Финист - ясный сокол

Петре было плохо. Не физически — к бессонным ночам и «кофеиновым шотам» в виде невероятно крепкого эспрессо она привыкла. Плохо было морально. Рядом сидел Саша. Ему было ничуть не лучше — он ездил проведать семью и только два часа назад сошёл с поезда. С радостью бы поехал в общежитие отсыпаться, но от автомата по истории его отделяла лишь одна галочка за посещение, а лекция была последней. До прихода историка, которого они между собой называли Говардом за любовь нагнать на студентов жути и поговорить о сектах, оставалось минут десять. От кофе уже подташнивало. Петра, поморщившись, залпом допила остатки и поставила высокий стакан с логотипом кофейни на край парты. Плотный картон звонко стукнул о столешницу. Шуйский, выведенный этим звуком из дрёмы, поднял голову с большого, но тощего рюкзака, служившего ему подушкой, сонно покосился на неё и по-джентльменски повернул рюкзак боком: — Мадам, не желаете прокатиться в мир снов на этом прекрасном синем рюкзалете? Петра слабо усмехнулась и без колебаний прилегла рядом, обнимая Сашу за плечи. Из всех её друзей и приятелей он единственный не испортил замечательную дружбу внезапным, как снег на голову, признанием в любви и предложением встречаться. Их отношения были скорее братско-сестринскими — невинными, тёплыми и очень доверительными. Может быть, ещё доверительнее, чем у кровных братьев и сестёр. Это чувствовали даже окружающие: отец не косил на Сашу пристальным взглядом и со спокойным сердцем отпускал её с ним на каникулы в Петрозаводск, где Сашины родители принимали её как члена семьи, сестры никогда не шутили насчёт жениха и невесты. Правда, Аня и Лиза просто считали, что Саша ей не пара… но какая разница. Сашка отличный друг, и это главное. Оттого на душе и было паршиво: друг, лучший друг, а она на вопрос «как дела?» ответила, что нормально. Хотя очевидно, что царевич-оборотень в спальне — это ни в коем случае не нормально. Но… Как вообще рассказать о таком? «Знаешь, дружище, а тот ритуал из сказки-то, оказывается, рабочий, и по твоей милости моей руки теперь добивается пришелец из потусторонней реальности». Так, что ли? Бред. Тяжело вздохнув, Петра уткнулась носом в Сашино плечо. — Задолбалась? — сочувственно пробормотал тот, не раскрывая глаз. — Угу, — просто подтвердила она. Все равно сегодня ночью она распрощается с Финистом, и всё вернётся на круги своя. Саша молчал с полминуты, а потом с надеждой предложил: — Давай свалим после истории? Петра из-за укола совести отозвалась слабым стоном. — А КСЕ и семинар? — напомнила она. Семинар был профильным, а предмет под названием «концепции современного естествознания» вёл лектор с другого факультета, и игнорировать его лекции было как-то неудобно. — КСЕ — ерунда, — возразил Саша, — в школе и то сложнее было. А семинар последний, на нем все будут хвосты сдавать. И потом, — друг ободряюще притиснул её к себе, — ты самая умная из всех, кого я знаю. Неужели ты не сдашь какое-то естествознание и французский? — Ладно, — поколебавшись, ответила Петра. Усталость была слишком велика, чтобы выдержать три пары. И всё же на душе от этого решения скребли кошки. Стремясь оправдаться перед самой собой за грядущий уход с занятий, на истории она старалась внимать как можно усерднее и не дремать. Когда же добралась, наконец, до их нового, отдалённого от центра жилья, несмотря на голод, просто рухнула на кровать и тотчас провалилась в сон. Разбудил Петру гомон детей на площадке под окнами. С сонной ленцой посмотрев на стелющиеся по стене ржаво-красные полосы закатного солнца, неожиданно проглянувшего под вечер из-за облаков, она зевнула и перевернулась на спину, перевела взгляд на комнату и вздрогнула: на оконной раме, степенно сложив крылья, сидел кречет. От мысли, что он мог уже долго сидеть так и наблюдать за ней спящей, стало неуютно. Петра поспешила подняться и одёрнуть задравшуюся на животе футболку. Сокол обернулся человеком и, держась за подоконник, медленно поднялся на ноги. — Эк ты рано почивать идешь… — заметил он. Прозвучало это с такой долей скрытого неодобрения, как будто она какая-нибудь бездельница. Вспыхнув, Петра, вместо того чтобы напомнить, что это он, Финист, и лишил её ночью сна, холодно ответила: — Тебе-то какая разница? Нам с тобой не жить. Михаил, услышав повторение собственных слов, резко обернулся и посмотрел на неё так пронзительно, что Петре стало не по себе, но ничего не сказал. Лишь присел на край письменного стола и скрестил руки на груди. Повисло молчание. Петра растерялась. Она ждала, что Финист, как вчера, примется болтать о свадьбе, а она объяснит ему, что это невозможно, но Сокол молчал и не сводил с неё странного, внимательного взгляда. — Чего ждём? — не выдержала она. — Как стихнет, — небрежно кивнув в сторону окна, откликнулся Сокол. — Больно людно лететь. «Чтобы люди не увидели чёрный вихрь», — поняла Петра. Догадка вернула ей уверенность в себе, и она недовольно уточнила: — А меня спросить ты уже вообще не считаешь нужным? — А на что? — фыркнул Михаил. Но не успела она возмутиться такому самоуправству, усмехнулся — простой и горькой человеческой усмешкой: — Так вижу, что уж всё решила. Петра оторопела. Перед Финистом стало стыдно. Она думала, он, сказочный чудак, будет вести себя так же, как и вчера — навязчиво и наивно. Что ей придется долго втолковывать ему очевидные истины, пока он, наконец, не уяснит, почему она не хочет и не может пойти на его авантюру, хоть и сама подкинула ему идею. В голове роилось множество опасений и страхов — как ей быть, если Михаил не примет отказ? Если демонстративно откажется покидать её комнату? Или бросится в ноги от отчаяния? Или у него кончится терпение, и он… решит добиться свободы любой ценой? Ведь сколько лет он живёт околдованным… Чего она никак не ожидала, так это того, что он проявит такую проницательность и отреагирует настолько смиренно! От обескураженности она даже спросила: — А твоё проклятие? На лицо Сокола набежала тень, но ответил он ровно, словно речь шла о каком-то пустяке: — Останется со мной. Помолчав, признался: — Кабы чуял, что не решила, до хрипоты б уговаривал. Всё, чего ни пожелаешь, б сулил. А охрип бы — шёпотом б говорил, покуда совсем язык ворочаться не перестанет. Но вижу ведь, что не хочешь ты меня, — хмуро заметил он, — ни на время, ни с дарами, ни со словами ласковыми. Петра опустила глаза. Она действительно не хотела иметь с Финистом ничего общего, каким бы красивым, необычным и интересным он ни был, но вместе с тем её терзало чувство вины. Не так её воспитывали, не тому учили, не такой она сама стремилась быть. Папа с детства превозносил справедливость и честность; в его рассказах об экспедициях постоянно мелькали люди, которым он помогал — просто так, потому, что мог и чувствовал, что должен, раз может. Она зачитывалась приключенческими романами XIX века и считала себя такой же решительной и самоотверженной, как любимые главные герои. И вот человек просит у неё помощи — не какой-нибудь элементарной, бытовой, а реального поступка — а она?.. — Я… не решила, — скрепя сердце, заявила Петра. — Но я… — голос дрогнул. — Мне сложно и страшно принять решение. Михаил вскинул брови, явно озадачившись переменой, и по-птичьи склонил голову набок. — Ты, наверное, не понимаешь, — сосредоточенно хмурясь и упорно глядя мимо него, продолжила Петра. — У нас тут другая жизнь. Всё, что обычное дело для тебя, для нас просто сказки. У нас нет никакого волшебства, проклятий, превращений… Мне… мне просто дико всё то, что ты говоришь. Я не хочу рисковать сойти с ума из-за музыки. Или вообще остаться в твоём царстве навсегда и больше никогда не увидеть семью и друзей. Она тяжело вздохнула. Финист, услышав слова «семья» и «друзья», окончательно сник, и проклятое чувство вины вновь стало набирать обороты. Поняв, что ещё немного, и она взвоет, Петра заметила: — Когда мне очень плохо, я пью кофе с чем-нибудь сладким. Хочешь со мной? — Я такого не пил, — встрепенувшись, с сомнением отозвался Сокол. — Ну, попробуешь, — предложила Петра и на всякий случай уточнила: — Если что, это не алкоголь. Михаил важно кивнул, а спустя мгновение шёпотом уточнил: — Что такое алкоголь? — Хмельные напитки, — подсказала Петра. — А-а-а! — понимающе протянул Финист и несколько раз сам себе повторил, бубня под нос: — Алкоголь. Алкоголь. Ал-ко-го-ль. А каким словом ты сказала, что Варька себя вела аки змея подколодная? — вдруг деловито осведомился он. Теперь настала очередь Петры впадать в ступор от резких перемен. — Шантаж? — неуверенно припомнила она. — Шантаж! — ликующе повторил Михаил и точно так же трижды побормотал и это слово. Петре подумалось, что он запоминает новую лексику специально для тётки. Что ж, это лучше, чем когда он грустит. — Пойдём, — позвав с собой Сокола, она направилась на кухню. С кофе вечер мудренее.