«Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет её кинуться на остриё и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает её сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поёт, поёт до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвётся дыхание. Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, — мы знаем. Мы понимаем. И всё равно грудью на тернии. Так будет всегда.» Поющие в терновнике.
Вот знаете... это чувство, когда хочется плакать, орать, рыдать, а просто... ну, не плачется. Луче знает. Не по-наслышке, не с чужих слов, не из умных книжек, а со своего опыта. Каждый день она живет в этом мире и безысходно улыбается, ласково щурит морские глаза, совершенно пустые, автоматически встает, готовит печенье, пироги, создает уютную атмосферу, по крайней мере очень старается ее создать. И не плачет. Потому что привыкла.«Я заметил, что даже те люди, которые утверждают, что все предрешено и что с этим ничего нельзя поделать, смотрят по сторонам, прежде чем переходить дорогу», Стивен Хокинг.
Ох уж этот Фонг — первый, с кем она по-настоящему познакомилась из аркобалено, первый, с кем подружилась. Они были так похожи своими улыбками. Луче не знает прошлого Фонга, но маски счастья и безмятежности у них до дрожи совпадают. Ей грустно смотреть на то, как Фонг все не сдается. Китайцу говорят, наглядно показывают, что от судьбы не убежать, а он все пытается, пытается, не сдается. И самое обидное, что он проигрывает. И потом смиряется. От своего смирения Луче не было так больно, как от его. Смирение пришло к ней уже во время беременности, — но будем честны, Луче с самого детства ощущала это горькое чувства отчаянного смирения в душе, — а вот смирение Фонга лишь незадолго до становления аркобалено. Всего каких-то несколько недель или месяцев, считанные дни! Луче словно наяву слышала, как его воля к сопротивлению сломалась, осыпалась осколками стекла к его ногам, лишь чудом не задев его самого. А может и задела, душу, просто Луче этого даже не заметила..? Слабые плачут, ищут утешения, показывают свое горе всем в поисках нежности и успокоения — сильные же молча воют, когда на душе кошки скребут, раздирая сердце в клочья, и не показывают слез. Улыбаются и виду даже не подают, что что-то не так. Фонг был сильным. Луче верила в это. Он со всем справится, она уверена. Они оба, такие отчаянные, ведомые силой Три-ни-сетте, бросаются грудью, как эти глупые птички, на шипы терновника. Прямо в приближающиеся объятия смерти. Птички поют — Луче же с Фонгом улыбаются. Глубоко вдохни, задержи дыхание. Как можно дольше сохраняй неподвижность. Сожмись, представь, что ты — камень. Подбери и спрячь всё лишнее. Этому Луче научит своего ребенка. Тому, чему ее в свое время не научили. Может, тогда она была бы счастливее..?***
«Ребенок открыт всем возможным видам сексуального опыта, и тот локус его тела, который встраивается в тот или иной сексуальный опыт, может служить основанием для развития неких незаурядных, особых видов сексуального поведения, которые и тогда, и отчасти сейчас принято обозначать как перверсия. То есть фиксация на сексуальном опыте, связанном не только с гениталиями, но с губами, с кожным покровом, с анальным отверстием, которая приводит к тому, что сексуальное поведение ребенка может впоследствии отличаться от того, что считается общепринятым», Зигмунд Фрейд
Вайпер решил действовать, а не сидеть сложа руки. Ждать у моря погоды было категорически запрещено, если он хочет благополучия Фонга. То есть, не то, чтобы у них с Фонгом не было продвижений в их отношениях — они не только целовались, но и держались за руки, лежали рядом, пили чай и разговаривали — просто Вайперу этого не достаточно. Пластинку его души будто заели и единственные его желания были связаны с Фонгом. Хотелось быть ближе, еще ближе, стать незаменимым, чтобы объект его***
Мне снился странный сон... Поначалу вокруг была лишь темнота, но постепенно появилась уютная обстановка — приглушенный, тусклый свет, комната с бархатными обоями, огромная кровать с заправленным красным шелковым бельем, даже камин был. И вдруг уже сам я оказываюсь на кровати, слабо спиной чувствую приятную простынь, а надо мной нависает... Вайпер. Почему-то взрослый. Я осознаю резко, что и сам взрослый, как раньше, что на Вайпере нет его фирменного балахона. А еще мы оба обнажены. Это был эротический сон, ясное дело. Меня поразило то, что сон был подробный, моей фантазии хватило на такого Вайпера, вао, неожиданно. Ласковые и нежные движения по моему телу, было приятно, и я выгибаюсь на встречу, льну как кошка к его прикосновениям, к этим узким ладошкам с тонкими длинными пальчиками. Потом белая вспышка, и как часто бывает во снах, декорации меняются. Мы оба теперь сидели, близко-близко, смотря друг другу в глаза. Несколько сантиметров и наши носы бы прикоснулись. Без своего плаща и капюшона Вайпер выглядел беззащитным, таким ранимым и невинным, что я не удержался, зацеловал эти щечки, бровки, глазки, оставив мягкие словно лепестки роз губы на десерт. Руки бесстыже исследовали тела, пока языки сплетались в страстном, но нежном танце. Жар затапливал тела, туманил разум, хотя какой разум во сне? Я полностью расслабился (хотя и не сказать, чтобы я осознавал все четко и реально) и отдался своему подсознанию, понимая, что это нужно мне. А стыдно за это мне будет уже завтра. Когда чужие руки исследовали мою талию, спину, поясницу и то, что было пониже, мои конечности тоже не остались без дела. Только отчего-то Вайпер во сне был против, он возмущенно укусил мою нижнюю губу (совсем не больно, ведь это ж сон) и схватил своими руками мои. Тогда я отступил, нежно и даже с ноткой веселья отступая. — Тогда будешь вести ты, — прошептал на красное ушко я, откинувшись на матрас. Ах, как прекрасно было наслаждаться таким смущенным лицом моей куколки, но грустно от того, что это не в реальности, пока не было. Когда проснусь, возможно... Инстинктивно я развел ноги, обхватывая после талию Вайпера. Тот был краснющий, словно помидор, что заставило меня усмехнуться. Было приятно быть причиной таких эмоций.***
Вайпер не ожидал, что это будет так тяжело сдержать себя в руках — смотреть на возбужденного и такого открытого, беззащитного Фонга было выше его сил. Он сам не заметил, как потерял часть контроля над сном, очнулся лишь уже тогда, когда Фонг сидел на его коленях, а он сам целовал чужую шею, сминал до красноты бока, оставлял синяки на бедрах. От низкого стона Фонга Вайпера словно ушатом ледяной воды окатило, он тут же пришел в себя и закончил это шоу. Вайпер плавно удалил свое сознание из чужого сна и вернулся обратно. Открыв глаза, туманник тут же перевел взгляд на спящего рядом. Ребенка пяти лет. — Черт, — прошипел, с силой отягивая и так тонкие волосы. Это было слишком для его психики. Фонг ерзал на обычных хлопковых, белых, простынях, его детские щечки были красными, брови нахмурены жалобно. Никакого физического признака возбуждения в зоне гениталий, конечно, но то, как он облизывал губы, как дрожали темные ресницы, как бегали под веками глаза, говорило лучше всего о его эмоциях. Фонгу нравилось происходящее. Вайпер удовлетворенно улыбнулся, сощурившись, потому что подозревал, чем продолжился его сон. Что ж, остается лишь терпеливо ждать развязки.