Нет эмоций — есть покой

Проснулся я снова в машине. Опять. Как бы это не стало привычкой… Было бы печально. И снова я ощущаю себя на чьих-то коленях. Ощущения своего тела не изменились, все точно так же как и раньше. С опаской открываю глаза. И сразу же подскакиваю и с диким воплем «Папа!» обнимаю отца. Он обнимает меня в ответ. В его объятиях тепло и приятно, сразу понимаешь, что тебя любят. Хлюпаю носом. — Ну что ты, все же хорошо? Он ведь ничего не успел тебе сделать? — спрашивает заботливо отец. Как же я соскучился по нему, словами не передать! Невинно смотрю на него. — А укол с чем-то ярким считается? От него было так больно-о, — последние слова тяну плаксливо и снова лезу обниматься. — Но я не чувствую ничего нового, все так же, как и всегда. Отец вздохнул облегченно и еще крепче обнял меня. Судя по тому, что отец не удивился, он все знает. Вот и хорошо, не придется ему ничего объяснять. Меня не волнует то, что все в этой вилле были убиты. Когда я звонил им и отправлял сигнал, то осознавал, что обрекаю на смерть не только виновных, но и невиновных, таких как та беременная девушка или повар. Но своя жизнь мне дороже, чем почти три невинных жизни, поэтому решения своего я не стыжусь, хоть совесть и ноет, что я стал непрямым убийцей. Но ее легко заткнул дракоша, поставив меня своей логикой в тупик. Ну да, что ему какие-то люди, когда хозяину грозит опасность? Даже миллион людей ему не важны, пока они не важны мне. Семья моя ему более важна, чем те же прохожие или просто знакомые, но только потому что МНЕ будет больно, если их не станет. Краем глаза замечаю другого человека слева от отца. Поворачиваю голову и вижу того подростка, что всунул мне телефон. Ярко и счастливо улыбаюсь. — Спасибо, я уже думал, что мне каюк. А потом нас сбил ты! — Порывисто обнимаю его руками за шею, прижимаясь намного дольше, чем дозволено приличиями. Но, во-первых — я ребенок, а во вторых — мне очень нравится его тепло. — Ты же солнышко? Он удивленно смотрит на меня, а его ярко-голубые глаза сверкают на солнце. Красивые. Засматриваюсь, любуясь их глубиной. Он легко смеется, а я замираю от этого чарующего смеха. Ровный голос и низкий смех, не как обычно смеются подростки с ломающимся голосом. Его смех — смех уверенного в себе человека. Как смех может показать это, я не понимаю, но именно такое чувство у меня возникло. Улыбаюсь в ответ, щурясь от последних солнечных лучей, будто специально целящихся мне в глаза. — Как ты это понял, малыш? — мягко он обращается ко мне, а мне хочется, как никогда до этого, чтобы меня считали взрослым. Ведь я совсем не ребенок, а взрослый в теле ребенка! — Я не малыш! Я уже большой! — и снова этот смех, заставляющий замирать и с наслаждением слушать. — Хорошо-хорошо, Фонг. — Как тебя зовут? Ты тоже работаешь с папой в мафии? — не в бровь, а в глаз. Папа сбоку замер и напрягся, а выражение лица черноволосого подростка стало серьезней. — Откуда ты знаешь про мафию? — этот вопрос задает папа, я поворачиваюсь к нему корпусом и отвечаю, будто неразумному: — Ну как же не знать, пап, я же больше чем пару месяцев был у тех людей. Там был один добрый-добрый охранник, он со мной иногда говорил. А основное я узнал из документов, что прочитал в кабинете Ван-шифу. Правда я многие кандзи не понял. Мы их не проходили ни с тобой, ни с мамой и ни в садике. Но основное я смог понять, я же не глупый, па. — тяну обвинительно, будто он мне не доверяет. Папа обнимает меня и говорит, какой же я у него умный. Атмосфера сразу разрядилась, а мне захотелось улыбаться и обнимать весь мир. Ладно, с миром я погорячился, но папу я заобнимал. — Так как тебя зовут? — снова обращаюсь к голубоглазому. — Меня зовут Вейшенг, приятно познакомиться, Фонг. Рожденный великим? Не знаю, подходит ли ему оно, но звучит красиво и звучно. Мне нравится. Идиллию с обоюдными улыбками прерывает папа, начал сложный разговор: — И… И что ты думаешь на счет моей работы? Нет, давай все же отложим этот разговор до того момента, как ты не станешь старше. — Хорошо, отложим. — мне не хотелось сейчас заводить этот разговор, так что то, что он сам это предложил, очень облегчило мне задачу. Зеваю, так как что-то я устал, да и голова болит. — Пить хочу, — заявляю о своем желании вслух. А то ж они, бедненькие, мысли читать не умеют, надо бы им помочь. Вейшенг тут же достал из-под сиденья бутылку воды и дал ее мне, предварительно отвинтив крышку. Попив, я успокоился и улегся на коленях обоих мужчин. Ляхи отца были всяко удобнее Вейшенга, так как были мягче. Голову я поставил на мягкие ноги отца, подложив под нее руки с сложенном молитвенном жесте, а ноги поставил на брюнета. — Твои ноги слишком твердые (я не знал, как будет костлявые, так что выбрал тот синоним, который знаю), поэтому будешь подушкой для ног, — без обидняков заявил я ему. Он снова засмеялся, я в ответ улыбнулся и улегся на мягкие ноги отца. Через пару минут я уснул, несмотря на тряску этого допотопного автомобиля. Меня поддерживали две руки, на плечах и на ногах, чтобы я не скатился и не упал. Мило, что сказать.

***

Через пару часов, когда я проснулся, была глубокая ночь. Когда я привстал, то отец сразу погладил меня по волосам. И я решил, что еще поспать после такого стресса, как бег по лесу весь день, с минимумом сна, было бы не плохо. Заваливаюсь назад и засыпаю, чувствуя приятные поглаживания по голове. Похоже я кайфую от того, что трогают мои волосы. Странно, раньше меня любое прикосновение к ним дико бесило. Но это офигительно приятно, надо признать. Снова я проснулся, когда было раннее утро. Зевнул и спросил, сколько времени. Папа ответил, что сейчас только четыре часа утра и мы через час будем дома. От такой новости я сразу повеселел и даже спать расхотелось. Перевернулся на другой бок и шарахнулся, благо сзади был отец, и я не упал. — К-кто это? — присмотрелся повнимательнее и узнал Ван-шифу. — Разве вы не всех там убили? — натурально удивляюсь, ведь я думал, они там всех порешали, не разбираясь кто есть кто. Но я не учел того, что буду во время своей бессознанки на руках ученого, отчего его и не убили сразу. А потом они нашли ему лучшее применение. Папа спросил, ненавижу ли я его. — Нет, это не ненависть. Мне его очень жалко. Он такой… не знаю, но когда я смотрю на него, мне становится его почему-то жалко. Но мне не было жаль его и других, когда я звонил вам. Я думал, вы всех убьете. — Видишь ли, группировка Четырнадцать больше, чем мы думали. Убрали мы только то отделение, что было связано с тобой, как с Ураганом. Но и остальных надо словить, чтобы они никого больше не мучили, понимаешь? — серьезно кивнул, ведь я реально все осознаю и никому не желаю участь стать подопытным кроликом или даже подопытной крысой,— Вот и Ван скажет своим главным, что всех убили в то время, пока он был в городе. Так он сможет дальше оставаться в группировке и давать нам информацию. А мы вычислим всех по его показаниям и другим уликам. Мы бы их и так вычислили, но на это бы потребовалось бы больше времени. Таких как они сложнее поймать, так как у них много маленьких баз, где находятся только пара ученых и пара подопытных. Если бы они содержали всех в одном месте, то можно было бы одним махом их всех кокнуть. — о, а последнее слово видимо какой-то мафиозный жаргон, так как я его не понял. По таким словечкам они и узнают друг друга, да? Верно же? Но по смыслу можно догадаться, что он говорил про убийство. — Я понял все, отец. — говорю серьезно, хотя так и хочется что-то ляпнуть. Не выдерживаю серьезную атмосферу и вскакиваю, опираясь на колени отца. Широко улыбаюсь и спрашиваю как мама. Отец тоже улыбается, а я внимательно и с улыбкой слушаю, что она сначала места себе не находила, но вчера, после того, как я нашелся, прямо расцвела. — Но маме мы ничего плохого говорить не будем, да? — отец подмигивает мне и улыбается заговорщически. — Да, хорошо. Я просто заблудился, забрался в какую-то телегу, нечаянно заснул, а когда проснулся, то оказался очень-очень далеко. А там не было полицейского участка и бабушка не отпускала меня, пока вы меня не нашли. Хорошо звучит, да? Вейшенг присвистывает: — Ну нифига себе история. А как складно-то получается! Старушку можно сделать с психическим отклонением, что мол, у нее внук умер, и она в Фонге нашла его замену. Папа закатил глаза и сказал одно слово: — Спелись. Ну, а что, мне нравится, что мы понимаем друг друга.