Идущие в огне

Удар. Темные изогнутые тени, скользя по стенам и изгибаясь призрачными телесами, мчатся в неведомую бездну коридора. Кажется, словно там, в конце, нет ничего — лишь чернота, войдя в которую, не вернешься вовеки. Удар. Визерис стоял, прижавшись спиною к каменной стене, и глядел перед собой: на тени, на коридор и на огромное позолоченное зеркало, что медленно надвигалось, оглушительно скрипя изогнутыми ножками по каменному полу. Человек в отражении медленно шагал внутри своего стеклянного плена, и тяжелый посох в его руке громко опускался на черные тени при каждом шаге. Эхо подхватывало этот короткий и угрожающий звук. Удар. Визерис сильнее вжался в стену, в ужасе наблюдая, как тень огромного зеркала падает на его ступни и начинает подниматься все выше. "Оно раздавит меня, — подумалось ему с неподдельным ужасом. — О Семеро, оно раздавит меня!" Удар. Человек в последний раз стукнул посохом о клубящуюся черноту отражения, и зеркало замерло почти в шаге от перепуганного принца, громадное и необъятное, словно распахнувшаяся дверь прямиком в бездну. Два взгляда — испуганный и зловещий — наконец встретились, и Визерис поморщился от отвращения, видя на старом лице незнакомца демоническую желтозубую усмешку. Иссохшее лицо его обрамляла густая светлая борода, серебристые с желтизной волосы доставали до плеч, а роскошная золотая корона съехала набок, того и гляди готовая рухнуть в клубящиеся у ног безумца руки теней. Старик оценивающе оглядел Визериса с головы до ног и оглушительно ударил посохом об пол; в ледяном воздухе рассыпался его дребезжащий и презрительный смех. Лиловые глаза завращались в орбитах, брови поползли на лоб; в поблекших зрачках заплескалось безумие. — Отец?.. — слабо позвал Визерис, протягивая вперед дрожащую руку. — Отец, это ты? Человек из зеркала внезапно перестал смеяться; его морщинистая рука вытянулась вперед и вылезла из зеркала. Узловатые пальцы, немощные и тощие, неожиданно крепко сжали запястье Визериса, впиваясь в кожу, словно пять заточенных лезвий. — Глупый мальчишка, — пробормотал старик, кашляя, и голос его показался принцу до ужаса знакомым. — Разве тебе еще непонятно? Я — это ты. Вторая рука вытянулась из зеркала следом за первой, впиваясь в руку несчастного с новою болью и таща на себя. Король гоготал, наблюдая, как юный принц силится вырваться из цепкой хватки, упирается ногами об пол, дергается, будто пойманная в паутину бабочка. — Ты не можешь порвать эту связь, ничтожный юнец! — кричал старик, и слюна разлеталась язычками искристого пламени из его разверстого рта. — Ты не избежишь этого! Не спрячешься! Не уйдешь! Принц пытался сопротивляться, но хватка старого короля сделалась только сильнее; свободной рукою Визерис вытащил из-за пояса свой валирийский меч, чтобы отрубить длани зловещему видению, однако лезвие лишь полоснуло воздух. И тогда случилось ужасное: старик из зеркала истошно закричал. — Побойтесь драконьего гнева! — призывал он, тряся головою, и корона на ней ходила ходуном. — Ибо я сожгу ваши дома, разобью ваши семьи и уничтожу непокорных! Я искупаю вас в своем огне, я сожру ваше мясо, а кости брошу изголодавшимся собакам! Я заберу свое пламенем и кровью! Громкий треск пламени раздался за спиною, и Визерис понял, что охвачен огнем; золотая корона на голове старика медленно таяла, заставляя слезать и плоть — однако руки Визериса безумец все не отпускал. В конце концов у отражения остался только иссушенный скелет, готовый того и гляди рассыпаться в пепел, да голый череп, сплошь покрытый золотом; мертвая рука дернулась к мечу перепуганного Визериса и вонзила острие прямо в сердце. И тогда все исчезло. Исчезло зеркало, исчез старик, а меч рассыпался в прах, оставив черную дыру зиять в израненной груди. Вокруг были лишь руины, да плясали кое-где озорные язычки пламени по выжженой земле. Принц ощутил усталость — и невыносимую боль. Ему сделалось страшно и очень печально, мысли в голове перемешались; лишь только один образ — почти мимолетный сполох рыжих волос на воне голубого неба — вдруг отчего-то закрепился в памяти, никак не желая уходить. Визерис взглянул на свои руки, что медленно истончались, старели, покрывались морщинами и готовились рассыпаться пеплом, однако их вид казался теперь размытым и не вызывал ужаса. Его запястье пронзила острая боль, тело согнулось от спазма — и молодой принц, глубоко и со свистом втянув в себя морской воздух, рывком сел на постели, оглядываясь по сторонам.

***

Стояла тихая ночь; корабль слабо покачивался по волнам, каюта слегка подрагивала, словно море укачивало ее подобно любящей и нежной матери; неприятный звук опорожняющегося кишечника был слишком не к месту в этой идиллической картине, и Визерис глубоко вздохнул, выходя на палубу и уже точно зная, с кем именно там пересечется. Джоанну тошнило за борт. Рыжие волосы растрепались и прилипли ко лбу и щекам, длинное ночное платье, словно парус, билось в руках игривых эолов; даже в сиянии луны было заметно, сколь побледнела ее кожа, и оттого ожоги казались слишком явными на обескровленном болезненном лице. — А-а-а... — усмехнувшись, протянула она, вытирая рукой рот, и оперлась локтями о борт, словно ничего странного всего секунду назад с ней и не происходило. — Рада приветствовать, мой король. Что, тоже не спится? Решил подышать свежим воздушком, прежде чем удушливое солнце убьет живительную прохладу? Визерис рассмеялся. — Вообще-то, я вышел насладиться волнами. Корабль так славно и мягко плывет. Джо ткнула его в бок и расхохоталась, когда тот отшатнулся от неожиданности. — Вот это да! Мы оба любим волны, кто бы мог подумать! При слове "волны" ее лицо побледнело еще больше и, едва закончив говорить, несчастная снова перегнулась через борт. Визерис поймал себя на мысли, что не ощущает отвращения; Джоанна же, едва распрямившись, стыдливо отвернулась, снова утирая сухие потрескавшиеся губы. Момент взаимопонимания был упущен, и теперь оба ощутили неловкость. — Что же, — сказала она наконец, обратив взгляд к звездам, и голос ее звучал надрестнутым, — предвкушаешь наш визит в Королевскую Гавань? — Я... Я... — принц глубоко задумался, явно пытаясь подобрать слова. — Видишь ли, я чувствую себя так, словно держу в руках карту шапкою вверх, и от того, как именно переверну ее, зависит весь мир. — Ого. Да ты поэт, мой король. Джоанна слабо ухмыльнулась краешком рта, но Визерис остался серьезен. — Я кручу карту, переворачиваю ее. Попадется ли мне король на троне или человек, придавленный собственным стулом, зажатый между полом и потолком? — Кажется, метафоры — не совсем твое, — Джоанна расхохоталась, — но я прекрасно понимаю, что именно ты хотел донести. Вообще-то, я тоже, говоря твоим языком, держу карту в руках. И я тоже боюсь. — Боишься? — глаза принца округлились. Все это время Джоанна казалась ему бесстрашной настолько, что порою даже не верилось. — Но чего? — Всего, — она закатила глаза. — Не пересчитать по пальцам: боюсь, как меня встретят, реакции отца, этих залов и комнат... Боюсь, воспоминаний. Воспоминаний о той Джоанне и тех людях, которых я помню. С тех пор многое изменилось. Ах, как я была неразумна и юна. Джоанна ахнула и умолкла, уставившись на волны. Через мгновение бедняжке снова сделалось очень дурно, но она сделала глубокий вдох и все обошлось. — Тебя терзает что-то еще, или кто-то, — заключил наконец Визерис, стоило Джоанне снова выровнять дыхание. — Кто-то очень важный для тебя. Девушка схватилась за борт так сильно, что костяшки ее пальцев побелели. Задрав голову, она пристально взглянула на луну, будто видела ее впервые, и тихо вздохнула неведомым воспоминаниям; а уже спустя мгновение тишину палубы и шорох танцующих волн прервал ее голос. Джоанна пела. "Черный неба атлас, Рой сияющих глаз, Лунный лик — как короной, украшен. Деву юную ввек Не воспел человек; Как ни пой, все равно дева краше. Как мне сердце понять И сей ночью назвать Тебе имя — ведь слеп я на званья! Ночью сад нас спасет, Ведь сокрыт от невзгод Взгляд во тьму и во мрак порицанья. Мы вдвоем навека — Дрогни, мира рука! Я гляжу на изящество стана, И пою тебе: нить Не порвать, не сломить Между нами! Будь рядом..." Джоанна задохнулась; перегнувшись за борт, она глубоко кашлянула, после чего схватилась за живот и отшатнулась назад. Ее глаза были полны слез, а руки тряслись так сильно, что Визерису сделалось не по себе. — Воспоминания... — прошептала она бескровными губами, глядя на него невидящим взором. — Воспоминания о той девушке, что уже никогда не будет столь наивна, сколь раньше. Когда в ее глазах зажглась решимость, Визерис окончательно растерялся и хотел было уже проводить Джоанну в каюту, чтобы та постаралась уснуть и привести свои мысли в порядок — однако наваждение прошло. Джоанна шмыгнула носом, утерла слезы и радостно улыбнулась с привычной озорной живостью. — Я никому не позволю навредить тебе или остановить нас, — сказала она невпопад, но так решительно, что по коже у принца прошелся целый отряд неожиданных мурашек. — Вся боль прошлого была лишь для того, чтобы я нашла это настоящее. — А говорила, — поддразнил Визерис, — что это у меня дурные метафоры. Хохоча и толкаясь, двое направились в каюту Джоанны, чтобы провести бессонную ночь за праздными беседами и сумрачными воспоминаниями о прошлом. Небо светлело, и рассвет подкрадывался незаметно. Погода стояла тихая, словно сам мир задержал дыхание.