***
Кто бы знал, как это больно! — Ах, — я сжал зубы, вцепившись пальцами в края кушетки. — Помните, не разговаривайте, молодой господин, — напомнил мужчина, коротко остановившись. Я помню, помню, не двигаться и не говорить, — а значит и не материться, хоть и хочется, — но нельзя это по двум причинам: чтобы я не дернулся во время разговора и чтобы рука мастера не соскользнула. Ну и конечно же, пресловутая китайская сдержанность. Нет, он не стал бы трепать о моих ругательствах, но мой авторитет явно бы упал в чужих глазах — как это, все выдерживали молча, а я не могу! Я зашипел, когда игла начала колоть на ключице. Из-под зажмуренных век стекли несколько слезинок, но я не мог пошевелиться чтобы стереть их. Все что мне оставалось, это терпеть, шипеть, и сжимать зубы до скрипа. Дверь отворилась, судя по звуку. — Я принесла деревяшку, что можно просунуть меж зубов, — это была Мэйли, и, раскрыв глаза, я увидел и деревяшку в ее руках. Не слишком тонкая, чтобы сломаться, но и не слишком толстая, чтобы причинять особое неудобство нахождением во рту. Я открыл рот и меж зубов аккуратно вставили деревяшку — многие сказали бы, что можно и без нее вытерпеть. Но дело в том, что мне набивают иглой. В этом времени еще нет экономящих время машинок, которые еще и регулируют глубину прокола, нет, все по старинке, а значит гораздо дольше и гораздо болезненнее. Деревяшка была необходимостью. Ведь предстояло еще около восьмидесяти процентов работы — Делун успел за этот час лишь набить голову дракона на моей груди. Думая о предстоящем мучении, я обреченно прикрыл глаза. Со временем становилось будто бы больнее. Хотя казалось бы, куда больнее-то? Но нет, спустя часы я чувствовал каждое проникновение иглы, каждый укол острым кончиком, что уже не только жалил, но и оставлял после себя зуд и жар. Я судорожно вдохнул столь необходимый воздух. Мне казалось, в комнате невероятно жарко, хотя я также прекрасно помнил, что когда только пришел в просторное помещение — меня пробрал холод до самых костей. — Хватит, — молил я мысленно. Несколько слезинок попеременно скатывались из глаз. Никогда. Никогда еще я не подвергался такой пытке. Казалось, я схожу с ума. Это как в полной темноте и тишине слушать лишь как капает вода. Капля за каплей, медленно и неотвратимо. И люди сходят с ума, ничего больше не слыша — ни себя, ни до этого виденные очертания предметов. Остались лишь оглушающие звуки падающих капель, что нервируют, постепенно сводят с ума. У меня случай был похожий — я чувствовал каждый укол иглы, знал, что через секунду будет еще один. Чувствовал каждую секунду как игла прокалывает своим тонким кончиком кожу, и казалось, все время в одном и том же месте. Отличие было в том, что я мог открыть глаза, мог увидеть мастера, стоящую рядом Мэйли, мог увидеть свет, в конце концов. И тишина была не оглушающей — слышно было дыхание мастера, Мэйли. — Расскажи что-то, — прошептал одними губами еле слышно, надеясь, что верная подруга услышит. Мгновение ничего не было. Я разочарованно подумал, что был слишком тихим и оказался неуслышан. Но тут Мэйли начала говорить, что-то скучное, вроде, она читала книгу, я не был в состоянии запомнить. Слышны были лишь ее интонации, ее спокойный и размеренный голос, что пытался убаюкать, а на самом деле просто успокаивал расшатанные нервишки. Боль не прошла от того, что тишина оказалась разрушена, но стала будто бы незаметней, позволив пережить эту мучительную пытку. Самую мучительную в моей жизни — никогда еще, ни у старикашки Яозу, ни у Вана или Гуань Иня, мне не было так мучительно. Когда через пять часов дело оказалось закончено, я чувствовал себя одним сплошным куском мяса, что изрезали и отбивали множество часов подряд. Все тело было казалось эрогенной зоной, приносящей боль. Медленно привстав, я чувствовал боль не только на груди и вниз по руке. О нет, я чувствовал боль даже в ногах, отчего хотелось залезть когтями под кожу, лишь бы убрать этот зуд, этот колющий и раздражающий зуд в мышцах. Брр, будто черви копошатся под кожей, и представив это раз, я не смог больше развидеть. Хотелось отвлечься хоть чем-то. — Мэйли, выруби меня, я больше не могу, — попросил, все же принимая более легкое для меня решение. — Господин, а как же инструкции? — заволновался мужчина. — Скажешь их Гуань Иню, — от боли я не соображал, что и кому говорю. Голова раскалывалась, во рту было сухо, как в сахаре, а зрачки наверняка были расширенными как у наркомана, заполняя собой всю радужку. Мужчина расширил глаза в шоке от моего обращения к одному из глав Триады, но я уже оказался вырублен прицельным ударом женской руки. И не узнал думы и подозрения мужчины о том, что нас с Гуань Инем соединяет порочная связь обрезанных рукавов, отчего я и позволяю себе такое обращение. «Ведь у Гуань Инь-нима до сих пор нет ни детей, ни жены, это доказывает мою теорию», — был уверен мужчина. Но также он понимал, что высказывать свои мысли вслух нельзя, такое лучше держать при себе. Ведь Гуань Инь — не просто кто-то с улицы, такого человека оскорблять своими грязными мыслями и помыслить нельзя!***
И вот я вернулся к моим собратьям по несчастью, точнее, проклятью. Все было вполне мирно — Кавахира забрал меня, вновь засветившись. Только на сей раз перед Гуань Инем и Мэйли. Оба серьезно и даже враждебно смотрели на шамана, но не делали попыток остановить уход. Мэйли обняла на прощание коротко, Гуань Инь же... честно, хотелось бы чтобы и он обнял меня, но лимит был уже превышен недавними обнимашками, поэтому он просто попрощался и попросил беречь себя. Тогда Кавахира взял меня за руку и переместил. Не забыл взять я еще вещичек и писчие принадлежности, ведь обойтись долго тем минимумом я не мог. Как Луче и посоветовала, я перестал делать попытки наладить отношения с нашими мачо-мужчинами, посвятив свое время Скаллу, Колонелло и Луче. Не стоит говорить, что бумагу, чернила и кисти я взял не просто так — я писал стихи, рассказы, истории и немного рисовал. Давно я этого не делал, и сначала было как всегда непривычно, но после дело пошло в гору и приносило удовольствие. — Как воспитывать детей? — прочитал Скалл недоуменно, после смотря на меня со вселенским ужасом. — У тебя есть дети? Я покачал головой, прищуренно улыбнувшись: было смешно от такой наивности юноши. — Нет, но я строю теоретические методы воспитания, которые мне бы могли помочь. В скором времени мне придется воспитывать мелких детей, — «брата, а также и своих будущих наследников». — Поэтому подготовиться лучше уже сейчас, продумать план, по которому можно будет без опаски действовать. Скалл выдал многозначительное «а», а после моих последующих слов комично расширил глаза в возмущении. — Тем более у меня уже сейчас есть один ребенок, которого я воспитываю: у него фиолетовые волосы, куча пирсинга, и одет он почти всегда в свой мотоциклетный костюм. — Эй, меня не надо воспитывать! — Конечно-конечно, незнайка, — я снисходительно улыбнулся и потрепал его по на удивление мягким волосам. Вайпер был раздосадован. Сначала Фонг исчезает на несколько дней, без каких-либо предупреждений, а потом он, пересилив себя и спросив женщину, получает ответ, что их-то предупредили о скорой пропаже! Вайпер не любил признавать правду, как и всякий туман, особенно если та колет глаза. Но признать надо было — Фонг заинтересовал его. Сначала непонятной ненавистью и злостью в сторону их заказчика, будто они уже знакомы. Потом эти оговорки «способ появления здесь», когда китаец просил доставить ему его вещи. Получается, Фонг прибыл сюда не как они, не успев собрать или взять вещи. Вывод из этого один — он прибыл сюда не по своей воле. В пользу этой гипотезы играет и пламя тумана их заказчика вместе с ненавистью Фонга. Потом был разгромный отказ во время задания, и вместо восьмидесяти процентов Вайпер получил лишь пятьдесят. Это злило, чертов наглый китаец вынудил его согласиться, ведь один он не справился бы, а другие... на других надежды нет, они все отказались от этого задания. После выполнения задания наглый обладатель длинной косы, на зависть многим женщинам, начал проявлять к нему знаки внимания, пытался завести разговор. Он не пытался узнать что-то, таких Вайпер вычисляет на раз-два, он сам рассказывал обо всяком, задавал незначительные вопросы, не особо надеясь на ответ. Это было, несомненно, лестно, когда так добиваются твоего внимания, особенно для не избалованного им туманника в плаще, что закрывает большую часть тела, открывая лишь щеки с подбородком да кисти рук. Но несмотря на лестность его действий, Вайпер не отвечал взаимностью, игнорировал большинство из вопросов, чаще просто слушая какие-то рассказы, которые, впрочем, тут же забывал, не желая забивать голову ненужной информацией. Несомненно, Вайпер не отказывался от своего коронного требования денег за все — ответы на вопросы, свое присутствие. Он искренне считал, что его драгоценное время это деньги немалые. И все равно, он не уходил, когда Фонг делал свои попытки. Ему был интересен этот юноша, его голос, внешность, непроизвольные жесты, характерные лишь ему. Как в этом хрупком с виду теле могли совмещаться такие понятия, как сила и мягкость? Как за секунду Фонг мог превратиться из ласково улыбающегося пацифиста в смертоносного бойца, смотрящего с ненавистью? И хоть выражение лица и не менялось, зато в глазах... в глазах был пожар эмоций. Тело напряжено до предела, хоть и выглядит расслабленным. А это пламя внутри, что горит словно вечный огонь, не погасая? Сильное, неуправляемое, казалось бы, — настоящий ураган, что сметает все на своем пути, сея хаос и разрушения! — оно подчинялось этому хрупкому юноше, становясь ласковым котенком, подставляющим беззащитный животик для поглаживаний. Это сбивало с толку. А еще это поражало, заставляло восхищаться даже его, Вайпера. И теперь, когда Фонг вернулся, он будто забросил попытки добиться его внимания, будто бы он стал ему не интересен более! Вайпер был полон решимости исправить это недоразумение. И если надо, то и самому проявлять знаки внимания, даже не затребовав за это астрономическую сумму. Это стоило того. Фонг уж точно стоил его усилий разгадать эту загадку.