Финист - ясный сокол

Над Тридевятым царством светало. Ласковые солнечные лучи превратили стелющийся по полям и лугам туман в розовато-золотистую дымку, раззадорили игривыми бликами реки и ручьи, прокрались на укромные лесные полянки. С любопытством заглянули они в каждое оконце, благоговейно коснулись золотого Елениного дворца, отчего тот загорелся пуще солнца, пригрели бока крупным ягодам на смородиновых кустах, густо произрастающих на подступах к Калинову мосту, потянулись дальше на запад, да вдруг натолкнулись на незримую преграду. Над Кощеевыми владениями царил сумрак, словно невидимая птица поднялась в небо и простёрла над землями бессмертного царя-чародея свои огромные крыла. На окраинах ещё поживали кое-где разбойники и лихие люди, резвились под светом блуждающих огоньков мавки, искали цветок папоротника самые смелые молодцы, а в глубине, где постепенно пропадали хоженые тропы, стояла великая тишь. Там, среди обширного сада с молодильными яблонями и колдовскими травами, возвышался хрустальный дворец. Раньше он был будто ледовый в свете волшебных алмазов, щедро усыпавших стены, потолок и башни. Теперь же отсвечивал жемчугом — с тех самых пор, как возложил Кощей чёрную корону на главу дочери водяного царя, и стены на речной вкус царицы украсил перламутр. В одном таком покое и расположился Кощей после тёмных дел, кои Елена величала трудами антагонистическими. Царь Иван, хоть и не любил мудрёных названий, сестрицыным гордился: сразу слышно, какое у него важное занятие. После такого и отдыхать нужно основательно. Одним хлопком в ладоши снявши с себя доспехи, а вторым отправив их на их законное место, Иван подхватил со стола серебряное блюдо с двумя румяными молодильными яблоками и устроился в кресле — спину на бархатную подушку, ноги в мягких войлочных башмаках на низенькую скамеечку. — Славно, — сказал он сам себе и крупное яблоко с хрустом надкусил, а маленькое отправил кататься по краю блюда, лениво наказав: — Покажи что-нибудь. Отдай такой приказ какой-нибудь добрый молодец или красна девица, яблочко б растерялось и было бы признано бесполезной безделицей. Но Кощей ни добрым молодцем, ни тем более красной девицей не был, зато был могучим чародеем, а потому умелым толчком придал плоду не только ускорения, но и веры в себя. Бодро забегав по кругу, яблочко с энтузиазмом показало ему, как вылизывает на излюбленном железном столбе вытянутую струною лапу толстый пушистый Кот Баюн. Созерцая, как его питомец прихорашивается, Иван сентиментально припомнил, сколько костей непрошенных гостей любимый котишка натаскал на порог из мёртвого леса. Сколько раз забирался в трескучие от мороза зимние ночи на царскую постель и, громогласно урча, грел ноги замерзающей вместе с родной рекою царице. И сколько чудесных сказок рассказал, убаюкивая Мишу — мелодичные женины речные песни так не усыпляли, как его мурлыканье! Особливо когда у маленького царевича зубы полезли, и каждую ночь дворец ходуном ходил от его царственного возмущенья таковыми неудобствами… Кот, покончив с лапой, продолжил мытье. Яблочко, сочтя, что цель он избрал такую, что дальнейшее — зрелище срамотное и под царские очи ему попадать не подобает, побежало в обратную сторону и показало Кощею трёх царевичей, изготовившихся пускать стрелы. — Ты смотри-ка, а! — весело фыркнул Иван и довольно захрустел яблоком. Он не сомневался, что королевна-сестра сейчас сидит за своею волшебною книгой и тоже видит это стрельбище. Только, в отличие от него, не веселится, а хмурится. И, может быть, говорит кому-нибудь из мамок-нянек: «Ничему жизнь это Тривосьмое царство не учит! Уж сколько курьёзов было, а они всё по-старинке профориентацию проводят…» А бедная старуха и половины слов-то таких не знает и токмо кивает, восхищаясь, какая у них королевна премудрая. Кощей вознамерился выбрать царевича с самой героической мордой и подкорректировать полёт его стрелы. Например, так, чтоб та угодила в мешок с зерном, на котором устроил своё седалище сын мельника — и пусть гадает, зерно ему молоть на роду написано аль жениться! Разнообразить судьбоносное для соседнего царства пускание стрел интересным событием ему помешало яблочко: подпрыгнуло на блюде и вновь сменило направление. Иван, нахмурившись, уже хотел спросить, не хочет ли оно разделить судьбу второго яблока, но увиденное заставило его подобреть и махнуть на этакое своенравие рукой: в летящем в поднебесье соколе он без труда опознал собственного отпрыска. Вскоре послышалось и родное «кьяк-кьяк». Царь небрежным взмахом руки заставил распахнуться дивные окна, каких свет не видывал. Красавец-кречет влетел в палаты и, заложив крутую дугу, камнем упал на пол. — Ой, батюшка, где я был… — обернувшись, нараспев протянул Финист и, покачнувшись, упал на покрытую узорчатым ковром и подушками лавку. — И где ж ты был, соколик мой? — поинтересовался Иван. — Да ещё так вымотался, что на ногах не стоишь. — За тридевять земель летал, — выдохнул Михаил. — Почто ты туда? — удивился Кощей. — Ай Елена чего удумала? — Не, — мотнул головой царевич и завозился, устраиваясь удобней. Иван присвистнул, и чёрный вихрь в одночасье принёс к Мише чудной для Елениных подданных малый столик с заморскими яствами — сладким рубиновым вином и диковинными медовыми плодами. Сокол, сделав пару глотков, несколько ожил и, приподнявшись на локте, отщипнул себе несколько долек от сочного рыжего шара, полупрозрачными чешуйками на части разделённого. Кощей, отставив блюдо с яблочком, терпеливо ждал, пока Финист переведёт дух. Долго ждать не пришлось, сил волшебных у царевича было не меньше, чем у царственных родителей — магия в волосах так и пылала чистым золотом. Полежал самую малость, бодро сел и воротился к рассказу. — Девица одна перо моё отыскала, — начал он. — Сызнова?! — рассердился Иван. В небесах от его гнева пушками зарокотал гром, сумеречный сад осветили пики молний. Как всякий уважающий себя царь, в единственном своём чаде он души не чаял и очень тяготился, что не уберег драгоценное дитя от проклятия. Даже царство дерзкой Варьки не порушил, потому что Елена заругалась, а воевать с сестрою он не хотел. — Я тоже сперва осерчал, — ничуть не испугавшись грохота, заметил Финист. — Ажно напугать её хотел, чтоб имя моё без икоты сказать не могла. Да токмо прилетел, а она меня встречать и не снаряжалась. Признать и то не признала! — Как это? — обескуражено спросил Кощей. — Не знала она меня, — развёл руками Миша. — Нечаянно она, батюшка. — Сама того не ведая за тридевять земель тебя призвала? — изумился Иван. — Сильна! — Насчёт сил не знаю, не испытывал, — кротко ответил Финист, — а вот что умна — верно. Нет! Премудра, прямо как тётка Елена! — заявил он. — Она мне хитрость подсказала, как проклятье миновать. — Как? — вскинулся Кощей. Желание обратить скверную девицу в уродливую гнилую корягу сменилось желанием осыпать спасительницу лучшими каменьями из казны. — А вот так: жениться, а потом разойтись, — Миша задорно улыбнулся, а Иван наоборот сник. — Жениться и разбежаться? — мрачно поинтересовался он. — Ты слыхивал эту, Еленину-то… стасистику? — Статистику, — поправил Сокол. — Ты меня не путай, — фыркнул Кощей. — Ей её Стас составляет — значит, стасистика. Миша со вздохом замолк. — Так вот, — основательно продолжил Иван. — Каждая шестая девица у батюшки пёрышка Финистова просит. Где ты такую дуру найдёшь, которая за тебя выйдет, а потом пойдёт на все четыре стороны? — Не найду, — признал Михаил. — Премудрую уговаривать буду.