Легко быть милым с теми, кого любишь, а вот быть милым с теми, кого ненавидишь, — это наука. Доктор Хаус (House M.D.)
— Господин заказчик, — я улыбнулся, скрывая бушующий во мне ураган, начиная говорить. Плавно, размеренно и не спеша, мягко, будто волна, — я скажу прямо. Мне нужна одежда, ведь ввиду способа моего… прибытия сюда, я не имел возможности собрать вещи. Самым лучшим вариантом было бы, конечно, забрать из дома, — точнее бункера, но, думаю, он поймет, — все мои вещи, если это возможно. Я ждал ответа. За моей улыбкой крылось выжидание и фантомная угроза: я надеялся, что шаман почувствует мою готовность отстаивать свою позицию даже против такого, как он. — Хорошо, — и слышалась же в его голосе не то насмешка, не то улыбка, гад! — Вещи будут у Вас через некоторое время, можете пока обсудить вот это. Ваше новое задание. Сами выбирайте, кто на него пойдет, но мой вам совет — действуйте максимально рационально. И плюхнул на стол несколько бумаг, соединенных скрепкой. Когда Кавахира ушел, то, прочитав задание, каждый молча начал обдумывать, хочет и может ли он пойти. Колонелло был против — не его профиль работы; Луче, по понятным причинам, тоже не могла пойти. Судя по лицам других, когда они глядели на большой живот, те не понимали, на кой-черт она вообще тут находится. Верде презрительно хмыкнул, сложив руки на груди, и сказал, что он «ученый, а не вор», и вообще, у него важный эксперимент и он не может его прервать. Лучший киллер номер один, понятное дело, не хотел пачкать руки такой работой, и без пояснений, — хотя всем и так было понятно, что дело в гордости, — отказался. Скалл рвался на задание, прям подпрыгивал от нетерпения, но было видно, что этим он скрывает дрожь в теле. Он был гражданским и не привык сталкиваться с кражей документов. И, как он подозревал, в будущем еще и убийствами — спасибо Реборну и Колонелло, да и фриковое «оно» тоже поспособствовало. Страх в глазах Скалл пытался скрыть напускной бравадой и энтузиазмом, но лично я читал его как раскрытую книгу, так как и сам был таким… еще перед тем, как умер Вейшенг и я прошел первое крещение боем. Нет, я до сих пор не хочу убивать, но явно виновные, которые заслужили это… Мао и его приспешники точно заслужили, и я верю в то, что этот план с убийствами и переворотом оправдан — жертв уже и так много, и надо прекратить это, пока их не стало еще больше. Таким образом, для этого задания остались только молчавший Вайпер и я. — Награда — миллион долларов. — Да, заказчик этих документиков явно не поскупился, значит, ждет идеального исполнения, либо бумажки и вправду очень важные, что тоже подразумевает идеальное исполнение. — Мои — восемьдесят процентов. Я мило улыбнулся, снисходительно посмотрев на него — неужели считает себя вправе забирать себе все и сдирать деньги за каждое слово? Еще бы за воздух платить сказал, умник. А то, как я уже понял, он это дело любит. — Пятьдесят на пятьдесят, — я спокойно продолжал смотреть на него и улыбаться, когда Вайпер чуть ли не зубами скрипит. — Семьдесят на тридцать, — попытался твердо сказать он, но споткнулся о мое снисхождение. Взгляд, полный сочувствия и жалости, и клиент готов. — Пятьдесят на пятьдесят, или можешь забыть о моем участии, — глядя на его руки, что сжались в кулаки, я почувствовал детское злорадство, мол, так тебе и надо. Я глотнул чаю и миролюбиво посмотрел на веселящегося Скалла, который чувствовал себя отомщенным: когда Скалл опоздал на десять минут, синее нечто тут же спросило с него тысячу евро. Возмутиться он возмутился, но ответ поразил до сжатых кулаков, ведь гражданский все равно вручную ничего не сможет противопоставить пламеннику, как бы грустно это ни было. «Запишу тебе как долг», и был таков. — Хорошо, — ответил он после долгого молчания сквозь зубы. Вот черт хвостатый, лис узкоглазый, мои восемьдесят процентов! «Победа!», — я сдержал ехидную улыбку, так и норовящую заменить миролюбивую.***
Неожиданно, как только мы договорились и собрали вещи, — которые, кстати, появились в моей комнате через пару минут, что я ощутил только по вспышке пламени Тумана, находясь внизу, — появился Шахматноголовый и перенес нас в нужный нам город, сэкономив невозможное количество времени. В городе мы тут же разделились: Вайпер пошел «узнавать информацию», а я — связываться со своими. Мы договорились, — я полунамеками, а он без обычного требования денег, — что дадим друг другу пару часов и вечером начнем действовать, все же неделю не могли выйти. То, что я был большую часть времени с Луче и Колонелло, ничего не меняет — взаперти остается взаперти. Да и Лей наверняка волнуется, о Бао я не мечтаю, этот будет только рад моей пропаже. Прогуляться по улицам, зайти в милое кафе и посидеть часик, что может быть лучше в незнакомом городе? Через час хождений по улицам, когда я заходил всего лишь в несколько магазинов, я решил, что достаточно примелькался, и заказал себе в закусочной чай и два кусочка тортика: с черникой и мандаринами, так как не мог выбрать. Ел я не спеша, решив сначала съесть черничный, после попить чаю и потянуть время и только потом приступить к мандариновому, немножечко с кислинкой, но очень вкусному. Когда дверь открывается и внутрь заходит мой хороший знакомый, я не замечаю — поглощен разглядыванием разных чаев в меню. Решил после сладкого напиться чаем, для разнообразия хотелось попробовать другой напиток. Нет, зеленый мне не осточертел, но я так давно не пил черный чай! Когда я уже собирался продиктовать официанту желаемое, краем глаза заметил приближающегося человека. В красном. С голубыми волосами и карими, широкими для китайца, глазами. Бао? Нет, я, конечно, ожидал кого-то из Триады, но самого господина Шан Сю? Да мне оказана великая честь! Быстро указал на желаемый чай и повернулся в сторону парня. — Добрый день, — я улыбнулся, сам не ожидая того, что, оказывается, я скучал по нему. Но тот не ответил радостью в ответ, что было, в общем-то, и не удивительно. Юноша молчал, молчал и я, подхватывая его странное настроение. Присмотревшись, я мог сказать, что Бао непривычно тих. Не ответил никакой колкостью, не ухмыльнулся, да и смотрел странно — он был похож на гонца, что принес плохую весть и не хочет ее сообщать, сомневаясь, какая у собеседника будет реакция. Я прищурился, разглядывая парня, потеряв привычную улыбку. — План должен быть выполнен всего лишь через один с половиной месяц, — начал он решительно, и я кивнул, давая понять, что слушаю и понимаю. — Я не буду спрашивать, где ты пропадал неделю и что это был за Туман, с которым ты куда-то смотался. Я возмущенно посмотрел на собеседника, пораженный тем, что он подумал, что… Что я вместе с Кавахирой «сбежал из-за любви», судя по его красноречивому взгляду! — У нас новые данные… И неприятные для тебя, Чжи Цзян. Твой отец замешан в делах Мао Цзедуна и занимает далеко не последнюю позицию. Я молчал. — Один вопрос… Как? — Как мы могли упустить такое? Почему… не проверили и моего отца? В груди стало тесно, ведь, хоть я и разочарован в родителях, они ведь мои родные люди, те, кто вырастил меня. Мои мама и папа, единственные кровно-близкие люди в этом жестоком мире. — Он не светился почти нигде, и поймать его удалось только совсем недавно. Как я понимаю, он бережёт своего… сына, и ни во что шибко серьезное не ввязывается, но последователь он ярый и преданный, пропагандирует веру Мао Цзедуна детям, работая учителем. И ты этого не знаешь, но он… мне, конечно, не очень приятно так говорить о твоем отце, но он давно потерял это звание, поэтому продолжу: он насиловал этих детей. Сам принижал тех, кто отличается от толпы. Такими раньше были и мы с тобой. Такой была Мэйли и, — он сглотнул вязкую слюну, — Лей. В сердце будто кол воткнули, каждый маленький вздох отдавал этим фантомным ощущением продырявленности, сжатости. — Откуда информация? — севшим голосом. Молчание. — От твоего брата. Мы наткнулись на него. Он и был той самой ниточкой, что позволила нам раскрыть твоего о… господина Линь, — исправился только. Сердце замерло. Нет, это не может быть, мой отец, добрый и веселый, член триады, он не мог совершить такую низость, что вообще могло пойти не так, черт возьми? Увидев мои широко открытые глаза и красноречивое молчание, когда я пытался размеренно дышать и успокоиться, усмиряя чувства. Шок, гнев, боль, — все смешалось в кучу и я не мог различить ничего среди этой мешанины, — он сказал: — Твой брат сейчас находится в нашем штабе в этом городе, повезло, что он тут есть, и мы быстро добрались. На ребенке такой перелет сказался не лучшим образом, да и до этого он был… не сказать чтобы особо адекватным. — Навестим его. Я выдохнул. Вдохнул. Снова выдохнул, усмиряя ураган в душе. — Ладно. Хорошо. В глазах сверкали стальные молнии, я понимал, что значит мой ответ. Понимал и Бао, видя, как тяжело мне дались эти два слова — отдать приказ на устранение собственного отца, хоть он и оказался подонком. По негласным законам Триады, да и просто морали любого нормального китайца, дети неприкосновенны — они наше будущее, наше все, чистые душой и помыслами. И то, что делал этот человек, заслуживает лишь одного наказания — смерть. Хах, двумя словами я стал отцеубийцей. Хоть и не своими руками, но…***
— Ребенок со следами на шее, отпечатками пальцев на ребрах и запястьях, также множество синяков на ногах, — рапортовал подчинённый, ведя меня по штабу в сторону лазарета. — В остальном же в прекрасном состоянии, в крови всего достаточно, значит питался он хорошо и достаточно витаминно. Но… есть одна проблема, с его поведением, — он не договорил, потому что я уже открыл дверь. Зайдя в медпункт, мы увидели сидящего на кровати мальчика, что смотрел в стену пустым взглядом. Он встряхнулся и, увидев моего провожатого, ярко улыбнулся. — Приветствую, товарищ Шуань Цуй! Мы присели на кровать напротив, и мужчина явно чувствовал себя неловко, краснея кончиками ушей. Как только мы присели, мальчик, — мой брат, — вскочил и начал прыгать вокруг мужчины и меня заодно, смотря любопытными глазками. У меня пока не было ни слов, ни реакции, я просто без любого намека на мысли наблюдал. Апатично, будто это вовсе и не мое тело находится в комнате, в этом мире вообще. — А ты принес мне что я просил? — он оперся руками о чужие колени, ведя себя непозволительно раскованно, а провожатый начал краснеть и лицом, пытаясь убрать его юркие ручки. На отрицательное мотание головой мальчик обиженно надул губы и начал ныть: — Ну я же сказал, что хочу мороженное! Наконец мужчина, словив мой пустой взгляд, вздрогнул и хмуро, и даже зло, взглянул на мальчишку. «Переигрывает», — подумал я тогда. Мальчик сжался в страхе и убрал руки, исподлобья смотря на него. Потом аккуратно сделал шаг вперед и юркнул ему на колени, начиная гладить по плечам и груди. — Прости, — заглядывая глазками грустной собаки в чужие. Я стоял ни жив ни мертв, пока через секунду не отмер и молнией не стащил глупого мальчишку за шкирку с подчинённого. — Ты что творишь, мальчишка? — прошипел я зло, все еще пребывая в шоке. Тот удивленно оглянулся на меня. — Ты кто? — до этого он не обращал на меня совсем никакого внимания, считая пейзажем, ведь незнаком, а раз не представили, то и не интересен. — Твой брат, — я сладко улыбнулся непонятливо нахмурившемуся мальчику, — и теперь ты под моим контролем и надзором будешь переучиваться. Перекроим тебя всего и сделаем хорошим мальчиком, ты же не против? Меня неприятно поразило поведение мальчика — его, черт возьми, вырастили как… покорную собачку, что будет исполнять любые прихоти владельца. Вины мальчика в этом нет, он даже не понимает, что сделал не так, и я это прекрасно видел, но его было по-человечески жалко, и я решил заняться им. Хоть раньше мне и было полностью все равно на его жизнь, но я думал, что он растет в тепле и заботе, избалованный и капризный, каким и был в три года, а тут… сердце отчего-то сжималось, когда я смотрел в эти глаза, такие черные, будто и вправду у собачки, что не понимали, что он сделал не так. И от этого становилось грустно — родная кровь, это ощущение несравнимо ни с чем другим. Я просто чувствовал, что этот человечек, такой жалкий и потерянный, нуждается во мне. Благодаря ему я смог полностью, до конца, понять то, что решение убить сотворившего такое с ребенком, — собственным сыном, между прочим! Даже представив это, я почувствовал, как холодеют кончики пальцев, а в груди нагревается, — мое решение было единственно верным.