—
[тогда] [первый раз] Всё начинается так: Он не по женщинам, но он может оценить, когда кого-то трахают, когда чьё-то тело принимает член, и вскоре он оказывается склонившимся к экрану ноутбука. Смотрит, как чей-то член скользит в чью-то киску, каким влажным становится презерватив, когда он выходит из неё, как покрыт её естественной смазкой он, его член, его пальцы и внутренняя сторона её бёдер. Это тот тип низкокачественного порно, которое ты включаешь тогда, когда ты чертовски близко и тебе уже совершенно не стыдно, что именно вбивать в поисковую строку. На что кликать. Это мокро и непристойно, их тела производят странные звуки, камера трясётся, и качество еле дотягивает до 480p, и это гетеро, и Юнги склоняется ближе, смотрит на то, как член скользит в вагину, и чувствует, как внизу его живота бьётся пульс, пульс, пульс. Он более чем осведомлён в том, что рядом сидит Хосок. Тот тоже наклоняется к ноутбуку, его глаза прикованы к экрану. Его пальцы на колене подрагивают, словно он хочет ёрзать, но не хочет привлекать внимание к тому факту, что он хочет ёрзать. Если бы Юнги смог посмотреть на него дольше, чем на миллисекунду, он думает, что, возможно, он смог бы увидеть, каким твёрдым был Хосок, как его эрекция прижималась к старым тонким спортивкам. Чон сидит по-турецки, так что его ноги раздвинуты. Если у него стоит, Мин определённо точно сможет это увидеть. На экране девушку вылизывают. Она издаёт все эти высокие, даже визгливые звуки, которые обычно перестали бы возбуждать. Юнги даже парень не особо нравится: он какой-то робкий и слащавый, и действительно немного чересчур мускулистый. Юнги нравятся худые парни. Мускулистые, но жилистые, когда ты можешь сказать по их виду, что они плавают, бегают или танцуют (или танцуют), или ещё что-то, но не потому, что они живут в качалке. Так что в этом порно нет ничего привлекательного, кроме того факта, что происходит ебля, и Юнги может чувствовать рядом с собой тепло хосокова тела. Их колени соприкасаются. Юнги... слишком обкурен для всего этого. Он может чувствовать тепло Хосока рядом, и он слушает девичьи стоны, смотрит, как парень погружает в неё глубоко пальцы, пока лижет ей, и хосоковы пальцы дёргаются, и всё это сносит Юнги голову слишком сильно. Слишком. О боже. Он знает, что у него в джинсах стоит. Он пульсирует везде: его член, его виски, его живот и место глубоко внутри живота, где возбуждение делает больно. Заставляет твои бёдра дёргаться навстречу без причины. На экране что-то происходит. Дыхание Хосока сбивается. Юнги теряет свою грёбанную голову и поворачивается, чтобы посмотреть на Хосока, в ту же секунду, как Хосок поворачивается, чтобы посмотреть на него. И внезапно их лица оказываются настолько близко, что их носы почти соприкасаются, и в темноте Юнги может видеть только половину хосокова лица, подсвеченную монитором ноутбука: резкий голубой свет на его скулах, челюсти, одном глазу. Всё остальное в тени. Юнги даже не может ничего с собой поделать, когда его взгляд падает на разведённые ноги Хосока, на место между ними, где, боже, да, стоит член в его спортивках. Рот Хосока влажный и тёмный, словно он облизывал и кусал свои губы (чтобы не издавать звуков? чтобы не вздохнуть легонько, когда парень на экране схватил бёдра девушки и вошёл в неё?), и, о боже, о боже, Юнги слишком под ебаным кайфом, чтобы скрыть, как он только что обвёл взглядом член своего лучшего друга. Он не может двигаться быстро, чтобы скрыть это — он словно под водой, прибит к земле, его голова слишком лёгкая и слишком тяжёлая одновременно. Он вновь перехватывает взгляд Хосока. Его глаза тёмные и горячие, когда Хосок говорит: — Хочешь ещё тягу? Умный ответ — нет. Юнги говорит: — Конечно, — и чертовски надеется, что Хосок не заметил, какой хриплый у него голос. Господи, блять. Они оба молчат, когда Хосок берёт трубку и зажигалку, единственные звуки доносятся из порно. Актёры снова как следует трахаются, оба играют на камеру, производя хор из хныканья, стонов и гортанных, "гетеросексуальных" рыков. Юнги не может выбрать, смотреть ли ему на экран или на хосоковы руки на трубке, на зажигалке, на то, как он щёлкает зажигалкой, и на то, как его лицо окрашивается в золото из-за маленького огонька. Он затягивается и передаёт трубку. Юнги делает тягу, смотрит на то, как травка внутри немного разгорается. Удерживает дым глубоко в лёгких. Откидывает голову назад, выдыхает дым к потолку, и, когда снова смотрит вниз, Хосок вглядывается в него. — Что, — бормочет он. Хосок качает головой. — Дай мне. Они передают трубку друг другу, пока она не выкуривается полностью, и теперь Юнги теряется в этом настолько, что может чувствовать, как качается туда-сюда. Комната качается вместе с ним, но в хорошем смысле; это то, что ему нравится в травке: всё наклоняется, теряет баланс, мир кружится, но от этого тебе не становится плохо, как когда ты бухой. Это больше похоже на то, словно он едет на медленно движущейся карусели, и всё вокруг — движение, цвет и туманный свет. Голова Хосока на его плече. Когда это произошло? Юнги с силой моргает и фокусируется обратно на порно, но время пошло наперекосяк и он продолжает забывать, что предшествовало этому эпизоду, этому эпизоду, где девушка оседлала парня и делает маленькие круговые движения тазом, и теперь крупным планом показывают, как член парня медленно-медленно входит в неё, всё влажное и блестящее. — Я правда, — выдыхает Хосок старшему в шею. — Я правда... ты не против, если я...? — Что, — проговаривает Юнги. — Что, если ты что. И тогда он опускает взгляд вниз и видит, как Хосок накрывает ладонью собственный член, и понимает что. — Я остановлюсь, если это ненормально, — говорит Хосок. — Правда, просто скажи мне, если это ненормально, и я... Он прижимается к Юнги, его ноги всё ещё разведены, и он трёт ладонью пах, где его член стоит и твердеет в спортивных штанах. Его голова у Юнги на плече, другая его рука лежит позади старшего на диване, и когда он поворачивается, чтобы прошептать Мину на ухо, его нос касается челюсти Юнги, и его губы на юнгиевом ухе, и это всё слишком, слишком, охуеть, это слишком. — Всё нормально, — шепчет старший. — Мне похуй, всё в порядке. — Ты тоже можешь, — произносит Чон. — Хорошо, — говорит Юнги; его мозг подёрнулся дымкой, и он позволяет своей руке опуститься туда, где ему нужнее всего. Он одет в старые изношенные джинсы. Его пальцы очерчивают линию вставшего члена, и он чувствует, словно по всему его телу пробегает волна. Грязный кайф растекается по всем его нервным окончаниям. Он накрывает рукой свой стояк, но не получает удовлетворение через джинсы. — Угол совсем неправильный, — говорит Хосок. — Что? — Я сказал, — произносит младший, откинувшись назад так, чтобы одарить Юнги медленной лукавой улыбкой, — твой угол совсем неправильный. И на тебе джинсы. Долго будешь так мучиться. Юнги давится воздухом и наклоняет голову, пытаясь скрыть, как это его потрясло. Хосок... Хосок смотрел на него? Разве они не должны смотреть только порно, согласно правилам ноу гомо и бро кодекса, и остального дерьма? Зачем Хосоку смотреть? — Просто говорю, — проговаривает Чон. Он снова смотрит на монитор. Возможно, он просто увидел юнгиево отражение или что-то подобное. — Прости, — выговаривает старший, — с каких это пор ты эксперт в моих личных предпочтениях? — Ни с каких. Но я немного эксперт в... — Хосок обрывает предложение, указывая на себя, туда, где он поглаживает свой член под спортивками. — Это другое, когда ты под кайфом. — Нет. — Да. Тебе нужны ебаные доказательства? — Эм. — Лучше делать это медленно, — говорит Чон. — Когда ты обкурен. Хочешь, чтобы я показал или что? — Какого хуя, — произносит Юнги слабо. — Я... о чём ты говоришь. Хосок поводит плечом. На экране девушка берёт парня глубоко в глотку. — Чёрт, хён, я не знаю. Забудь. — Нет, скажи мне. — Это не, типа, в этом нет ничего такого, — проговаривает младший. — Просто по приколу. То есть. Мы оба... знаешь... и дурь хорошая, и мы оба здесь, и... Не может быть, что он предлагает то, о чём Юнги думает. Хосок (Хосок, Чон Хосок, лучший друг Мина на протяжении почти пяти лет, который всегда был и будет невероятно, мучительно гетеросексуальным) не предлагает перепихнуться. Не может, блять, быть. — Ты имеешь в виду...? — тихо спрашивает старший, и то, как Хосок легонько вздрагивает и заливается румянцем, даёт ему все нужные ответы. Он ошеломлённо пялится на Чона. — Ты, ты хочешь сделать это? Со мной? Хосок снова пожимает плечами. — Больше ведь не с кем, верно? А. Это... ранит. Возможно, болит в нескольких местах, на игнорирование которых Юнги потратил большую часть своей жизни. Местах, которые точно не существуют внутри Хосока. Но всё же... Чон предлагает и, скорее всего, он никогда не предложит снова, потому что зачем ему, он был одинок несколько месяцев, но это никогда не длилось долго, и... что ж, в конце дня в Юнги всегда просыпалась непреодолимая тяга к саморазрушению. — В этом точно нет ничего такого? — спрашивает он, глядя на профиль Хосока. — Неа, — говорит младший. На скулах дёргаются желваки, но на этом всё. В остальном его лицо остаётся абсолютно непроницаемым, полностью сосредоточенным на порно. — Вообще ерунда. Мы тоже можем, да? — Да, — хрипит Юнги. — Точно. Да. Хуй с ним. — Хуй с ним, — произносит Хосок и наклоняется. После этого всё происходит друг за другом, быстро и изменчиво, так, что сложно уследить. В какой-то момент Юнги крепко зажмуривает глаза, вцепившись в диванные подушки обеими руками, когда Хосок придвигается, чтобы заскользить рукой по бедру старшего вверх, вверх, вверх, пока она не оказыватся... там, она там, и Мин не особо уверен в том, что это не какая-то дикая галлюцинация, спровоцированная, может, смешанной с чем-то травкой, или, возможно, ему всё это снится... Хосок проводит по нему большим пальцем с идеальным нажимом — совершенно безупречное касание, — и Юнги слышит, как стонет. Не как парень из порно, не дохуя мужественно и сдержанно; он стонет, как девочка, тихо, чуть задыхаясь, и рука Чона застывает на месте. После чего младший произносит: — Можно я...? Можно я просто подвину тебя немного для лучшей позы. Всё в порядке, если ты не хочешь... И Юнги отвечает: — Похуй, да, делай, что хочешь. И... Хосок хватает Юнги за бёдра и поднимает его (поднимает, блять, его) на свои колени. Они мимолётно трутся членами сквозь четыре слоя одежды, и Юнги дрожит, задыхается, сгибается. Он обвивает руками хосокову шею, позволяет своим пальцам скользнуть во влажные от пота волосы младшего. Возможно, это должно быть противно. Но нет. Господи, Хосок поднял его так легко. Он мог... ох... он мог отнести его на кровать. Хосок мог отнести его на кровать, Хосок мог схватить Юнги за бёдра, поднять и отнести его вот так, Юнги мог обернуть ноги вокруг талии Чона, Хосок мог прижать его к матрасу или дивану, или к грёбанной стене, и толкнуться в него, удерживая на месте руками на его бёдрах и заднице. Боже. Юнги прячет лицо в хосоковой шее и всхлипывает немного, очерчивая бёдрами беспомощные маленькие круги. — О боже, — выдыхает Хосок. — Ох, блять, Юнги, это так горячо... Что, что горячо, я же даже не делаю ничего, — пытается сказать Мин, но вместо этого лишь сильнее прижимается к Хосоку и трётся о него. Он обдолбан, каждая новая волна удовольствия словно растягивается на часы. Юнги представляет, как его кости переходят в жидкое состояние, его вены наполняются мёдом и патокой, всё это неторопливо и беспрерывно капает. Всё его существо сжалось до места между ног. — Чёрт, — вздыхает он в хосоково ухо. — Хосок, я так... этого слишком много. — Я знаю, знаю. — Прошу... Ладони Хосока перемещаются с рук Юнги на его зад. Он притягивает Мина ближе за бёдра, создавая самый идеальный нажим и фрикцию между их членами. Они оба вдыхают в один и тот же момент, и Юнги распахивает глаза, уставившись в темноту комнаты, слабый свет от ноутбука, на который никто из них больше не смотрит, и на загорелую кожу хосокового загривка. Он снова трётся — больше давления, больше фрикции — и младший буквально вслух стонет. — Ты хочешь, — говорит Хосок Юнги на ухо низко и хрипло, — ты хочешь... о боже... последнюю тягу, хочешь... Юнги кивает. Он не совсем уверен, на что именно соглашается, но 1. сейчас ему будет приятно всё, и 2. это делает хватку Хосока на его заднице сильнее, из-за чего его колени разъезжаются в стороны ещё больше, и это меняет угол их членов, заставляет стояк Чона коснуться зоны под яйцами старшего, этой до нелепого чувствительной кожи между его мошонкой и задницей, и этого даже близко не достаточно через джинсы, но это всё равно заставляет его высоко и с придыханием застонать в шею младшего. — Твою мать, — произносит Чон. — Пожалуйста, — просит старший. Хосок возится с чем-то, — он отпускает ненадолго юнгиеву задницу, из-за чего старший подмахивает бёдрами в пустоту — в следующую секунду щёлкает зажигалка, и Чон делает последнюю затяжку, недвусмысленно обхватив губами маленькую трубку. Трубка исчезает, и Мин чувствует ладони младшего на своём лице, его пальцы надавливают ему на челюсть, и Хосок смотрит на него с вопросом во взгляде: всё в порядке? Да или нет? Могу ли я...?; Юнги скулит и сокращает расстояние. Позволяет рту раскрыться. Когда Хосок выдыхает, Юнги вдыхает. Их губы практически не касаются, но младший выдыхает дым в рот Мину, и тот принимает всё, удерживает глубоко в своих лёгких. Хосок смотрит на него большими тёмными глазами. Его губы раскрыты. Дым кажется на языке Юнги тяжёлым. Его голова запрокидывается назад практически непроизвольно, выставляя напоказ шею. Он выдыхает и тут же оказывается очарован видом голубого дыма, тем, как свет от ноутбука дрожит в нём. После чего он цепляется взглядом за потолочный вентилятор — который вращается будто не плавно, не размыто, а словно фрагментами, фотоснимками, покадровой анимацией, — и следит за ним, изумлённый. Он чувствует что-то горячее и влажное у основания шеи. Он дрожит, дёргает бёдрами и вспоминает, что у него стоит, у Хосока стоит, и он сидит на хосоковых коленях. Он хочет сделать что-то с этим, хочет потереться о него, подрочить или взять член Хосока в рот, но его тело такое жидкое. Его качает. Медленно он понимает, что Хосок целует и вылизывает его шею. Грубо, влажно и медленно, легонько царапая зубами. Откуда он знает, что именно нравится Юнги? Теперь он у линии челюсти старшего, на чувствительном месте за его ушком, после чего снова возвращается к изгибу шеи. Юнги не осознаёт, что издаёт звуки, пока Хосок не отстраняется — его губы тёмно-алые и припухшие, пиздец — и смотрит на Мина, тяжело дыша. — Чёрт возьми, хён. — Что, — произносит старший. Он закрывает глаза и снова запрокидывает голову назад. Он хочет губы Хосока на своей шее. Он хочет Хосока везде, серьёзно. — Только взгляни на себя, — проговаривает Хосок чуть ли не с благоговением в голосе. — Взгляни. Блять, Юнги-хён. Ты всегда такой? Чёрт, ты такой... боже... — Хосок, пожалуйста, прошу, коснись меня, я хочу кончить... — О боже. Да, детка, я тебя понял. И он делает это. Он снова наклоняется, его зубы и язык обжигают нежную кожу на юнгиевом горле, а его пальцы дёргают за молнию на джинсах старшего. Юнги запрокидывает голову и выдыхает в потолок, когда Хосок накрывает ладонью его боксеры. Нажим потрясающий. Отдалённой частью сознания Мин понимает, что ведёт себя крайне бесстыдно и, скорее всего, должен стыдиться этого, но боже. Его сознание качается и плывёт в море дыма и возбуждения, всё такое лёгкое, воздушное, томное и чертовски приятное. На поверхность всплывает мысль: было бы ещё приятнее, если бы мы целовались. Но он отпихивает её подальше. Даже сейчас, когда Хосок поглаживает Юнги через успевшие намокнуть боксеры и ставит на его шее абсурдный во всей этой ситуации засос, даже когда они оба совсем послетали с катушек, Юнги не может позволить себе даже думать о поцелуе со своим лучшим другом. Это было бы... слишком. Хосок не гей. Хосок обкурен, возбуждён и хочет поразвлекаться с живым человеком, и он знает, что Юнги, его лучший друг, гей. В этом сценарии нет места поцелуям. Вместо этого Юнги хватает хосокову руку и кладёт её поверх своей футболки, легонько вздыхая, когда Хосок подхватывает идею и проводит большим пальцем по соску парня. После чего Чон задирает юнгиеву футболку до самых ключиц и широко проводит языком по другому соску старшего. Юнги скулит. — Пиздец, — бормочет Хосок. — Ты такой бесстыдный, какого хуя, — его ладонь снова возвращается к члену Мина, осторожно высвобождая его из боксеров. Юнги кидает взгляд вниз — вот он, розовый, гиперчувствительный и влажный — и немного дёргается в нетерпении. Чон даёт ему желаемое. Обхватывает своими красивыми пальцами член Юнги. Пытается и проваливает все свои попытки плюнуть себе на ладонь ("Чёрт, это так тупо, у меня во рту пустыня, прости"), и в итоге использует предэякулят старшего как смазку, распределяя её вверх и вниз по всей длине. Старший наваливается сверху, цепляется руками за хосоковы плечи, стонет ему в шею и просто... отпускает себя. После этого всё происходящее будто подёрнуто дымкой. Закрыв глаза, Юнги теряется в удовольствии. В медленном, тягучем удовольствии, формирующемся внизу живота, пульсирующем сквозь всё его тело. Он смутно осознаёт, что выстанывает тихие короткие "о"; смутно осознаёт, что Хосок нашёптывает ему на ухо что-то грязное и пошлое. Но Юнги потерян. Когда он кончает, всё его тело дрожит, толкается навстречу и будто бы рушится. Занимает целых три минуты, чтобы восстановить дыхание и высвободить спутанные тёмные волосы Хосока из своих дрожащих рук. На белье Хосока виднеется влажное пятно. Каким-то образом ему удалось спустить спортивки. Он трогал себя? Он кончил в штаны? Юнги отстраняется немного, но достаточно, чтобы посмотреть на лицо младшего. Боже... он никогда не видел Хосока в таком состоянии. Глаза широко распахнутые, бездонные, губы красные и припухшие, щёки порозовевшие, пот блестит на загорелой коже. Волосы в полнейшем беспорядке из-за того, как Юнги то и дело запутывался в них пальцами. Какое-то время они оба молчат. Но именно Хосок нарушает тишину. Так было всегда. — Это было самой горячей вещью, которая когда-либо случалась за всю мою грёбанную жизнь. — Оу, — вырывается у Юнги. И именно так всё и начинается.—
[сейчас] Это то, чем они занимаются. Не слишком часто — не каждые выходные — но достаточно для того, чтобы Юнги начал замечать, когда этого не происходит, замечать, когда проходит несколько недель. Иногда раздумывать, что, возможно, всему этому пришёл конец; что, возможно, Хосок нашёл другого друга с привилегиями или встречается с какой-то девушкой, или (вероятнее всего) просто больше не хочет Мина, и вся эта их тема кончится не взрывом, а всхлипом (это Юнги каждый раз, как набухивается дешёвым вином). Иногда он раздумывает, что всему этому пришёл конец. Но он ошибается. Это продолжает происходить. Это то, чем они занимаются. Когда доходит до траха со своим лучшим другом, Юнги следует двум правилам: 1. Они должны быть нетрезвыми. 2. Они не должны целоваться. Первое правило необходимо, потому что оно даёт им оправдание. Второе — потому что Юнги полностью осознаёт, что если он поцелует Хосока, он, скорее всего, больше никогда не захочет целовать кого-то другого остаток своей глупой, никчёмной жизни, и умрёт в одиночестве, а у него аллергия на кошек, так что кошки не смогут сожрать его разлагающееся лицо. Он просто сгниёт. Так что первое правило — оправдание. Второе — самосохранение. Всё проходит просто отлично.—
[тогда] [первый раз] Утром они просыпаются клубком конечностей на липком футоне. Юнги чувствует, будто ему в рот нагадил скунс, в глазах сухость и зуд, а одежда на нём находится в состоянии "шиворот-навыворот". Первая его мысль: "Моя рука под футболкой Хосока". Вторая мысль: "Господи, блять, Иисусе". И именно в этот самый момент Хосок начинает пробуждаться, потому что Бог ненавидит Юнги и хочет, чтобы тот страдал. Младший издаёт тихий звук и морщит нос. Его мышцы живота напрягаются под ладонью Мина. Пальцы старшего вздрагивают. Хосок застывает. Они в полном беспорядке. Хосок всё ещё в тех боксерах, в которые он кончил. По крайней мере, прошлой ночью он вытер сперму Юнги с руки — Юнги помнит это фрагментами — но толком не мылся. Они оба грязные и от них пахнет травкой и потом. Чон открывает глаза. Его лицо совсем рядом с лицом Юнги. Они всю ночь обжимались на ёбаном (во всех смыслах) футоне и теперь лежат лицом друг к другу, и лицо Хосока так близко, и его глаза такие тёмные. — Привет, — произносит младший. Юнги чуть слышно кряхтит. Они не в лучшем своём состоянии сейчас. — Ты всю ночь точно был маленькой ложечкой, — говорит Хосок и прыскает от смеха. — Иди нахуй, — отвечает Мин. Он отдёргивает свою руку из-под хосоковой футболки и безуспешно пытается подняться. — Отъебись, это только потому что ты назойливый, а я устал и не мог быть большой ложечкой, хотя если бы хотел... — Не-е-е-е-т, — хнычет Чон, притянув старшего обратно. Юнги падает на него, носом утыкаясь младшему в плечо. — Нет, вернись, ты тёплый. — Нет. — Определённо да. Как твоё маленькое тело может вырабатывать столько тепла? — Я не маленький. — Самая маленькая печка. Чудо техники. — Иди. К хуям. — Только вот пахнешь не очень. — Умри, — произносит Юнги, его голос заглушён хосоковой футболкой. Младший вздыхает и притягивает его к себе ближе, обернув руки вокруг талии Мина. — Может, после кофе. И всё. Они не говорят об этом. На самом деле у Юнги кризис, он упаковывает этот кризис в коробку и посылает в Австралию. Отказывается даже думать обо всём случившемся. Он не думает о губах Хосока или о руках Хосока, или о члене Хосока, или о том, как Хосок назвал его "деткой", поднял себе на колени, шептал на ухо и заставил его тело рассыпаться на кусочки от удовольствия. Юнги не думает ни о чём из всего этого, потому что это явно единичный случай и подобного никогда не случится вновь.—
[сейчас] Это случается вновь. Это уже шестой раз, так что Юнги не особо удивлён. На самом деле он почти что ожидал этого с того самого момента, как Хосок показался в дверях. Как правило, Юнги ненавидит вечеринки. Он делает всё, чтобы их избежать. Но именно эта вечеринка организована Намджуном, который клятвенно пообещал, что это будет "маленьким вечером в кругу друзей" с "сильными алкогольными напитками и, скорее всего, травкой, не знаю, обычно Тэ приносит парочку джоинтов" и "ты будешь знать всех гостей, хён, и если почувствуешь себя неуютно, ты всегда можешь почиллить у меня в спальне, если хочешь, я не против". Почувствовав юнгиево сомнение, он наконец-то вытаскивает главный козырь: "Ты сможешь управлять плейлистом". Так что Юнги пришёл. Он даже общался какое-то время, когда в голову ударила первая порция алкоголя. Теперь он достаточно навеселе, чтобы чувствовать себя легко, мило и глупо, но недостаточно, чтобы испытывать головокружение или грусть. Он сидит на кухонной столешнице, по левую сторону от него стоит пластиковый стаканчик для напитков, по правую — парочка липких, выжатых половинок лайма; музыка хорошая, басовая, кухня Намджуна пустая, но воздух наполнен гудением весёлых разговоров, доносящихся из гостиной, и Юнги действительно чувствует себя хорошо. Он закрывает глаза и пробует лайм. Хосок пришёл около часа назад. (Юнги не ждал этого... просто заметил). Чон вошёл в квартиру Намджуна с разгорячённой после июньской жары кожей и прилипшими ко лбу волосами. Этим утром он сказал: "Наверное, я не пойду сегодня, слишком устал. Я превращаюсь в тебя, старичок". Видимо, он решил расслабиться. Юнги пару раз видел его мельком в толпе, но Хосок всегда был погружён в разговор с кем-то. Он таков: знает, как общаться с людьми, знает, как быстро завести друзей, поддерживать разговор и как смеяться в нужные моменты. На вечеринках он волшебник. Его присутствие делает даже самый унылый вечер весёлым, захватывающим и шумным. Через какое-то время после второго стакана, комната в гостиной становится слишком душной. Слишком горячей, слишком громкой. Так что теперь он почти что прячется на кухне, попивает маленькими глотками Джек Дэниелс и закусывает лаймом. Бюджетный вариант виски сауэра. Он сидит в одиночестве, возможно, пять минут, прежде чем Хосок входит в комнату. Он улыбается сразу же, как замечает Юнги. Медленной, пьяной, оценивающей улыбкой. Юнги дрожит. — Ну привет, — произносит Хосок и встаёт прямо напротив. Он одет в старые джинсы и чёрную футболку. У него нет никаких причин выглядеть настолько хорошо. — Привет, — отвечает Мин. — Почему ты не там? Хосок пожимает плечами. — Надо было выйти подышать. Или ещё выпить. К тому же, здесь ты. — Ты пьян? — И немного под кайфом. Тэ принёс джоинт. — Вот говнюк, — проговаривает Юнги. — Я нигде не мог его найти. — В последний раз, когда я его видел, он готов был уйти сосаться с Чимином в ванной, — Хосок двигает бровями. — Думаю, у них всё серьёзно. Старший фыркает. — Он очень нравится Тэ. — Как и Тэ Чимину, видимо. Они молчат какое-то время. Это тот тип тишины, которую ты больше чувствуешь, чем слышишь, как в моменты, когда небо вот-вот разродится дождём или когда твоя любимая песня затихает прямо перед припевом; тот тип тишины, которая звенит в предвкушении, в невысказанном, но взаимно осознаваемом Нечто. У Хосока порозовевшие щёки и потемневшие глаза, он смотрит прямо Юнги в лицо, улыбка всё ещё играет в уголках его губ, и Юнги слишком пьян и одновременно пьян недостаточно для всего этого. Это уже шестой раз. В этом не должно быть ничего такого. В этом нет ничего такого. — Ты в порядке, хён? — спрашивает младший тихо. Он наклоняется ближе? Он что, приподнимает его подбородок? — Зачем ты здесь прячешься? — Стало слишком громко, — отвечает Мин. — Там. Слишком много людей. — Мм. — Намджун сказал, что я буду знать всех гостей, но нет. — А, — произносит Хосок. — Ну, я могу познакомить тебя с кем-нибудь, если хочешь. Юнги морщит нос. Он не хочет знакомиться с новыми людьми. Хосок смеётся. — Да, хорошо, я так и знал. Что ты пьёшь? — Юнги без слов показывает ему содержимое своего стаканчика. Младший корчит рожицу. — Это виски или ром? — Джек. — Без запивона? Юнги указывает рукой на половинку лайма. — Боже. Хён, ты отвратителен. Юнги усмехается. — Только если тебе нравится пина колада и прочая херня, это ещё не значит, что и остальным нравится тоже. — Чертовски верно, я люблю пина коладу, — произносит Хосок, хихикает негромко и мурлычет несколько строчек из песни "Escape"*. — И мохито, и космо, и текилу, мать его, санрайз. Бухич не должен быть пыткой. — Виски не пытка. — Ты пьёшь Джек, чувак. — С лаймом, — произносит Мин, качнувшись немного вперёд. Он не может это контролировать. К Хосоку тянет. — С лаймом стильно. — Тогда покажи мне, — говорит младший. И так всё начинается. Медленно Юнги делает глоток виски. В том, чтобы пить дерьмовый тёплый алкоголь из пластикового стаканчика, нет ничего сексуального, но это сексуально от того, как Хосок на него смотрит, и это сексуально, потому что они одни в плохо освещённой, тихой кухне с закрытыми дверьми, пока остальная часть вечеринки проходит в гостиной. И это невероятно сексуально, когда Хосок берёт одну из половинок лайма и подносит к юнгиевым губам, удерживая цитрус в руках, пока Юнги смыкает губы вокруг фрукта и сосёт. Через мгновение Хосок кидает лайм куда-то в сторону на кухонную столешницу. Юнги слизывает липкий кислый сок со своих губ, глядя на младшего из-под полуприкрытых век. — Боже, — выдыхает Чон и подносит ладонь к лицу парня. Его пальцы скользят по юнгиевой линии челюсти и скулам, но большой палец надавливает на нижнюю губу старшего, там, где секундами ранее был его язык. Юнги размыкает губы и берёт палец Хосока в рот. Пульс громко бьёт в ушах, он сосёт его так же, как и лайм, обводит языком подушечку пальца. Даже делает недвусмысленное движение головой, после которого не остаётся вопросов, что именно он имитирует. Ему нравится, как взгляд Хосока прикован к его рту. Ему нравится то, как ногти Чона немного царапают ему челюсть. Юнги это нравится настолько сильно, что он раздвигает ноги как можно шире, всё ещё сидя на столешнице, и сдвигается чуть вперёд, чтобы его член был ближе к хосоковому плоскому животу. — Это сносит мне крышу, — проговаривает Хосок; его дыхание сбивается, когда Мин целует подушечку его пальца, после снова взяв его в рот. — Боже... мне сносит крышу от того, какой же ты горячий. Я даже не подозревал, чувак. Я даже не подозревал. — И какого хуя это значит, — бормочет старший. — Просто... — Хосок вынимает палец из юнгиева рта, хватает старшего за зад двумя руками и притягивает его на дюйм вперёд, пока тело Чона не оказывается меж расставленных ног. Ноги Юнги автоматически обхватывают его, лодыжки смыкаются за младшим. — Просто, типа, не знаю, тебе не особо нравится физический контакт и ты вроде как раздражительный... — Я просто хочу того, чего хочу, когда этого хочу. — Однозначно, — произносит Хосок, после чего его губы оказываются на шее старшего, и никто из них больше ничего не говорит.—
Спустя пять минут Хосок тянет Юнги через переполненную гостиную. Их останавливают лишь пару раз, — один раз это очень обкуренный Намджун, ещё раз какой-то парень, который одаривает Хосока братскими объятиями, не заметив присутствия Юнги вообще — прежде чем младший ведёт их по короткому узкому коридору в спальню Намджуна. На двери висит табличка, глясящая "НИКОМУ ИЗ ВАС УЁБКОВ СЮДА НЕЛЬЗЯ", которую и Юнги, и Хосок безоговорочно игнорируют. Как только они оказываются внутри, Чон прижимает Юнги к закрытой двери и щёлкает замком. Какое-то мгновение они просто смотрят друг на друга, глаза привыкают к здешней темноте, единственным источником света является луна и оранжевый свет от уличных фонарей, просачивающийся сквозь шторы. Хосок... возможно, наклоняется вперёд. Юнги застывает абсолютно без движения. Неужели Хосок собирается...? Пять раз до этого. Пять перепихонов: дважды у Хосока, единожды у Юнги, ещё единожды на заднем сидении у Хосока после очередной вечеринки, и однажды, стыд какой, они накурились перед просмотром какой-то самой последней тупой комедии и кончилось всё тем, что они подрочили друг другу в туалете кинотеатра. Всегда нетрезвые, всегда не на кровати — всегда не дальше дрочки (и единственного минета, Юнги взял член Хосока в рот с чем-то вроде экстаза)... Они никогда не целовались... Юнги не дышит. Лицо Хосока так близко, его руки на бёдрах старшего такие большие и крепкие. Он такой сильный, стройный и мускулистый, каждый дюйм его тела крепкий и гибкий, и великолепный настолько, что было трудно оставаться всего лишь друзьями в самом начале. (В самом начале, до большего; до всего этого). Его губы такие мягкие и бесконечно отвлекающие, и прямо сейчас, прямо сейчас они в пяти сантиметрах от губ Юнги.—
[тогда] [первый курс] Они знакомятся в первую неделю их первого года. Юнги технически должен был быть на втором курсе, но он брал год отдыха. Работал на трёх работах, накопил достаточно денег, чтобы уехать нахрен из Тэгу. Так что когда он поступает в университет, они с Хосоком на одном курсе. Их определяют на один и тот же этаж в общежитии первокурсников. И если быть честным... если быть честным... Если быть честным, поначалу Юнги не знает, какого чёрта думать о Чон Хосоке. Чон Хосоке, который улыбается Юнги каждый раз, как они проходят мимо друг друга в коридоре. Чон Хосоке, который смеётся достаточно громко и достаточно часто, чтобы Юнги мог распознавать его особый смех уже через два дня после их знакомства. Чон Хосоке, который никогда, блять, не затыкается. Целый первый семестр первого года Юнги его избегает. Просто он не знает, как справляться с этой улыбчивостью. С этой ебаной дружелюбной болтовнёй. С тем, как Хосок в мгновение ока смог стать всеобщим другом со всеми на их этаже. (Он не знает, как справляться с тем фактом, что Хосок просто... очень красивый. Даже в свои тощие восемнадцать он действительно красивый. Юнги новенький в Сеуле и новенький в Осознании Некоторых Вещей по поводу самого себя, и он выходит из душа, весь бледный и угловатый, как полутонувшая крыса, и вот Чон Хосок со своей идеальной загорелой кожей, танцевальным телом и непринуждённой зубастой улыбкой, расхаживающий голышом по душевой так, как парни, которые не думают о том, что о них думают другие парни, и это слишком. Это слишком.) Так что Юнги его избегает. Целый первый семестр первого курса Юнги делает вид, будто не слышит каждое хосоково "привет", и делает вид, что слишком занят, чтобы посещать вечеринки, на которые его приглашает младший. Это нормально. На первых лекциях по музыкальной композиции он знакомится с Ким Намджуном, а Намджун знакомит его с Ким Сокджином, и всё хорошо. У Юнги есть друзья. Прекрасно. Спустя едва ли неделю после того, как все вернулись с зимних каникул, Юнги зарывается в библиотеке до четырёх утра. Суббота. Это значит, что он наконец тащит себя обратно в общежитие, тёмные улицы заполнены людьми, ползущими до своих домов с вечеринок. Снаружи достаточно холодно, так что изо рта Юнги вырываются небольшие облака пара. Он возвращается в общежитие и направляется в свою комнату, когда слышит это: ужасный звук чьего-то блевания. Юнги вздыхает, собирается с силами и идёт к туалетам. Но когда он заходит туда, пьяный парень — какой-то пустоголовый член студенческого братства — оказывается не один. Чон Хосок уже составляет ему компанию. Он стоит, согнувшись, прямо рядом с парнем, поглаживая ему спину, пока парень склоняется над унитазом. Разговаривает с ним, тихо и мягко. — Вот, вот так, — говорит он, смывая в унитазе рвоту. — Вот так. Ты смог. Ты в порядке. Чувствуешь, что будешь ещё блевать? Парень сплёвывает в унитаз. Качает головой. — Хорошо, — произносит Хосок. — Но у меня есть вода для тебя, хорошо? Я побуду с тобой ещё немного, пока твой сосед не вернётся. — Блять, — стонет парень. — Это отстой. Хосок улыбается. Эта улыбка не похожа на все те, которые Юнги видел раньше. Она не широкая и яркая. Просто улыбка: маленькая, добрая, довольная, но не в плохом смысле. — Точно, — соглашается Чон. — Но всё хорошо. Мы все через это прошли. Попей воды, окей? Только тогда Хосок замечает Юнги, стоящего в дверном проёме туалета. Его глаза расширились. Он выглядит так, будто не уверен, чего ожидать от Мина. Будто ожидает чего-то плохого, что вполне честно. Юнги не может смотреть ему в глаза. — Он в порядке? — Да, — отвечает Хосок после короткой удивлённой паузы. — Да, он в порядке, просто выпил слишком много. Думаю, сейчас он избавился от большей части. — Хорошо, — произносит старший. — Ладно, что ж... доброй ночи. — Да, — вторит ему Чон. — Доброй ночи. Полпятого утра. Юнги только что отсидел свой зад в библиотеке шесть часов кряду. Он истощён. У него сна ни в одном глазу.—
[сейчас] Хосок не целует его. Вместо этого он падает на колени. — Можно мне? — шепчет он, глядя на Юнги снизу вверх. Его руки скользят по бёдрам старшего к его ширинке. — Да, — отвечает Мин, его сердце скачет галопом. — Да, чёрт, да... Они не тратят время. Как и всегда. Хосок расстёгивает ширинку, сдёргивает джинсы вниз и вытаскивает член Юнги из боксеров. Старший возбуждён как будто уже несколько часов — с тех пор, как впервые увидел Хосока, входящего в парадную дверь — и ему больно, немного мокро и отчаянно хочется толкнуться во что-то горячее, и влажное, и узкое. Хосок водит рукой раз, второй раз, мажет большим пальцем естественную смазку по головке. После чего открывает рот и заглатывает старшего. О боже. Это первый раз, когда Хосок ему отсасывает. Они не заходят дальше дрочки. Однажды, в третий раз, когда они развлекались на юнгиевом диване, пока на фоне шёл One Piece*, Юнги отсосал Хосоку, и младший проводил пальцами по волосам старшего и тянул их. Если честно, Юнги никогда всерьёз не думал, что Хосок сделает ему минет. Минеты более гейские, чем дрочка, а Мин всё ещё чертовски уверен в том, что Хосок — натурал. Он может быть би или паном, но также он может просто экспериментировать или любопытствовать, или он просто... возбуждён. За всё время их обучения Хосок спал только с девушками. У него даже были вполне серьёзные отношения с Миной на выпускном курсе, и Юнги до сих пор не знает, почему они расстались. Когда Юнги совершил каминг-аут перед ним на втором курсе, младший лишь закатил глаза и сказал: "Чувак, ты мой лучший друг, и я люблю в тебе всё, несмотря ни на что"; и на этом всё. Он никогда не говорил что-то о самом себе. Никогда, ни разу, лишь создавал впечатление, будто он не более, чем безнадёжный гетеросексуал. (До тех пор, пока он и Юнги не накурились до поехавшей крыши и не посмотрели ебаное порно, и Хосок не потянул старшего к себе на колени, и это не стало привычкой.) Но чёрт побери. Хосок отсасывает не как натурал. Он не выглядит так, будто ему противен вкус или будто он волнуется из-за попыток взять Юнги глубже. Он просто, чёрт возьми, действует: прикрывает зубки, смачивает всё слюной, сосёт яйца старшего и перекатывает их в одной руке. Он не может насадиться дальше, но сжимает ладонью основание члена там, где не может дотянуться ртом. Проводит язычком по головке, посасывает её, поднимает на Юнги взгляд из-под ресниц, как какая-то ебаная порнозвезда. — Господи, блять, Хосок, — давится словами старший, всеми силами пытаясь удержаться на ногах. — Господи, блять, откуда ты... — Не шуми, — шепчет Чон. — Намджун нахуй убьёт нас, если застукает здесь. — К чёрту Намджуна. Серьезно, к чёрту. Младший смеётся, положив голову на тазовую косточку Мина. После чего его губы, алые и припухшие, скользят вдоль длины юнгиева члена, язык проводит по влажной, чувствительной плоти, и он снова берёт старшего в рот. Проходит всего несколько минут, прежде чем Юнги выдыхает предупреждение, тянет хосоковы волосы и кончает так сильно, что его тело складывается пополам и дрожит от попыток сдержаться и не начать вбиваться парню в глотку. Он выпрямляется, как раз когда Хосок сплёвывает в ладонь и вытирает её салфеткой из коробки, лежащей на тумбочке рядом с кроватью Намджуна. Чон отбрасывает салфетку в сторону и снова присаживается на колени перед Юнги, крайне довольный собой. Колени не держат старшего. Он сползает по двери и шлёпается напротив Хосока со всё ещё наполовину спущенными штанами. Он продолжает дрожать. — О боже мой, — произносит парень, потому что он в предобмороке из-за минета. Хосок хихикает (хикикает, блять) и наклоняется, чтобы царапнуть зубами кожу на шее старшего. Его губы тёплые и влажные. — Значит, хорошо? — спрашивает он. Юнги стонет и вяло бьёт его в плечо. — Заткнись. Просто дай мне секунду. После я, ну, типа, займусь тобой. — Вау, поговори со мной грязно. — Захлопнись. Придурок. Ты только что высосал мои мозги через член. — Правда? — Иди нахуй, я на ебучем полу. Ты и так знаешь, что сделал всё хорошо. — Мм, — Хосок целует ухо старшего, линию его челюсти. Медленные, ленивые поцелуи. — Боже, я уже даже не под кайфом. У Тэ такая слабенькая дурь. Оу. — Ты... ты не хочешь? — Разве я говорил это? — фыркает Чон. Его дыхание опаляет шею Юнги. — Просто говорю, что Тэхёну нужно найти дилера получше. А теперь соберись, старичок. Как только придёшь в себя, ты ублажаешь меня. — Придурок, — выдыхает Мин и отказывается объяснить самому себе внезапное, ошеломляющее чувство облегчения.—
[тогда] [младшие курсы] — Хён, — бубнит Хосок с набитым свиными отбивными ртом, — хочешь съездить со мной домой на зимних каникулах? Юнги пристально смотрит на парня. — Не на всё время, — проясняет Чон. Он запивает мясо очередной стопкой соджу. — Всего на неделю или типа того. Но это необязательно. Типа, я не давлю и всё такое, просто мама закидала меня просьбами познакомить вас, так что, знаешь. Да. Я не давлю. — Твоя мама знает обо мне? — спрашивает Юнги, не подумав. — Эм, — тянет младший, и теперь это он вглядывается пристально, застыв с палочками для еды на полпути от его рта. — ... Да? Да, моя мать знает о существовании моего лучшего друга? Стой, ты стебёшься? — Нет, — бормочет Мин. — Да. Не знаю. — Ты раз пятьдесят проходил мимо, когда я созванивался с ней по скайпу, — произносит Хосок. — В прошлый раз она сказала "Привет, Юнги". Она тебя по имени назвала. И ты ей помахал. Две минуты назад Юнги чувствовал себя вполне хорошо по поводу сегодняшнего вечера. Они в старой пивнушке неподалёку от кампуса — в месте, где все столы липкие, а воздух пропитан запахом пьянки и пота. Сегодня вечер субботы, но они каким-то образом умудрились занять столик на двоих в углу и заказали несколько стопок соджу, но в общем просто болтали, ковырялись в тарелке с просто до невозможного жирным самгёпсалем и периодически подрывались с места к музыкальному автомату, чтобы выбрать новую песню. С ними больше никого, только Юнги и Хосок, и воздух пахнет пьянкой и потом, но здесь тепло, и Хосок продолжает склоняться к нему достаточно близко, чтобы Мин мог чувствовать запах его парфюма. Это был хороший вечер. Но теперь, кажется, Юнги его испортил. — Я не знаю, — произносит он, ёрзая неловко. Он точно знает, что Хосок продолжает на него смотреть. — Я не знаю, то есть, я знаю, что она знает, что я существую, но я не думал, что она хочет, ну. Хочет познакомиться со мной. Или что-то такое. Он набивает рот едой, чтобы больше ничего не говорить. — Юнги, — начинает Чон. — Хён. Конечно, она хочет познакомиться с тобой. Вся моя семья этого хочет. Я постоянно говорю о тебе. Старший чуть не давится. — Хули? — Чувак. — Нет, серьёзно, какого хуя. Что ты обо мне говоришь? — Не знаю, — отвечает Хосок. — Всякое. Я держу их в курсе твоих успехов в учёбе... — Твоя мама знает о моих оценках? — ... над какими проектами ты работаешь, хорошо ли ты спишь и ешь... — О господи. — ... оу, все были так рады, когда ты получил стажировку в БигХит. Не помнишь разве? Я сказал тебе, что моя мама передала поздравления! — Я думал, что ты стебался, — вяло возражает Мин. Хосок закатывает глаза. — Какой же ты бестолковый. Моя сестра слушала твой микстейп, чувак. Моя мама, скорее всего, тоже его слушала. — О господи иисусе, Хосоки, — стонет Юнги, упав головой на стол. Он чувствует лбом, какая столешница липкая и грязная, но ему плевать. — Хоби, я читал рэп о сексе. — Ну, это твой выбор. — Поверить не могу, что ты рассказываешь своей маме о моих вкусовых пристрастиях. — Мы оба очень переживаем, — сообщает ему младший. — Ты ешь слишком много натрия. — Я тебя ненавижу. Я просто тебя ненавижу. Дружба закрыта к хуям. — Ага, — произносит Чон абсолютно равнодушно. Он берёт палочками последний кусочек свинины и начинает её громко жевать, потому что он ужасен и отвратителен, и Юнги ненавидит его, правда. — Ну так что, хочешь поехать в Кванджу на каникулах или нет? — Да, хочу, блять, — отвечает Мин и очень внимательно фокусирует свой взгляд на столешнице, пустых стопках и жирной, пустой тарелке самгёпсаля, а не на сияющем Хосоке.—
[сейчас] Впервые они трахаются в марте. К концу мая Юнги потерял счёт, сколько раз он терялся под хосоковыми руками, губами и его горячим тёмным взглядом. В мае им не всегда обязательно быть в хлам — иногда они покидают чью-то вечеринку, когда Юнги едва ли пьян. Иногда они делят на двоих джоинт, развалившись на диване у Хосока дома, но иногда Чон лишь делает попытку сделать самокрутку или берёт в руки трубку, а потом решает, что ему слишком лень, и они продолжают смотреть какое-то тупое шоу, и затем один из них (обычно Хосок) сдвигается всё ближе и ближе, и проводит рукой по чужому бедру. Они захлопывают крышку ноутбука, Юнги взбирается к Хосоку на колени и они вырывают друг из друга сдавленные вздохи. Это то, чем они занимаются. В этом нет ничего такого. Юнги в порядке.—
юнги привет хоби Привеет~~ как ты?? разве ты сейчас не с Джуном и Ди??? юнги неа донхёк перенёс встречу я дома чем занят хоби мм ничем просто отдыхаю в студии (jpg1) юнги оу классная фотка хоби лол спасибо :З ....... ну???? юнги ну что хоби ты не пришлёшь мне своё фото????? юнги эм а должен хоби то есть ты не ДОЛЖЕН но типа, я был бы признателен :D юнги зачем ты видишь меня каждый день ты знаешь как я выгляжу хоби 😟😟😟😟 юнги ладно, хорошо (jpg2) хоби ............................господи боже Юнги юнги что хоби ТЫ ЗНАЕШЬ ЧТО маленький говнюк юнги "маленький" я твой хён хоби 1. чуть-чуть 2. всё ещё маленький :))) юнги иди нах ты сказал мне прислать селфи так что я прислал грёбанное селфи хоби оууууу, не смей ты не можешь так играть со мной бро ты точно знаешь как выглядишь сейчас юнги не уверен может расскажешь Юнги нажимает на ОТПРАВИТЬ и тут же жалеет о собственном существовании. Он такой тупой. Хосок прямо сейчас точно в танцевальной студии. Он в студии, в публичном месте, и сейчас два дня, средь бела дня, они оба трезвые и таким они не занимаются. Юнги только что пересёк все их осторожные, ноу-гомо границы. Сейчас день, они трезвые и они этим не занимаются. Ночь... они делают это ночью. Они делают это ночью с виски и едким вкусом травки. С пластиковыми стаканчиками, стопками, за закрытыми дверями, с ладонями на ртах, чтобы скрыть резкие вздохи друг друга. Но сейчас Юнги дома. Один. Просто сидит на диване, кушает фруктовый лёд, потому что на улице грёбанный июль, а его кондиционер сломан. Потому что на таком уровне он функционирует. Хосок в студии как нормальный человек, а Юнги в кровати как ленивец, который за весь день ел ничего, кроме рамёна и мороженого. И он просто... что? Пытается виртить с Хосоком? Он открывает Нейвер и уже вбивает в поисковую строку "как отменить отправку сообщения", когда его телефон вибрирует. хоби ты выглядишь ахуенно хорошо. Из его рук падает фруктовый лёд. хоби я немного одержим твоим ртом, ты знал? просто он такой красивый типа прости если это не то слово но чёрт, чувак. твой рот. юнги оу. окей хоби лмао во что ты одет? Юнги смутно осознаёт, что его тело будто окатило кипятком. Он бросает полусъеденное мороженое на прикроватный столик и отвечает, покусывая губу. хоби Юнги? тебе не обязательно отвечать серьёзно, я не давлю можешь проигнорировать 😅😅😅 юнги белая футболка боксеры всё хоби серьёзно? юнги да ну я просто дома так что да больше ничего хоби боже Юнги видит, как Хосок набирает сообщение, потом перестаёт, потом набирает снова. Он пишет долго. хоби хотел бы я быть с тобой сейчас, если честно юнги что бы ты сделал, если б был здесь хоби зависит от обстоятельств где ты? на кровати? юнги да, на кровати хоби мм окей можешь лечь для меня? Это не должно возбуждать его настолько сильно. Это всего лишь вирт, чёрт возьми. Нет, даже не так. Это пред-вирт. Юнги взрослый мужчина, у которого уже был настоящий, реальный секс, и всё это должно быть пустяком. Но боже, он может чувствовать своё сердцебиение в каждом сантиметре собственного тела. Он горит буквально везде, его лицо точно пунцовое, а в боксерах уже становится немного тесно. Он ложится. Выпрямляется, подложив подушку под голову. юнги хорошо я лежу хоби не трогаешь себя, да? юнги нет а должен? хоби Нет. нет, пока я не скажу что можешь Господи блять. юнги господи блять хоби :) если бы я был там, я бы сидел рядом с тобой на кровати и не трогал тебя пока просто смотрел юнги на что хоби на тебя. ты такой чертовски горячий, серьёзно типа когда ты пьянеешь я уже говорил тебе раньше, мне просто крышу сносит как ты превращаешься из нормального Юнги в типа боже я даже объяснить не могу ты просто чистый секс звуки которые ты издаёшь, и то как ты знаешь как именно ты хочешь чтобы тебя трогали и ты не боишься показывать мне ты такой ахуеть какой напористый и бесстыдный и это сводит меня с ума так что да, если бы я был там я бы смотрел на тебя. как я блять могу смотреть куда то ещё юнги пото м что хоби лол потом думаю я бы сел на тебя сверху оседлал твои бёдра схватил за запястья и удерживал их Юнги судорожно вздыхает. юнги блять хоби тебе нравится? юнги ты знаешь что да. хоби я бы удерживал тебя убедился бы в том что ты не можешь себя коснуться знаешь почему, Юнги? юнги почему? хоби потому что я хочу увидеть тебя на грани я блять обожаю когда ты просто в ничто ты начинаешь хныкать и умолять меня коснуться тебя юнги я не хнычу хоби серьёзно 100% хнычешь и это самая сексуальная мать его вещь иногда я думаю об этом когда дрочу юнги да? хоби мммммммм я думаю о том как ты произносишь моё имя думаю о твоих ногах твоих бёдрах о твоём прелестном ротике и о твоей миленькой маленькой задничке ;) юнги да иди ты о боже мой хоби неа но я серьёзно ты такой горячий я хочу видеть как ты лежишь подо мной белая футболка и боксеры, да? юнги да хоби запусти одну руку себе под футболку и коснись груди. юнги просто груди? хоби просто груди. я знаю что тебе нравится когда я дразню твои соски так что коснись себя как хочешь чтобы я тебя касался делай это неторопливо я хочу чтобы ты почувствовал хочу чтобы закрыл глаза и представил что я с тобой, хорошо? юнги блятт ок ей окей хоби если бы я был там я бы трогал тебя твой живот, твои соски я бы целовал твою шею тебе нравится когда я так делаю? юнги да лда мне нравится мне очень нравит.ся Боже, так и есть. Юнги вновь зажмуривает глаза и трогает себя так, как этого хочет Хосок — пальцы изучающе скользят по собственной коже, и Мин изо всех грёбанных сил старается представить, что это чужая рука. Он пощипывает соски, перекатывает их меж пальцами, пока они не твердеют и становятся чувствительными. Позволяет ладони скользнуть вниз по груди, минуя мальчиковый пресс; позволяет пальцам коснуться кромки боксеров, но не стягивает их вниз. Пока нет. Нет, пока Хосок ему не позволил. Он прогибается в спине и нащупывает телефон, печатая одной рукой. юнги мне тоже нравится твойр от хоби да? что ж, я хочу касаться тебя своим ртом. абсолютно. везде. ты всё ещё трогаешь свою грудь? юнги да хоби тебе приятно? юнги да хоби зови меня по имени юнги мне приятн о хсок хосок хосоки хоби хорошо можешь немного пососать свои пальцы для меня? юнги мм хоби немного чтобы их смочить Юнги вынимает ладонь из-под футболки и берёт два пальца в рот, посасывая их, облизывая собственную кожу, пока всё не становится влажным, тёплым и скользким. Почувствовав прилив храбрости, — почувствовав себя совсем поплывшим — он делает ещё одно селфи. В этот раз никакой развязной позы с дурацким мороженым. Лишь он, лежащий на кровати: лицо румяное, волосы спутанные, глаза полуприкрытые, с двумя пальцами во рту. юнги [изображение прикреплено] хоби о БОЖЕ о господи блять нахуй БОЖЕ Юнги пиздец ты невероятный?????? какого хуя?? ебануться, ты великолепен Великолепен. Это что-то новенькое. хоби блять лмао почему я в ебучей студии юнги тыже не на занятии да? хоби неа я один, забронировал помещение на несколько часов поверь мне сейчас я не могу находиться среди людей я даже не уверен что могу танцевать у меня просто железно стоит чувак юнги и у меня хосок яхочу коснутьс себя хоби хорошо хорошо у тебя влажные пальцы? юнги да хоби гладь себя через боксеры для меня детка хочу чтобы ты представил что твои пальцы это мой рот юнги о осподи хоби боже как бы я хотел оказаться там я бы сидел сверху потирался о твой член касался тебя просто блять везде твоих запястий твоих сосков твоей задницы целовал бы то самое место у тебя на шее Блять. Блять. Юнги нажимает на свой стояк ладонью, подмахивая бёдрами в пустоту. Когда он закрывает глаза, он может представить всё очень ярко: Хосок сверху, его вес давит на юнгиевы ноги; Юнги может представить во всех ракурсах, как Хосок может двигать бёдрами. Он танцор и это хорошо видно в том, как он трахается, в том, что его тело гибкое, грациозное, покладистое, в том, как его мускулы перекатываются под загорелой кожей. Юнги хочет ему позвонить. Хочет услышать его голос. Но нет... нет, это слишком. юнги я так возбуждён прошу хосок прошу дай мне косн уться себяпрошу блять хоби ты вёл себя очень хорошо так хорошо, Юнги как сильно ты этого хочешь? юнги оченьблять сильно я хочу твои руки намо ём члене я зочу твой рот на моей шее и твои руки н а моё мчлене и я хочу тебя .внутри хоби боже да я хочу растягивать тебя я бы делал это медленно детка ты бы с ума сходил но я бы продолжал медлить я буду ждать когда ты начнёшь умолять меня войти в тебя грубо и глубоко юнги о боже о да блять хосок прошу хоби хочешь вот так? хочешь чтобы я растягивал тебя пока ты не начёшь умолять? юнги нет если хочешь трахнуьт меня трахни хоби я сделаю это. но сначала доведу тебя до самого края юнги я уже хоби где ты хочешь мои руки? юнги везде блять бляьт хосок я хочу чтобы ты держалл меня мои бёдра я хочу твои руки на моей задницк пока ты трахаешь меня хоби где ты хочешь чтобы был мой рот? представь это, Юнги. юнги на моей шее. нам оих грёанных губах мне плевать везде оставляй на мне засосы хоби я знаю что тебе нравится когда я это делаю я тоже это пиздец как люблю помнишь когда мы развлекались на заднем сидении после вечеринки Донхёка и через 3 дня мы зашли в старбаркс лол и я мог видеть засос который оставил у тебя на шее я хотел затащить тебя в туалет и трахнуть прямо там юнги ты мог это сделать ты, должен был хоби ха. возьму на заметку. но сейчас займёмся тобой, хорошо? ты можешь потрогать свой член Пальчики на ногах Юнги сжали простынь; Мин не теряет ни секунды и запускает ладонь в боксеры, наконец сжав собственную плоть. Он горячий, мокрый и очень, очень, очень чувствительный; лишь от одного движения рукой он сдавленно вздыхает и дрожит. Его дыхание такое громкое в маленькой пустой спальне. Он закрывает глаза и пытается представить, что это хосоковы руки на нём. Это не совсем работает. Пальцы младшего длинные и стройные, тогда как у Юнги — узловатые; хосоковы ладони мягкие, у Юнги — мозолистые. Мин кусает губу. Он хочет услышать хосоков голос. хоби ты трогаешь себя? юнги да., бда трогаю хоби боже я даже представить не могу как хорошо ты выглядишь сейчас Жаль что я не могу увидеть тебя и услышать тебя и попробовать тебя и трахнуть тебя я хочу сделать тебе приятно юнги ты делаешь ты свегда делаешь хоби раздвинь ножки для меня не молчи не сдерживай себя я знаю что ты уже близко юнги я ахуеть ка к близко хоби Ты не молчишь? Юнги изгибается над кроватью, и не думая нажимает ПОЗВОНИТЬ. Хосок берёт трубку едва ли через один гудок. — Чёрт, хён, — произносит младший. Его голос напряжённый и охрипший. — Юнги, чёрт возьми. — Прости, — выдыхает Мин. — Ты можешь повесить трубку, если кто-то рядом... я просто... о боже... хотел услышать твой, твой голос... — Рядом никого, — дыхание Хосока громко сбивается. — Только я. Блять. Ты... ты уже близко? Юнги подавляет поистине жалкий, высокий скулёж. — Я близко, я так... хочу кончить, Хосок, скажи, что я могу кончить, я так пиздецки близко. — Секунду, — проговаривает Чон. — Ещё секунду. Просто хочу послушать тебя немного. — Иди нахуй, я хочу кончить... — А я хочу услышать, как ты произносишь моё имя. — Хосок. — Ещё. — Хосок. Хосок. Хосок-а, блять, я хочу, чтобы ты был рядом, хочу, чтобы ты трахнул меня, хочу твой член внутри... — Юнги срывается на сдавленный стон, двигает рукой жёстче, трахая свой же кулак. Выходит немного сухо, но ему плевать; любое движение — это слишком, любое движение подталкивает его всё ближе и ближе к краю. Его бёдра поднимаются над кроватью, описывая маленькие круги, и он знает, что, должно быть, выглядит абсолютно нахуй развратно — губы красные, приоткрытые, шея обнажена, спина изгибается над кроватью, рука на члене, ноги расставлены настолько широко, насколько он способен, — и он весь трепещет, возбуждаясь от всего происходящего. От того, что он выглядит так для Хосока. Скорее всего, в этом нет ничего хорошего. Кажется, это слишком. Но прямо сейчас... прямо сейчас... — Хочу тебя внутри, — выдыхает он в телефон. — Хочу, чтобы ты трахнул меня. Хочу, чтобы ты позволил мне кончить. Хосок, умоляю. — Боже, — произносит младший. — Господи боже, — и после: — Кончи для меня, детка. Юнги подчиняется. Оргазм накрывает его так сильно, что всё его тело скрючивается, и он настолько потрясён, что из его губ не вырывается ни стона. Единственными звуками, которые он издаёт, являются сдавленные коротенькие "а", после чего он теряется, раскрыв рот и зажмурив крепко глаза. Всё его тело раздавлено волной жидкого удовольствия. Он неподвижен некоторое время, застыл, пока отголоски оргазма проходят сквозь него, и когда они исчезают полностью, Юнги расслабляется. Выпрямляется. Испускает медленный дрожащий выдох. Вздох Хосока для него как помехи в ухе. — Проклятье, — он произносит это настолько тихо, что, возможно, это даже не было адресовано Мину, но затем: — Можно приехать? Сейчас два часа. Средь бела дня. — Да, — отвечает Юнги и закрывает глаза.—
[тогда] [младшие курсы] В Кванджу они спят на одной кровати. Встреча с семьей Хосока прошла хорошо — его отец очень гостеприимный и сердечный, его сестра Джиу крутая, у его мамы такая же улыбка, как и у самого Хосока, — но немного изнуряюще. Они посадили Юнги и завалили его кучей вопросов о его жизни, музыке, о том, Как Он Познакомился С Их Сыном, а ещё была домашняя стряпня, а потом и кофе после ужина, и ведёрко ванильного мороженого, а потом, только когда Юнги зевнул в середине предложения и принялся рассыпаться в извинениях, мистер Чон отправил их в постель. Постель. Точнее, в детскую спальню Хосока. Детскую спальню Хосока, в которой голубые стены, светящиеся в темноте звёзды на потолке и постер Наруто на двери. На книжных полках стоят фигурки, в шкафу куча кроссовок и старой танцевальной одежды, под кроватью пылятся компакт диски с группой NSYNC*. Комната в целом пахнет подростком, но не в плохом смысле. Пахнет чистым подростком, и за любовь к этому Юнги себя ненавидел. Даже сейчас он задерживает дыхание каждый раз, когда Хосок его обнимает; он боится вдохнуть его запах. — Прости, здесь не так много места, — произносит Чон шёпотом; комната его родителей расположена прямо по ту сторону стены. Он и Юнги стоят посреди детской хосоковой комнаты, уже почистив зубы и переодевшись в пижамы, и осталась всего лишь одна маленькая нерешённая проблема. — Я расстелю спальный мешок на полу, чтобы ты смог занять кровать, хорошо? — Ничего подобного, — возражает старший. — Нет, это твой дом. Я гость... — Вот именно, ты гость. — ... поэтому я займу пол. Серьёзно, ты и так... это слишком, Хосок. Хосок немного хмурится, услышав напряжение в юнгиевом голосе. — В смысле слишком? — Я... — Юнги осекается и обнимает себя руками, направив взгляд в пол. — Я имею в виду, типа, твоя мама приготовила мою любимую еду. Потому что она моя любимая, потому что ты ей, видимо, сказал об этом. Они спрашивали меня о Тэгу и, типа, о ебучих, ебучих общеобразовательных предметах, которые я посещаю, хотя это никак не связано с моей специальностью. Потому что ты им сказал, а они запомнили. — Конечно, они запомнили. А почему бы и нет? — Господи, давай подумаем, — проговаривает Мин. — Потому что я не их сын? Потому что они даже не были со мной знакомы до этого вечера? Почему им не насрать? — Потому что ты мой друг, — Хосок делает шаг вперёд, Юнги делает шаг назад, сохраняя расстояние в один метр между ними. — Прости, бро, но мне кажется, что я не совсем понимаю проблемы. — Забудь, — бормочет старший. — Забудь, плевать. Проблемы нет. — Нет, скажи. — Я сказал, забудь. — Хён, — произносит Хосок, сокращая между ними расстояние. — Юнги, чувак, ну же. Посмотри на меня. — Когда Юнги ничего не делает, хосоковы пальцы нажимают на нижнюю часть его подбородка, приподнимая его лицо вверх. В тусклом свете единственной лампы лицо Хосока практически полностью остаётся в тени. — Почему тебе не нравится, что моя семья знает о тебе некоторые вещи? — Не то чтобы мне это не нравится, — отвечает Юнги. Он перебарывает желание отклониться от прикосновения хосоковых пальцев, которые всё ещё еле-еле касаются его щеки. Их лица слишком близко друг к другу. Это странно? Думает ли Хосок, что это странно? — Просто, не знаю. Я этого не ожидал. — Ты злишься на то, что я говорю о тебе? — Нет. — Тебе некомфортно здесь оставаться? Да. — Нет. — Я всё ещё не пон... — Моя семья не такая, окей? — проговаривает Мин быстро, уставившись на пятно на стене позади левого уха Хосока. — Мой отец не как твой отец и моя мать не как твоя мать, и я не разговаривал с братом с тех пор, как мне было четырнадцать. Я не знаю как справляться, как справляться с этой семьей, будто сошедшей с экрана телевизора. Где все милые и твоим родителям не насрать, и ты приводишь своих друзей домой во время каникул. Я не знаю как... это просто странно, понятно? Это странно. Он испускает сдавленный вздох, его щёки горят. Он не знает, что написано на лице Хосока сейчас (отказывается проверять), но Чон стоит очень тихо и молчаливо, и Юнги хочет оттолкнуть его и выбежать из этой комнаты, и заскочить в первый же поезд, отбывающий в Сеул, где всё иногда кажется тоскливым и одиноким, но не бессмысленным. Хосок заключает Юнги в объятия. Мин напрягается, а Хосок лишь обнимает его ещё крепче, его руки хватаются за пижамную кофту на юнгиевой спине. Его голова падает старшему на плечо. — Ты не против? Когда Юнги не отвечает какое-то время, Хосок уже отстраняется... и именно тогда старший отмирает и делает шаг вперёд, уткнувшись лицом в хосокову грудь, его ладони сминают рубашку младшего. Руки Хосока тут же притягивают его к себе. — Прости, — произносит Чон тихо. — Я не... то есть, я предполагал, что есть какая-то причина, почему ты не говоришь о своей семье, но я даже не думал об этом. Я просто был очень рад из-за того, что ты приедешь. — В этом нет твоей вины, — бормочет Юнги ему в грудь. — Я веду себя глупо. — Нет, это не так. Нормально чувствовать себя дерьмово из-за некоторых вещей. — Я буквально ною из-за того, что твоя семья слишком идеальная. Младший фыркает немного Юнги в плечо. — Так, к сведению, мы не идеальны. — Точно. — Нет, я серьёзно. Джиу и я постоянно ссорились. Стало легче, только когда она ушла в колледж. И мои мама с папой прошли через реально плохую черную полосу, когда я учился в старшей школе. — Что... серьёзно? — Ага. Они никогда толком не обсуждали это с нами, но я точно уверен, что они чуть не развелись, — он сжимает Юнги в объятиях чуть сильнее. — И заняло около десяти лет, чтобы мой отец принял, что я не перестану магическим образом танцевать и начну заниматься каким-нибудь супер мужицким дерьмом. Эм, один из моих кузенов извращенец и полный мудак, и другой мой кузен ударил его по лицу на нашем большом семейном ужине, — он вздыхает. — Я точно уверен, что одна из моих тётушек — лесбиянка, а её "соседка" вообще-то её девушка уже как лет десять, но никто об этом не говорит. — О боже мой. — Что ещё... оу, Джиу чуть не исключили из колледжа в её первый год. Это было нечто. И моя мама немного убила моего хомяка, когда я был ребёнком. — Что? — Ну, у меня был хомяк по имени Патрик Суэйзи... — Патрик Суэйзи? — Мне было семь, а мои кузены дали мне посмотреть с ними "грязные танцы". Я был одержим. Юнги хочет сказать, что этот высокий короткий смех, который сорвался у него тогда, не хихиканье, но это оно самое. — Ладно, значит у тебя был хомяк по имени Патрик Суэйзи. — Ага. И моя мама ненавидела его. Она думала, что он был возвеличенной крысой, жившей в моей комнате. — Пожалуйста, только не говори мне, что Патрик Суэйзи умер в этой комнате. — Нет, не волнуйся, — заверяет его Хосок очень торжественно. — Поверь мне, я бы здесь больше не спал. Я не живу в комнате с привидением убитого хомяка. Юнги снова хихикает. Руки Хосока смыкаются вокруг него крепче. Это точно должно быть глупо и неловко, просто стоять вот так посреди полутёмной комнаты, обнимаясь, но в этом абсолютно нет ничего неловкого. — Так вот, — продолжает Чон. — Мама ненавидела Патрика Суэйзи. Думаю, она всегда надеялась, что он умрёт сам по себе, но я за ним очень тщательно ухаживал. Так что ему предстояло прожить хотя бы года три. Но спустя несколько месяцев после того, как он у меня появился, наши соседи попросили приглядеть за их котом, пока они уехали в отпуск на неделю. — О нет, — произносит Юнги. — О да. И он даже не был милым котом, он один из тех ужасных старых котов с плоской мордочкой, которые выглядят так, будто ненавидят весь мир. Его звали Суши Ролл, и он, должно быть, весил двадцать фунтов. Я серьёзно боялся его, я думал, что он расцарапает мне лицо, — Хосок улыбается, и Мин может чувствовать это своим плечом. — И я реально боялся, что он попытается сожрать Патрика Суэйзи, так что я всегда закрывал дверь в клетку Патрика и дверь в мою комнату. Я был очень осторожен. — Дай угадаю... — Угу. Однажды я вернулся домой со школы, чтобы обнаружить таинственное исчезновение Патрика Суэйзи из клетки, хотя он никогда не пытался выбраться оттуда до этого, и дверь в мою комнату случайным образом была раскрыта нараспашку. Так что он выбрался оттуда, и, конечно же, блядский Суши Ролл его поймал. — Господи боже. Звучит травмирующе. — Так и есть! — Ты... ты не видел...? — Да! Видел! Я вернулся домой, и моя мама уже вытерла большую часть, но на ковре точно была кровь! Это было ужасно, я рыдал неделю. — О мой бог, — проговаривает Юнги и обнимает руками Хосока за шею, пусть и ради этого ему пришлось встать на носочки. — О мой бог, прости, что я смеялся. Это ужасно. — Знаю. И в то время я даже не задумывался, понимаешь? Я всего лишь думал, что каким-то образом забыл закрыть дверь. Я очень злился на себя. И только спустя годы позже я понял, типа, ёб твою мать, моя мама, чёрт возьми, убила Патрика Суэйзи. — Мне так жаль. Хосок хнычет немного в приступе фальшивого плача. — Всё в порядке. Я почти оправился. Но, знаешь, идеальная мама никогда бы такого не сделала. — Да. Думаю, да. Долгое время они молчат. Теперь, когда Юнги уже не бесится, он полностью осознаёт, что на нём руки Хосока, что губы Хосока прижимаются к его плечу. На нём тонкая пижама. Он может чувствовать теплоту хосоковых губ. — Я устал, — шепчет Чон через какое-то время. — Пошли спать, хорошо? — Я всё ещё не позволяю тебе спать на полу. — Хорошо, тогда будем спать вдвоём на кровати, — Хосок отстраняется от старшего и широко зевает. — Ну же, я ужасно устал, а мама точно разбудит нас завтра рано. — Легко, будто в этом нет ничего такого, он стягивает с себя пижамные штаны и залезает на свою маленькую грёбанную односпальную кровать в одной футболке и боксерах. Он сдвигается к стене и похлопывает по месту рядом с собой. — Ну-у-у-у же. Тысячи вопросов застревают у Юнги в горле — ты уверен, что всё в порядке? Что если твоя мама увидит? Ты знаешь, что я гей, почему ты нормально к этому относишься? Что если я нечаянно коснусь тебя? Что если я проснусь со стояком? Что если ты мне приснишься? — но чёрт, чёрт, Хосок явно не думает обо всём этом, так что Юнги уверен, что он не притворяется. Старший держит рот на замке, остаётся в пижамных штанах и осторожно ложится на кровать рядом с Хосоком. Тут же он осознаёт, что это пиздец. Одноместная кровать. Она была спроектирована на одного человека. Хосок склоняется к юнгиеву телу, чтобы выключить ночник, его грудь едва касается, чёрт возьми, лица Юнги, и Мин не дышит. Почему-то в темноте хуже. В темноте, в тишине. В Сеуле каждую ночь Юнги засыпает, слушая крики, смех, транспорт и визг автомобильных гудков, что доносятся до шестого этажа с улицы. Здесь, в пригороде Кванджу, всё, что он может слышать — кваканье лягушек. Иногда по улице рядом с хосоковым домом проезжает одинокая машина, и желтые блики её фар скачут по стене. После чего снова становится тихо. Всё, что он слышит — кваканье лягушек и хосоково дыхание. — Хён? — шепчет Хосок. — Да? — Спасибо, что приехал домой со мной. — Не за что, — шепчет Мин в темноту. — Не за что, идиот. Хосок смеётся, больше беззвучно, переворачивается и обвивает рукой талию старшего. — Ночи, придурок. — Ночи, — выдавливает Юнги. Младший проваливается в сон меньше, чем за пять минут. Юнги засыпает намного позже.