Пепел

Практически весь двор собрался на лугу, чтобы придаться своим обычным развлечениям на свежем воздухе. День был жарким, солнечным, наполненным светом. Марго не любила жару и яркое солнце, поэтому присела в тени большого дуба и непринуждённо беседовала с одним из придворных поэтов. Разговор у них шёл, как всегда, о чём-то неопределённом. И поэты, и королева Наваррская обожали философствовать. Вот и сейчас собеседники, не замолкая, переходили от одного общечеловеческого вопроса к другому, даже не помня, с чего вдруг началась дискуссия. – А я уверен, что человеком управляет лишь рассчёт. Даже те поступки, которые мы считаем свободными, независимыми, импульсивными, бескорыстными, на самом деле, имеют чёткое обоснование. Только вот оно скрыто внутри нас и мы не всегда способные его осознать. – А чувства, эмоции и непроизвольные мысли? – отказывалась Маргарита верить в рационализм всего сущего, – они необоснованны, не имеют логического объяснения, зачастую возникают сами по себе. – Но они являются следствием чего-то. Никак не могут появиться из ниоткуда. – Ошибаетесь, очень даже могут. И, более того, не только из ниоткуда, но и вопреки всему. Иногда ты совсем не хочешь чувствовать что-либо, да и причин к этому нет. Но чувство возникает само, противоестественно, не по твоей воле. До Генрике, который находился неподалёку и лениво переговаривался с Келюсом, долетела эта фраза. – О чём речь? – спросил он, подходя к сестре и её собеседнику. Поэт поспешил вскочить и начать кланяться. – Этот скучный человек пытается убедить меня в том, что чувства всегда зависят от разума, – сообщила Марго. – И вы ещё называете себя поэтом, – рассмеялся король. – Я не поэт, я философ, – гордо заявил тот. Генрике лишь ухмыльнулся. Между тем, то ли поэт, то ли философ, то ли оба в одном лице понял, что он теперь здесь третий лишний и поспешил откланяться, оставляя двух членов королевской фамилии наедине. Генрике, воспользовавшись этим, сразу занял его место в тени. – Даже любой филисоф скажет, что чувства от разума не зависят. – И даже, более того, чувства, как правило, оказываются сильнее разума, – дополнила Маргарита. И взгляд её красноречиво устремился на Гастона и Эстер, прогуливающихся в сторонке. Началось это где-то неделю назад. Королева Наваррская была предельно удивлена. Кто бы мог подумать, что эти двое сойдутся? Но она любила их обоих, поэтому была рада их счастью. Разумеется, молодые люди пытались всё отрицать, но любовь, горящую в глазах, и трепет при нахождении рядом спрятать оказалось невозможно. В данный момент влюблённые шли рядом, будто бы просто беседуя, как хорошие знакомые, но взгляды их кричали совершенно о другом. – Погляди, они оба такие юные и... Искренние, – с улыбкой проронила Марго. – Мы тоже когда-то такими были, наверное. – Мы всегда были Валуа. А это уже не позволяет быть искренним, – вздохнул Генрике. – Не говори так. Марго отчётливо помнила себя такой, что бы он не утверждал. – Честно признаться, мне твоя подруга совсем не нравится, – заявил король. – Гастон – благородный, честный и очень чистый юноша. А мадемуазель де Бетюн... Она особа определённого поведения. И, мне кажется, она не та, кто ему нужен. – Брось! – нахмурилась Марго. – Ты разве не видишь, что она с ним стала совсем другой? Каждый заслуживает второго шанса. Генрике не смог возразить. В конце концов, они с Марго давали друг другу тысячи вторых шансов, прощая и забывая всё произошедшее. А Гастон уже взрослый, сам решит, что делать со своей жизнью и с кем её делить. Маргарита улыбнулась, увидив, что брат не стал спорить. – Всё налаживается, не находишь? Какая же она оптимистка! Сам Генрике чувствовал, что нынешнее внешнее спокойствие в Лувре в любой миг может обернуться противоположным. Они здесь, как на острие кинжала. *** Эстер кралась на цыпочках по коридору, совершенно не имея сил, чтобы скрыть счастливую улыбку, в которую сами складывались губы. Она поставила себе задачу остаться незамеченной, именно поэтому и дожидалась, когда стрелка часов перевалит заполночь. До нужного ей места было не слишком далеко, поэтому вскоре она уже стояла с облегчением перед заветной дверью. Будет хорошо, если тихого стука окажется достаточно. Не хватало ещё разбудить пол дворца! Гастон, слава Всевышнему, услышал. Бетюн всегда наслаждалась тем, как он её понимает и чувствует. Через пару мгновений его очертания вырисовалась в дверном проёме. – Эстер? – удивился он. – Что ты делаешь здесь в такой час? – Быть может, позволишь войти? – кокетливо спросила она. Он спохватился и пропустил её внутрь. Оказавшись в его комнате, фрейлина королевы Наваррской ловко развязала пеньюар, который тотчас упал к её ногам, оставляя хозяйку в одной лишь тончайшей батистовой сорочке. – Что ты делаешь? – поражённо, спросил Гастон. Он явно не спал. Должно быть, читал допоздна. Так почему же он ничего не понимает? Бетюн едва сдержалась от смеха. Как же мужчины всё-таки глупы иногда! – А что я могу делать в твоей спальне, посреди ночи? – задала она риторический вопрос, уверенно подходя к нему, приподнимаясь на носочки, обнимая за широкие плечи, прижимаясь к нему всем своим гибким телом и страстно целуя. Как ни странно, Гастон не ответил на поцелуй, а лишь в недоумении отстранился. В комнате царил полумрак. Единственным источником света была свеча на столе. Но даже во тьме было видно удивление в его глазах. – Что не так? – обеспокоенно спросила Эстер. – Мы не должны этого делать, – убеждённо заявил он. От шока она даже отступила на несколько шагов. – Но почему? У нас друг к другу чувства, но никак не было подходящего времени, чтобы заняться этим. А сейчас как раз благоприятный момент. Что же тебя останавливает? – Нет, ты не понимаешь, – покачал головой он. – Я так не могу. Отказа Бетюн ещё никогда не получала. Сейчас она чувствовала себя глупо и подавленно. Неужели она даже не может быть привлекательной для любимого человека? – Ты не хочешь меня? – спросила она чуть ли не со слезами на глазах. – Нет, что ты! – поспешно воскликнул Гастон, бросаясь к ней, сжимая её хрупкие плечи и заглядывая в глаза. – Конечно, хочу! Но не так. – Не понимаю... Ничего не понимаю... Если не так, то как?! – Господи, Эстер, ты безумно желанна, но я не посмею притронуться к тебе, пока ты не стала мне женой перед Богом и людьми, – выпалил Гастон. Сначала она молчала, переваривая сказанное. А потом вдруг резко рассмеялась. – Милый мой, в каком монастыре ты воспитывался? – наконец произнесла она. Он нахмурился. – Я прошу тебя отнестись к этому серьёзно. Для меня это важно. Кажется, он не шутил. Ей вдруг стало страшно. Если он такой благородный, то как же принимает её? А что если он многого не знает?! – Послушай, – неуверенно начала она, – я и подумать не могла, что ты такой принципиальный. Я понимаю твою позицию. И даже готова была бы принять её, если бы не было поздно. Я тебя разочарую, но лучше узнать это сейчас. Видишь ли... Я совсем не так невинна, как должна быть незамужняя девушка моего возраста и положения. Её посетила мысль, что, возможно, это конец. Он отвергнет её с позором. Но, как ни странно, Гастон лишь привлёк её к себе и нежно погладил по голове. – Я знаю об этом. Конечно, я никогда не верил слухам о тебе, но кое-что мне известно и доподлинно. Но не стоит по этому поводу убиваться. Мне всё было известно с самого начала. И, поверь, для меня это не имеет значения. Важно лишь то, чтобы в наших отношениях всё было правильно. Ты очень дорога для меня. И я обязан защищать и сохранять твою честь. Эстер подняла на него взгляд. По её щекам катились слёзы. Она просто такого не заслуживает! – Я люблю тебя, – выдохнула она. – Я тоже, – счастливо ответил он. Эстер поняла, что его мысли привлекают её. Она была обычной придворной кокеткой, а вот он был совсем не таким, как остальные. Возможно, именно поэтому Гастон и привлёк её внимание. – Но женщины с которыми ты был до меня... Ты не уважал их, раз не женился? Она просто хотела понять его. – Я никогда не видел смысла вступать в связь без любви. А до тебя, клянусь, я никого не любил. Она была поражена. У него, что же, никогда не было женщин? Сердце сжалось от нежности. Было в этот что-то трогательное, новое, как глоток свежего воздуха. – Но неужели мы так навсегда и останемся в платонических отношениях? – О нет, ты слишком прекрасна для этого. Я хочу быть с тобой всегда, обладать тобой полностью. Поэтому, Эстер, я хочу жениться на тебе. Это ещё больше поразило её. Он хочет жениться?! Она вообще сомневалась, что кто-нибудь осмелится взять её в жёны с такой репутацией. Но чтобы столь неиспорченный молодой человек, как Гастон! – Ты безумец! – прошептала она. – Мы ведь почти не знакомы. И не такая жена тебе нужна. – Вздор! – горячо возразил он. – Я люблю тебя, а это главное. Меня может остановить лишь твой отказ. Так что же? Прими моё предложение, молю тебя! У Бетюн сейчас было единственное желание – в голос зарыдать. Ни то от счастья, ни то от переживаний. – Я согласна! – вылетело из её уст, прежде чем она успела хоть немного подключить разум. – Как я счастлив! Гастон был на седьмом небе. Он никак до конца не верил в то, что такая как она станет его супругой. Эстер слишком идеальна. В данный момент они не думали о том, что скажут её отцу, королю и всем остальным, где и как будут жить, откуда будут брать средства. Сейчас их занимали только собственные чувства. Его взгляд скользнул по ней. Тонкая ткань почти не скрывала её прекрасное тело. Гастон сглотнул, искушение было слишком велико. Он поспешил поднять с пола её пеньюар и накинуть ей на плечи. – А теперь тебе следует пойти поспать, – он поцеловал её в висок. – Не хочу, чтобы ты не выспалась из-за меня. – Как я теперь усну? – вздохнула она. А на устах её теплела счастливая спокойная умиротворённая улыбка. *** Вечером в большом зале приезжая театральная труппа давала "Медею" Еврипида. Античность в эту эпоху была в моде, поэтому пьесы древних авторов ставили часто. Марго обожала представления. И обожала культуру Эллады, ведь сама когда-то изучала древнегреческий. – Трагедии Еврипида, на мой взгляд, куда лучше описывают нашу жизнь, чем любая современная книга. Хотя прошли уже тысячителия, – заявила королева, собираясь перед выходом. – А мне, признаться честно, никогда не нравился театр, – прощебетала Бетюн, крутясь перед зеркалом и уже в сотый раз поправляя складки на платье. Маргарита скептически взглянула на неё. – Конечно, с твоим количеством энергии на месте не усидеть. А сейчас ты пребываешь в абсолютном экстазе. – Почему? – Эстер прекратила судорожные телодвижения и обернулась. – А то сама не понимаешь! – рассмеялась Марго. Девушка смутилась. – Что, бедняга Жуайез забыт? – без злобы подшутила над подругой Дюрас, подавая Маргарите флакончик с духами. – А ты завидуешь? – насупилась Бетюн. – Какие же мы стали наивные! – Будет вам, – примирительно вымолвила королева Наваррская. – Пойдёмте, если не хотим опоздать. Фрейлины разумно замолчали и двинулись вслед за ней. Вскоре троица уже была в зале, приготовленном для зрелища. Дамы сразу же заняли свои места, ведь всё должно было скоро начаться. Оглядывая собравшихся, Марго неподалёку заметила Генрике и улыбнулась ему. Он послал ответную улыбку. Сидящий рядом с королём Шико, решил передразнить его и, повернув голову в сторону Маргариты, изобразил оскал во все тридцать два зуба. Не сдержавшись, она рассмеялась. Генрике сердито уставился на шута. Однако предъявить претензии он не успел, поскольку со стороны сцены, установленной в центре зала, раздались какие-то звуки. А затем занавес начал подниматься. Спектакль начинался. Марго, разумеется, ни раз читала знаменитую пьесу. Но никогда особенно не вдавалась в глубокие размышления над ней. Однако сейчас с первыми же секундами представления, Маргарита ощутила нечто необычное. Движения и слова актёров завораживали, постепенно перед ней развивалась история, которая проникала в самую душу. Женщина, которая исполняла роль Медеи, царевны из далёких земель, предавшей отца ради возлюбленного Ясона, бежавшей с ним, а затем преданной неверным, показалась ей смутно знакомой. Эта отчаянная Медея, потерявшая всё, находящаяся на грани безумия, сломленная, но желающая хотя бы отомстить – в своём горе она была прекрасна. "Ни матери, ни брата – никого, Хоть бы одна душа, куда причалить ладью на время бури", – с горечью вымолвила актриса. Марго вздрогнула. Где-то она это слышала... Боже, да ведь это практически её слова, произнесённые много лет назад! Она отшатнулась и бегло просмотрела вокруг. Одни зрители увлечённо наблюдали за действием, другие откровенно скучали. Её фрейлины шептались в сторонке и, кажется, им было не слишком интересно театральное искусство. Генрике сидел, подперев голову рукой, и задумчиво глядел на сцену. Всё как всегда. Ничего необычного не произошло. "Нас, женщин, нет несчастней!" – восклицала Медея, спустя какое-то время. Марго подалась вперёд. Сколько экспрессии, безумия и роковой неизбежности в этих словах. Будто печать несчастья с рождения отметила героиню. А ведь в этом она права. Женщиной быть нелегко. "И это был мой муж, – и я узнала, что этот муж – последний из людей". Тонкие пальцы Марго комкали бархат платья. Слишком уж ей кое-что напоминало это. Неважно, муж или кто-то другой, но ситуация такая обычная. И от того ещё более горькая. Между тем сюжет приобретал новые обороты. Голос Медеи всё громче выкрикивал реплики, напряжение росло. "Все, что имела я, слилось в одном". Маргарита почувствовала, что задыхается. Воспоминания всегда приходят не вовремя. Но это настолько про неё! Ей было прекрасно известно, какого это: любить человека так сильно, что мир вокруг исчезает, сосредотачивается в нём. А затем всё ломается, от твоего мира ничего не остаётся. И как пережить подобное? "Дети даже ей стали ненавистны, и на них глядеть не может мать". Маргарита не знала и никогда не узнает, может ли такое быть. Ей ведь не стать матерью. Но отчего-то ей казалось, что дети от нелюбимого человека не были бы для неё радостью. А от некогда любимого остались бы напоминанием о боли и предательстве. "О Зевс, почему мы умеем распознавать фальшивое золото, но не фальшивого человека!" Вот оно! Иногда ты предполагаешь, чем всё закончится, но это тебя не останавливает. Потом приходится платить. Была ли изначально готова платить Марго? Семнадцатилетняя девчонка вряд ли об этом задумывалась. Она и к тридцати не научилась смотреть в будущее, живя лишь сегодняшним днём. Но, скорее всего, если бы ей совершенно точно сказали, как закончится история, он всё равно бы не отступилась. В ней всегда чувства властвовали над разумом. А трагедия Медеи всё обострялась. Вот и Ясон, типичный мужчина, которому кажется, что он всё способен решить, а на деле может только приносить боль. Он даже не пытался понять отвергнутую супругу. Во время сцены разговора между супругами Марго едва дышала. — Ты львица, а не жена! — кричал Ясон, жестикулируя руками, изображая жалкое отчаяние. — Ты демон, которым боги меня поразили! Будто бы причина в высших силах, а не в его собственных грехах, за которые он и поплатился. — Зови, как хочешь, но я ранила твоё сердце. Вот она, единственная оставшаяся цель дошедшей до края женщины. — И собственное. — Легка мне моя боль, когда вижу я твою. Ей это неважно. Она уже столько страдала, что новые мучения не страшны. — Твоя рука их убила! — А прежде того — твой грех. Спор о том, кто виноват, не имеет ответа. — Так пусть казнят тебя боги! — Боги не слышат клятвопреступников. Не только Маргарита внимательно следила за действом. Во время этого диалога Генрике тоже не отрывал взгляда от сцены. А до слуха его доносился разговор, случившийся много лет назад, когда Мари обвиняла его в гибели их неродившегося ребёнка. Неужели он Ясон? А она тогда Медея? Но кто же всё-таки был виноват? Королю не хотелось вновь мучаться угрызениями совести. Марго сказала, что произошедшее с Луизой – расплата за Мари. В таком случае, виноват он, ведь если была бы виновата Мари, высшие силы не стали бы наказывать Луизу. Но что же выходит? Получается, Ясон – виноватый, а Медея – жертва и орудие высшей мести? Генрике не желал в это верить. Поэтому встал на сторону Ясона. И вот уже конец трагедии, огненная колесница Гелиоса поднимается в небеса. Спектакль завершился. Раздались апплодисменты благодарной публики, половина которой всё проспала, но, как только представление закончилось, бросилась с горячностью обсуждать его. *** После спектакля все достаточно быстро разошлись, но по меркам Марго было ещё очень рано, поэтому, чтобы чем-нибудь себя занять в остаток вечера, она решила отправиться к брату, который наверняка был в своих покоях. Его общество было куда приятнее, общества большинства придворных, с которыми замечательно веселиться и пьянствовать, но толком не о чем поговорить. Она не ошиблась. Подойдя к королевским апартаментам, она выяснила, что Его Величество на месте. Маргарита полагала, что Генрике готов её видеть всегда, поэтому даже не стала приказывать доложить о себе. Пожалуй, это было ошибкой, поскольку, зайдя в комнату, она сразу увидела не самую приятную картину, а именно – Келюса, лоснящегося к Генрике с весьма определёнными целями. А самым забавным было то, что король совершенно его желаний не разделял и не обращал никакого внимания. У Марго возникло впечатление, что Келюс сейчас залезет на стол, разденется и начнёт танцевать, как Саломея. И, надо сказать, Генрике, скорее всего, даже не заметит. Она деликатно покашляла. Миньон взглянул на неё с ненавистью, а Генрике – с радостью, усилившейся от того, что приход сестры спасал его от надоедливого фаворита. – Жак, тебе пора, – заявил он. И удручённому Келюсу осталось только удалиться. Когда дверь за ним захлопнулась, Марго усмехнулась: – Кажется, красавчик Келюс нынче не в почёте? – Нет, просто он мне сегодня надоедал, а я хочу побыть в тишине и спокойствии, – ответил Генрике. – А ты что-то хотела? – Нет, ничего. Просто так зашла. – В таком случае, не хочешь прогуляться по верхней галерее и посмотреть на звёзды? – предложил он. И Марго согласилась *** Они прогуливались по галерее на небольшом расстоянии друг от друга, рассеянно глядя на вид, который им открывался. Летняя ночь пахла умиротворением, теплом, свежестью. На тёмном небосклоне перемигивались далёкие звёзды. Они не нарушали молчания. Так создавалось ощущение таинственности, интимности происходящего. Генрике остановился и опёрся локтями о поручни. Маргарита последовала его примеру, вставая рядом. – Такая тишина, – вымолвила она. – Сейчас уже не слишком. Раньше было тише. – Но не в Варфоломеевскую ночь, – горько усмехнулась она. – Не начинай. Ему не хотелось вспоминать. Слишком страшно и слишком велико чувство вины. По сути, это он с Гизом были виноваты в том, что резня приобрела такие масштабы. Генрике сам был в гуще событий, сам вонзал клинок в плоть несчастных гугенотов. – Прости. Марго понимала, что не имеет права судить его. В конце концов, она не до конца знала, как всё было, ведь её не посвещали. – Как тебе спектакль? – поспешила она сменить тему. – Мне понравилась эта труппа. Да и произведение, разумеется, великое. – Да. Я сидела и думала о судьбе Медеи... И я понимаю её. – Правда? Странно. Она ведь преступница. – Все мы в чём-то преступники, – пожала плечами Марго. – Уж нам ли не знать. Но её можно понять и оправдать. Генрике не совсем понимал её позицию. – И как же? Марго устремила взгляд вниз с балкона, на лицо ей упали несколько прядей. – Она убила своих детей, потому что у неё не было другого выхода. – А убивать детей вообще нормально? – Быть может, в некоторых ситуациях и да. – Откуда тебе знать? Ведь у тебя никогда не было детей. Он вдруг понял, что сказал нечто, возможно, задевшее её. Но Марго относилась к этому на удивление спокойно. Она смирилась с тем, что никогда не станет матерью. – Но я женщина, как и Медея, – вымолвила она, поднимая на него взгляд. – И я могу понять её. Для неё Ясон был всем. Когда он предал её – мир рухнул. И она осталась одна. Куда ей было идти с детьми? Их бы нигде не приняли. И остаться им нельзя было, ведь Ясон гнал их прочь. Обещал богатства, но они не помогут. Убийство детей Медеей – это способ дать им лучшую долю, тем более, что она верила в помощь богов, которые не оставят несчастных. А ещё это месть Ясону, предавшему её и сломавшему ей жизнь. Женщина не может быть одна, без мужчины. Она говорила так, будто сама была Медеей, сама пережила всё это. Он смотрел на неё и не мог не видеть перед собой ту самую сломленную разбитую Марго. Сейчас она явно чувствует себя не лучше, просто удачно скрывает. Генрике очень спокойно осознал, что у него вновь возникает желание защитить её, исправить всё что было, сделать её счастливой. А ещё тотчас же прижать к себе, совсем не по-братски. Ничего с натурой не сделаешь. В голове возник далёкий ненавистный образ. Всё это из-за него! То есть, Генрике предпочитал винить того человека и в страданиях сестры, и в своих мучениях. – Гиз... – сорвалось с его губ. Он не собирался озвучивать свои мысли, но подсознательное оказалось сильнее. Маргарите показалось, что она ослышалась. – Что ты сказал? – переспросила она. В глазах её вспыхнула паника. Но Генрике теперь уже не собирался останавливаться, раз уж начал этот разговор. В конце концов, это мучало его с тех пор, как она вернулась в Париж. – Ты всё ещё любишь его? Брат первый произнёс в разговоре с ней это имя за столько лет. И оно вышибло весь воздух из лёгких Марго. Она поспешно отвернулась, волосы вновь закрыли лицо. Валуа зажмурилась. Все эти годы она страшилась даже воспоминаний о нём. И вот сейчас его имя произнёс человек, который будто бы любит её. Но зачем же? Чтобы снова убивать? – Вздор, – нервно рассмеялась она. – Я не способна любить. А уж его имя вовсе забыла. Вышло это наигранно. Она о нём не вспоминала. По крайней мере, хотела не вспоминать. Генрих – это слишком больно, это её личное табу, это настолько ушедшее прошлое, что будто бы и не её. Дыхание Маргариты участилось. От одного единственного слова стены её защиты рухнули. И она вновь осталась один на один со своими не заживающими ранами. Образ Генриха остался в памяти, как рисунок, вырезанный на камне, который никак не искоренить. Марго старалась о нём не думать, потому что в противном случае вновь станет слабой, зависимой даже от воспоминаний о нём. – Прости, – вымолвил Генрике. – Мне не стоило говорить, если тебе от этого больно. Должно быть, он всё-таки разглядел, как лицо её скривилось, если бы ей выворачивали руку. Она старалась показать, что её ничего не может задеть, но король видел её страхи и слабости. – Ничего, – еле слышно ответила она. – Всё равно кто-нибудь должен был об этом вспомнить. – Ты в порядке? Он задавал этот вопрос не из вежливости, а потому что действительно был не уверен в её нормальном внутреннем состоянии. Маргарита медленно повернулась к нему. Посмотрела глаза в глаза. И почувствовала, что больше не может лгать самой себе и окружающим. – Нет, я не в порядке, – произнесла на одном выдохе. И всё. Оборона рухнула. Она снова слабая. К Марго вдруг пришло саморазрушительное желание всё вспоминать и обдумывать. Она неожиданно осознала, что отсутствие эмоций, которое её преследовало всё это время – ещё хуже, чем боль. Она любила, её тоже любили, но использовали. Её любил не один человек. И у всех них любовь была пагубная. Но какие это были чувства! Марго – огненная натура. Ей жизненно необходима страсть. И любовь. Живая, настоящая. Что она делала всё это время? Пыталась заменить любовь всем чем угодно. И даже в отношениях с мужчинами она никогда не испытывала даже её подобия. Резко стало противно от самой себя. Вспомнились слова Дю Га, когда тот насиловал её. Вспомнились обвинения Гиза, когда они поссорились после того, что произошло между ней и Генрике. И, надо сказать, они были правы. Она действительно стала такой. И Марго сорвалась. Она рыдала так, как не рыдала уже много лет: громко, надрывно, оставляя душу вывернутой, полностью обозримой. Её никто не слышал, ведь они были на улице, в верхней галерее. Генрике бросился к ней, понимая, что вот они – её настоящим эмоции. И поразился тому, как она держала из в себе. "Я шлюха! Обычная шлюха!" – кричала она, отчаянно извиваясь в руках брата. – "Просто выпусти меня! Зачем я тебе? Оставь! Не прикасайся ко мне!" И образы тех мужчин, которые, как она надеялась, её спасут, сейчас сливались в какую-то неразборчивую черноту в глазах Генрике. Оба понимали, что это конец спокойствию, конец их внешнему благополучию. Сброшены маски и пути назад нет. Остаётся лишь высказать всю истину до конца. Марго уже это сделало. Наступила очередь и Генрике. – Не могу я быть тебе братом! Видит Бог, я пытался. Но это выше моих сил, – выдохнул он, обнимая её и целуя в волосы. Маргарита затихла. Потом поднята на него заплаканные глаза. Она вновь ощущала, что её кто-то любит, как и много лет назад. И ей казалось, что это самое главное. Генрике рядом сейчас и тогда тоже был. И страсть между ними была, как бы сложно всё тогда не казалось. Да, в те времена она любила Гиза, но что случилось бы, не будь его? Смогла бы она любить Генрике? Сейчас ей казалось, что да. Теперь всё иначе. Гиза больше нет с ней. А Генрике есть. Так что мешает сейчас? – Ты любишь меня? – тихо спросила она. – Как прежде. Ничего не изменилось, – ответил он. И она верила ему. Пожалуй, за всю жизнь Генрике был единственным человеком, который не лгал ей о своей любви. Возвращаясь во Францию, Марго не хотела открываться, становиться настоящей, вновь чувствовать. Она не хотела, чтобы ей опять причинили боль. Однако теперь всё изменилось, теперь она, возможно, хотела Генрике. А почему нет? По крайней мере, с ним рядом она снова почувствовала себя защищённой. Что касается родственных связей, они уже разорвали их той ночью, случившейся пять лет назад. Теперь им нечего терять. Мучаться в аду будешь за один раз и за большее количество, скорее всего, одинаково. Если в прошлый раз, всё, что между ними было, произошло, когда Маргарита не владела собой, сейчас она хотела осознанно. И ей было плевать, чем это может закончиться. Просто в данный момент она хотела ощутить чью-то настоящую любовь. – Подари мне надежду. Всего раз, – прошептал он. И она поцеловала его. С привкусом слёз на губах, с отчаянием и с жаром вдруг вырвавшихся из глубины души чувств. Она наконец-то чувствовала! Это было сродни пробуждению уже давно недействующего вулкана. Шаг назад, и она уже опирается о стену. Генрике прижал её к камню и приник к её губам, как путник, измучившийся без воды в пустыне. Это была страсть двух абсолютно опустошённых людей, прошедших все круги ада. Генрике приподнял Маргариту, а её ноги обвились вокруг его талии. Он в подробностях помнил их ночь спустя столько лет, а сейчас воспоминания оживали в реальности. В его руках снова она, бьющаяся в экстазе желания. И, пожалуй, это были самые потрясающие моменты в жизни короля. Любовь к Марго была для него не просто чувством, а святыней. И сейчас он будто проходил второе крещение. Его губы начали спускаться по шее, а руки принялись нетерпеливо сминать юбки.