Системные ошибки

Хэнку не нравится эта история. Звездец как не нравится. Ему не нравится не доверять Коннору. Потому что за прошедшие два года, что они работают, что они, сука, живут вместе, они, кажется, научились дышать в унисон. Наверное, это ошибка. Коннору ведь не нужно дышать. Это все имитация. Гребанная ложь.       Мысль свербит в голове ежеминутно, не давая нормально спать, есть, дышать, блядь, не давая. Коннор смотрит на него обеспокоено, спрашивает, все ли в порядке. Хэнку не нравится врать Коннору, но он врет. Любимая взбесившаяся мультиварка не верит ему ни на йоту, но иначе Андерсон просто не может. Он не может просто спросить, потому что не может доверять.       Да и как он спросит? Это даже звучит бредово! Хэнк бы и сам не поверил, если бы не видел материалы.       Больному ублюдку стоит отдать должное: он всегда держался на максимальном расстоянии от происходящего в мире пиздеца. Причем делал это заблаговременно. И тщательно подчищал следы. Но федералы копали глубоко. Вряд ли они рассчитывали найти нечто подобное. Но нашли.       Нашли мальчишку с глазами цвета коньяка, солнечной улыбкой и непослушными кудрявыми волосами. От него не осталось ничего, кроме фото и видео на взломанном компьютере Камски. Везде они вместе, если не в кадре, то за ним. И если разложить их по хронологии, то эволюция отношений видна как на ладони.       Просто друзья на общем фото с Амандой Уоллер. Учились вместе? Может быть. Хэнк, как и ФБРовцы, не нашел никакого упоминания о нем. Парня как будто никогда не существовало.       Близкие друзья на съемке мобильного телефона. В каком-то парке. Мальчишка говорит что-то о выпуске и барбекю. Улыбается так солнечно, что у Хэнка щемит сердце. И чуть вздрагивает, когда подкравшийся Элайджа целует его в ухо. Его реакция, густо замешенная на недоумении, смущении и возмущении, почти бесценна.       Как бесценны и его стоны, полупридушенный шепот, на одном из последних видео.        Мальчик смущен и просит отключить камеру. Камски смеется в ответ и продолжает втрахивать его в шелк красных простыней.       — Отключи… — стон-всхлип, просьба почти с надеждой.       — Нет, — глумливая усмешка в ответ.       — Элайджа, пожалуйста! — в голосе мольба и жажда. Теперь уже непонятно, о чем он просит.       — Просто признай, что тебе нравится. Нравится, когда тебя снимают. Возбуждает мысль, что это видео когда-нибудь, кто-нибудь увидит… — те, кто считает воплощением искушения библейского Змея, те просто не знакомы с Элайджей Камски.       — Не… не посмеешь! — голос глохнет то ли от страха, то ли на пике оргазма, пальцы впиваются в плечи.       — Никогда, — серьезно подтверждает человек, построивший дивный новый мир, делая еще несколько движений бедрами, прежде чем накрыть любовника собой и поцеловать его в шею, медленно поднимаясь губами выше. — Ты только мой.       Мальчик счастливо смеется в ответ.        Хэнк впитывает эти ушедшие моменты с жадностью наркомана, собирающего микрочастицы красного льда в уголках пакета. Он видит в этом парнишке Коннора. Несдержанного. Живого. Прекрасного. И он не хочет думать о том, что Коннор, вероятно, может так же, но не может этого не делать. Потому что от этого видео в джинсах все закаменело.       И смотреть на своего андроида спокойно теперь почти невозможно. RK800, конечно, ловит на себе эти взгляды, и диод то и дело загорается желтым. Он смотрит вопросительно, так по-человечески сводит брови к переносице. Не понимает. А у Хэнка язык присыхает к небу. Он понятия не имеет, как задать вопрос и стоит ли его задавать.       Хэнку не нравится, что Коннор периодически ездит к Камски. Теперь это не нравится особенно. Не покидают воспоминания о руках на совершенном теле. И мозг уже отказывается отделять мальчишку на видео от любимой мультиварки. В этот раз они едут вместе. И плевать, что Андерсон потеряет весь день в особняке гения, миллиардера, бога нового мира и просто больного на всю голову ублюдка. Мысль о том, что они останутся наедине, рвет лейтенанта на части.       Но они все равно остаются. В мастерскую его не пускают. Весь день он глушит кофе и болтает с этим нежным персиком. Хлоя добра и до омерзения приветлива. Пытается угодить ему во всем, чувствуя — анализируя — его состояние. Когда она уходит за кофе, Андерсон одним движением крепит под столешницей жучок. Теперь все камеры в доме под контролем ФБР. Лейтенанту не стыдно. Почти. Ровно до того момента, пока Коннор не появляется на пороге. Разомлевший. Усталый. И как бы не отгонял он от себя эту мысль, но да, оттраханый. Теперь уже совсем не стыдно. Камски вдруг окликает их на пороге. И видят все боги мира, включая новых, Хэнк хочет въебать ему с разворота. Но он терпит. Не сказать, что его пугают судебные иски. Он терпит ради Коннора. Тот, кстати, открывает рот, чтобы спросить, но его коротит, когда губы Камски касаются его уха.       Диод истерично мигает красным, на его лице отражаются все те же: смущение, возмущение и недоумение. Сам Элайджа с усмешкой смотрит на Андерсона. Эта сука знает. Хэнк хватает напарника за шкиряк и как котенка тащит в машину, буквально заталкивая в салон. Андроид не сопротивляется, будто бы и вовсе завис, дышит через рот и через раз. Смотрит на свои дрожащие руки и силится что-то сказать, но не может. Его состояние пугает, и Андерсон готов даже лично тащить его обратно, даже вновь глушит мотор, но пацан хватает его за руку и выдает кривоватую улыбку.       — Системная ошибка. Я в норме.       Андерсон, действуя скорее по наитию, вдруг притягивает к себе долбанного RK800 и отчаянно целует. Яростно и жестко. И Коннор не должен, но отвечает. Коннор никогда не целовал его так, но он целует. Надо быть идиотом, чтобы поверить такому Коннору. И Хэнк не верит. Не верит ни единому объятию и смущенному взгляду.       Не верит. Но это не значит, ему не больно, когда он фактически в прямом эфире наблюдает, как Камски трахает Коннора, теперь уже точно, блядь, его Коннора, а не мальчишку со старых фотографий. Вот только тот отдается ему чуть ли не отчаянней, чем тот живой и любящий парнишка. Прыгает на нем, давится собственными стонами и не контролирует скин, что сползает везде, где его касаются. Так отдаются только обдолбанные шлюхи. Так, как он никогда не отдавался ему. И Хэнк почти рычит от клокочущего внутри гнева.       Он уходит, громко хлопнув дверью, закуривает и покупает в ближайшем магазине виски. Хлещет его прямо из горла, пытаясь залить внутренний пожар из горечи, ревности и отчаяния. Только распаляет сильнее. Когда открывается входная дверь, он пьян уже настолько, что, не думая, направляет пистолет на Коннора. Тот, кажется, даже не удивлен.       — Лейтенант… — усталый вздох кажется искренним, вот только в глаза он не смотрит. Садится на стул напротив и кладет руки на стол.       — Рассказывай, — надо же, в таком состоянии он еще и рычать способен, и рука с пистолетом почти не дрожит.       — Что именно, Хэнк? — голос ровный, никакого фальшивого недоумения.       — Что такое «ra9»? И не загоняй мне эту хуйню про мифологему, — очередной рык, злость закипает мгновенно.       — ra9 — это протокол переноса сознания человека в кибернетическое тело, — ровный голос Коннора выбивает из колеи, словно бы он дает Хэнку в рожу, и тот не сразу задает следующий вопрос:       — Кто ты?       — Брайан. Меня зовут Брайан Камски, — голос Коннора чуть дрожит, но он быстро берет себя под контроль. — Звали. Мы с Элайджей разрабатывали «ra9» вместе…       Дальше он пускается в какие-то мудреные объяснения, а Хэнк только и может спросить:       — Камски?..       Коннор неловко улыбается и передергивает плечами:       — Мы были женаты.       И Хэнку приходится призвать всю свою выдержку, чтобы не разъебать его пластиковую рожу о стол.       — И почему я?       — Элайджа решил, что для чистоты эксперимента пробуждение сознания должно было пройти в условиях его непричастности.       — Задницу свою прикрыл в очередной раз, — фырчит Андерсон и, опустив пистолет, делает еще глоток виски. — Как ты, блядь, согласился на это?!       — Рак легких, метастазы в печени. После полной оцифровки сознания я просто наглотался таблеток.       — Больные ублюдки, — шипит полицейский, а Коннор вдруг коротко смеется, соглашаясь. — И не противно было изменять любимому муженьку со старым полицейским?       Этот вопрос действительно волнует, до тошноты — хотя, возможно, просто Джек идет обратно — и нервной дрожи.       Андроид смотрит на него прямо, обдумывая ответ. Диод не мигает ошибками, ровный голубой свет. Затем гаснет вовсе, и Коннор вытаскивает его, устало вздыхая. Хороший знак. Лгать ему больше не будут. А после поднимается с места, чтобы, подойдя, коснуться губами, пропитанных алкоголем губ.       Он целует долго, отчаянно, чувственно. Упирается ладонями в чужие плечи, седлает бедра. У Андерсона нет выбора, кроме как сжать в ладонях его шикарный зад. Интересно, у настоящего Брайана он был таким же, или Камски идеализировал супруга? Впрочем, неважно. Не в тот момент, когда андроид трется о его пах.       — Мне воспринимать это как «нет»? — выдыхает Хэнк, когда ему позволяют глотнуть воздуха, скользит ладонью по пояснице.       — Воспринимай это как «он мой бывший муж», — чуть усмехается Коннор, и Андерсон рычит от гнева, до боли сжимая пальцы на чужом бедре.       — Это ты ему так должок отдавал в кресле в гостиной?       — Калибровал систему тактильного восприятия, — отзывается он, чуть прикрыв глаза, и добавляет с хитрой усмешкой: — Или вам с федералами не понравилось зрелище?       Сука! Хэнк отпихивает от себя андроида, да так, что тот влетает поясницей в столешницу, болезненно шипит, но Хэнку плевать. Хватает за горло и сдирает гребанные джинсы, чтобы раздвинуть ноги и резко ворваться, минуя подготовку. Коннор шипит, но Хэнк знает — был бы против, оторвал не только руки.       Коннору нравится это. Нравится, когда имеют грубо, когда проявляют власть и агрессию. Он стонет отчаянно, открыто. Хэнк затыкает его поцелуем, кусая губы, и ему кажется, что нет зрелища прекраснее, чем сползающий в местах соприкосновений скин.       Хэнку кажется, андроид отдается ему отчаяннее, чем отдавался когда-либо. Отчаяннее, чем тому же Камски, пару часов назад. Потому что он впервые до конца искренен в своих порывах. И если пару дней назад ему казалось, что нет ничего прекраснее, чем живой Брайан, отдающийся Камски, то сейчас он понимает, что искусственный Коннор в его объятиях — венец творения.       И убеждается в этом ранним утром, когда открывает глаза и видит свою взбесившуюся мультиварку обнаженной, в лучах рассветного солнца. Касается пальцами его щеки. И тот, имитирующий сон, чуть улыбается и, слегка повернув голову, касается пальцев губами.       — Элайджа покинул страну сегодня ночью, — делится он, открывая глаза. — Улетел в Швейцарию, оставив мне новые документы.       — Хочешь отправиться с ним? — Хэнк хочет отдернуть руку, обжегшись о чужие слова, словно о кислоту, но Коннор удерживает, накрыв ее своими пальцами.       — Нет. Я уже заказал два билета в Канаду. Для нас с тобой.       И внутри разливается тепло, впервые за последнее время. Хэнку не нравится, что ему не оставляют выбора, но он не то чтобы слишком против.