***
Высокая широкоплечая баба с головокружительно огромной прической, из которой выглядывал неведомый золотистый цветок, избоченилась, приветствуя собравшуюся вокруг нее молодежь. Как и Джоанне (себя лично к числу таковых Визерис ни за что бы не причислил), им было нечем заняться, а глаза горели от интереса и предвкушения грядущих событий. Женщина качнула головой – ее длинные серьги сверкнули в воздухе – и обнажила белоснежные зубы. Из толпы кто-то громко и резво сделал ей непристойный комплимент. – Благодарствую, славный муж, – отозвалась она смешливо – и хитро сощурила глаза, – Да начнем же наш праздник, приступим к состязаниям! По толпе прошелся радостный смешок. Кто-то, опять-таки, незримый, поинтересовался, в чем именно они будут заключаться. На небольшой, но все же вместительной площади, народу все прибывало, и женщина вскинула руки, жестом веля всем присутствующим замолчать. – Тишина! Славные и доблестные мужи, – она указала пухлой рукою в сторону тренировочных самодельных мишеней, выставленных в ряд вдоль обратной стороны торгового ряда, – будут стрелять, чтобы доказать нам свою меткость. Женщины же – споют. Каждая исполнит одну-единственную песню, которая должна затронуть сердца всех здесь присутствующих. Когда же все покажут себя, и я выберу победителей, – улыбка ее сделалась лукавою, словно она что-то замышляла, – мы вместе станцуем под эту славную музыку. Те юноши и девушки, что справятся лучше всех, будут танцевать между собою. Я составлю пары. Мужчины и женщины разошлись по группам; первые – принялись поднимать с земли луки и стрелы, вторые – сели в круг на расстоянии, и зазвучал первый, пронзительный и фальшивый голос – как показалось Визерису, странно похожий на скрип провисшей на петлях двери. Женщина с цветком в волосах глядела то на одних, то на других, и глаза ее вместе с ушами подмечали все происходящее. Среди всеобщего внимания принцу в кои-то веке стало не по себе. Когда настала его очередь, он почувствовал слабую дрожь в руках. Мальчишка, стоявший позади него – лет пятнадцати, не более – мельком заметил что-то про его «страннейший цвет глаз», и с этого момента Визерис все никак не мог расслабиться. "Ну же, не позволяй себе так ко всему относиться. Боги, это всего лишь праздник! Джо хотела, чтобы ты участвовал в этих шутовских поединках, не нужно доставлять ей неприятностей своим кислым лицом." Он натянул тетиву – и выстрелил. Стрела пронзила центр мишени, попав в самую его середину. Раздались одобрительные возгласы остальных мужчин – некоторые даже захлопали в ладоши, и в ушах Визериса эти звуки зазвучали, подобно блаженной мелодии мира. На сердце у него стало еще тяжелее. "Совсем скоро ты забудешь все это. Совсем скоро начнется война, и ты верхом на драконе станешь жечь города и ставить людей на колени. Быть может, однажды волею случая у твоих ног, связанный по рукам, даже окажется кто-нибудь из этой одобряющей толпы. Дороги богов не могут быть открыты смертным, и судьба может пошутить очень жестоко." Он отступил, позволяя взяться за лук молодому мужчине с выкрашенной в желтый бородой. Его подведенные черным глаза весело поблескивали, и улыбка искрилась, подобно отражению свечи над спокойной водною гладью. "Скоро – все это кончится." Музыка утихла, и сердце пропустило удар. И вдруг, где-то неподалеку, в шуме и суматохе раздался женский голос. Нежный и громкий, будто принадлежащий не человеку вовсе, а певчей птице, он звонко разносился среди толпы, и уже через несколько мгновений за угол завернули еще несколько случайных прохожих, решивших насладиться случайно услышанной песней. То, что поет Джоанна, Визерис понял не сразу. И лишь когда увидел ее – ее, подобную невиданному существу, окруженному смертными – все стало на свои места. Он пошатнулся, чувствуя, как тяжелеет дыхание, а легкая необъяснимая тревога перерастает в смутное волнение внизу живота. Девушка пела, и ее голос разносился по округе: Ой, как сильно унылые ветры гудят, Как горьки мои россыпи ссадин! Ой, как ночка черна, и как холода яд Мне, несчастной, вовек беспощаден! Коль увидишь меня ты, бредущей в ночи, Уходящей навстречу рассвету – Не беги, добрый муж, от меня; не кричи, Что я – призрак, не канувший в лету… Может, я потерялась средь этих полей, Может, что-то ищу на чужбине? Без любви я, как в клетке; души соловей Не посмеет петь миру отныне. Она подняла на него полные слез глаза; слова таинственной, печальной песни затронули ее сердце столь же сильно, сколь и сердце принца. Долгие несколько минут Визерис не мог оторвать от нее глаз, а когда зазвучал припев, понял, что бессвязно шепчет одними губами какие-то странные и бессмысленные признания, столь свойственные влюбленному безумцу. Ходит, бродит ночь лихая От заката до утра; Мир, от смерти засыпая, Свет сторо́жит у шатра. Подойду я ночкой поздней В мир огромный – свет искать; Сгиньте, руки преисподней! Вам мой разум не догнать. Когда она умолкла, все вокруг восторженно забормотали; кто-то не поскупился даже на комплименты. Пришла очередь других девушек петь, но Визерис, казалось, уже не слушал их голоса. И казалось ему, что никого, кроме них двоих, здесь больше и не было в помине.***
— Ну же, ну же, не смущайтесь, славные люди! Будет вам сторониться друг друга! Визерис неловко посмотрел на Джоанну: та стояла прямо перед ним, и щеки ее горели обжигающим румянцем смущения. Вот уже несколько минут почетные победители под веселое улюлюканье остальных стояли, построившись в две крошечные шеренги — юноши напротив дам — и выжидающе глядели друг на друга. Впереди был танец, но даже мысль об этом чудилась Визерису неловкой; по правде говоря, еще хуже ему становилось от того, что никто другой, казалось, не был смущен. Девушки прихорашивались, гоготали и неизящно пихались локтями, а мужчины поправляли разноцветные шевелюры, задумчиво жевали усы и перебрасывались развратными шуточками, как правило, относившимися к женщинам напротив. — А вон та, рыжая баба с обожженным лицом, — шикнул своему другу стоявший слева парнишка, явно довольный тем, что собирался сказать, — наверняка жгуча в постели. Принц сдвинул брови, чувствуя, как к горлу подступает ком. Он, пожалуй, и сам ему слегка изумился: дескать, какое ему было дело до чьих-то комплиментов в сторону Джо, пусть и неловких? Он все это время видел в ней скорее попутчика, чем женщину — и скорее друга, чем даму. Так что же случилось сейчас? "О боги, какой я глупец! Кажется, я еще и покраснел в придачу." — Вот-вот, попались! — радостно воскликнул зычный женский голос, и вокруг его глаз легко взвилась темная лента; еще мгновение — и последний клочок гомонящих торговых рядов исчез за ее пеленой. — Что же, славные юноши! Идите навстречу девушкам! Дамы — да будут ваши сердца проницательны и мудры — направляйтесь навстречу. И только тогда, в это абсурдное мгновение, Визерис понял, что его ждет. Он сделал один, а затем второй шаг вперед, словно двигался по полю боя, и бездумный гогот веселящихся людей вокруг казался ему отдаленным и неуместным. Тонкие женские руки хватали его за запястья, отпускали, затем снова хватали. — Вы... Вы юноша, верно? — спросил сквозь смех звонкий голосок. — Я не ошиблась? Тонкая ручка попыталась крепче сжать его запястье, но Визерис невольно выскользнул из захвата, и случайная незнакомка растворилась в смехе. Меньше всего он хотел разбираться в себе и в том, чего боялся больше: что в этой мешанине рук и голосов он встретит Джоанну или, напротив, упустит ее, как украденный врагом трофей. Чья-то приятная мягкая ладонь легла в руку принца, и он замер, прислушиваясь к чувствам; на лице его, словно нежданная гостья, сама собою появилась улыбка. Многие, должно быть, вообразят, что ощутил он прилив ярой страсти или восторженного преклонения, что часто приписывается юнцам, однако совсем не таково было разобравшее Визериса чувство: своими теплом и нежностью эта ладонь напомнила ему о доме. О доме, которого у него никогда в жизни и не было. Он обнял незнакомку, и она слабо подалась вперед; от нее слабо пахло чем-то знакомым, не то пряностью, не то подслащенным тирошийским напитком. Ее тело было гибким и подвижным, а танец — простым, но изящным. Пока остальные кричали и гоготали, явно наступая друг на друга, а умильные извинения прерывались шутливыми ругательствами, они двое словно слились в одно единое целое, сделались большим сердцем, мягко пульсировавшим в такт каждому шагу. Словно во сне, Визерис ощутил ее дыхание; ярмарочная музыка и шум торговых рядов показались незначительными, а все слова и мысли глупыми и излишними. Потому что ничто не могло описать это чувство — и ничто не могло его заменить. "Кто ты..." — пульсировало в его голове, как молитва или заклинание. — "Кто ты, почему мне так хорошо с тобою..." Музыка прервалась, чтобы нагрянуть с новой силой, и он ощутил, как тонкие женские пальчики на ощупь ищут его повязку, чтобы опустить ее вниз. Визерис перехватил руку и помог снять с себя повязку. Ослепительное сияние хлынуло ему в глаза, и мир снова ожил, сделавшись назойливым и странным. А перед ним стояла Джоанна с темной повязкой на глазах — и улыбалась. И тогда произошло необъяснимое. Визерис поддался секундному порыву и, ринувшись к ней, поцеловал.