Пепел

Февраль 1584 года. Париж. – Франсуа, хватит пить! – вскричал Генрике и вырвал бутылку из рук брата. Тот посмотрел на него затуманенным взглядом. И ничего не смог ответить. Король сокрушённо вздохнул, оглядываясь по сторонам. В покоях герцога Анжуйского царил хаос: разбросанные вещи, опустошённые бутылки, спёртый воздух, задёрнутые портьеры, через которые не проникал дневной свет. Это длилось уже много месяцев. И никто не знал, что с этим делать. Если раньше Франсуа лез в политику, ввязывался в заговоры против обоих братьев, пытался достать себе хоть немного власти, сейчас он потерял интерес ко всему. С тех пор, как он вернулся из Нидерландов, король запретил ему всякую политическую деятельность. Но он и представить себе не мог, что от безделья у принца начнётся хандра. В добавок к этому, здоровье у него стало совсем некрепким. Обследовав герцога, врачи сказали, что у них есть некоторые опасения, касательно его будущего благополучия. А душевное его состояние было совсем худым. Генрике видел, что с каждым днём Франсуа теряет интерес к жизни, и понятия не имел, как это предотвратить. Во время их ссоры король принял решение вычеркнуть брата из своей жизни. Однако в таком состоянии он не мог бросить его одного. Генрике ненавидел Франсуа, но не желал ему гибели. А при таком образе жизни она легко может прийти, когда её совсем не ждёшь. – Вставай. Тебе нужно хотя бы лечь в постель. – Мне и тут хорошо, – заплетающимся языком еле выговорил принц. Он был абсолютно пьян. Генрике хотел было позвать слуг, но потом решил, что им нельзя видеть августейшую особу в таком виде. И без того при дворе уже ходило множество дурных слухов о герцоге Анжуйском. Поговаривали, что наследник престола ведёт себя совсем не так, как подобает потомку великой династии и, возможно, будущему королю. Утверждали и то, что он потерял рассудок. А Генрике, смотря на него, чувствовал, что всё это совсем не беспочвенно. Он даже и представить себе боялся, что когда-то этому человеку придётся передать престол. Решив, что придётся справляться самому, король нагнулся к кушетке, закинул руку Франсуа себе на плечо и попытался его поднять. Вышло у него это не с первого раза. Осторожно он повёл его в сторону спальни. Но перед входом туда принц вдруг дёрнулся, воскликнул что-то неразборчивое и его тут же вырвало прямо на роскошный персидский ковёр. Король поморщился. Нет, без слуг здесь не обойдёшься. Однако он всё же довёл Франсуа до кровати, куда тот благополучно завалился. – Поспи немного, я тебя умоляю, – пробормотал Генрике. – Дай мне... – Анжу не смог закончить фразу, но жестом указал на прикроватный столик, где стояла какая-то склянка. Валуа покачал головой. Мало того, что Франсуа был вечно пьян, он ещё и принимал опиум в огромных количествах. Даже больше, чем он сам. – Ты этим отравишься, – попытался убедить его король. – Никто не расстроится, – пьяно пропел Франсуа. А потом вдруг резко упал на подушки и, кажется, мгновенно уснул. Когда же всё это началось? Начав подсчитывать, Генрике сделал вывод, что Марго покинула Лувр в конце лета, а Франсуа вернулся буквально через пару недель. Именно тогда все и заметили, как он изменился. Но произошло это, скорее всего, ещё раньше. И с тех пор принц пил вино в огромных количествах, практически не выходил из своих покоев, лишь собирая там тех придворных, кто готов был разделить с ним веселье. Старший Валуа взглянул на него с тоской и жалостью. Прожил Франсуа уже двадцать девять лет жизни, а так и не поумнел. Да и, если посмотреть объективно, ни в чём ему не везёт. Он поднялся и, бросив последний взгляд на брата, двинулся прочь из его покоев. В конце концов он не сиделка. Его ждут государственные дела. А Франсуа пускай живёт, как хочет. Ведь Генрике нет до него никакого дела. *** Шико стоял перед зеркалом и с довольным видом подкручивал усы. Генрике же задумчиво наблюдал за этим, попутно поглаживая запрыгнувшего к нему на колени на колени кота. Находились в комнате и миньоны в полном составе. Был здесь и Жуайез, вернувшийся из Италии. Обстановка царила весьма скучная и наполненная бессмысленностью. – Величество, – обернулся Шико к королю, – ты скоро совсем сотрёшь Козимо с лица земли! Помилуй несчастное животное, будь ты хоть немного справедливым правителем. Генрике посмотрел на шута как на сумасшедшего. – Какой ещё Козимо?! Шико красноречиво взглянул на кота, которого Валуа не переставал гладить уже минут десять. И, собственно говоря, только сейчас Генрике обнаружил здесь животное, которого и трогать-то начал совершенно машинально, думая абсолютно о других вещах. – Странно, я всегда думал, что ты терпеть не можешь ко... В этот момент до короля, наконец, дошло и он с криком принялся стряхивать с себя кота. – Чьё это животное?! – зло вскричал он. На его голос обернулись все миньоны, которые до этого занимались своими делами. – Моё, – невозмутимо пожал плечами Шико. – Я решил завести питомца. – Я чихаю на шерсть! – негодовал Генрике. – Почему ты не спросил у меня, прежде чем притащить это отродье ко мне в покои! – Не отродье, а Козимо, – оскорблённо заявил шут. Король с обречённым стоном откинулся на спинку кресла. – Шико, – подал голос Жуайез с другого конца комнаты, едва сдерживая смех, – а почему ты его так назвал? – Неуч ты, Жуайез! В честь Козимо Медичи, разумеется! В честь легендарного предка нашего дорогого Величества. – Прости, – перекрестился Генрике, поднимая глаза к потолку, очевидно прося прощения у своего далёкого предка. Анн перестал сдерживаться и расхохотался в голос. Примерно так они и коротали дни. В последнее время всё встало. Страна жила в тревожном ожидании, будто предчувствуя скорые изменения. Но в чём они будут выражаться никто не знал. *** Придя к власти после смерти своего сына Франциска II, Екатерина начала заниматься не только политикой, но и решила, пользуясь свободой, которую давал статус временной правительницы, заняться перестраиваем некоторых зданий, которые нуждались в модернизации. В первую очередь идеи её обратились к Лувру. И начались активные переделки, достройки, постройки. Однако проекты эти прилично растянулись. И некоторые мелочи были недоделаны даже сейчас, когда минуло много лет. Именно по этой причине в саду Тюильри неподалёку от западного фасада Лувра можно было обнаружить не слишком высокую стену непонятного назначения. Она осталась здесь от какой-то постройки, которая стояла здесь раньше. Никто так и не удосужился её убрать, ни до того было. Стену эту можно было разглядеть среди деревьев с одной из боковых аллей. И именно по ней этим прохладным утром решил прогуляться Генрике. Он шёл неспеша, думая о своём и попутно поглядывая по сторонам. И вдруг резко остановился. Из-за стены медленно появлялась чья-то голова. Король протёр глаза, решив, что ему всё видится. Однако голова была совершенно реальной. Тогда он осторожно двинулся в сторону стены. Тотчас раздался чей-то вскрик и голова скрылась. Генрике не успел понять, кто это. Но очень уж происходящее казалось подозрительным, поэтому он продолжил свой путь к стене, стараясь как можно тише ступать. Подойдя вплотную он обошёл её и начал внимательно осматривать. И не зря. Прямо за стеной притаился Шарль. Должно быть, он надеялся, что его не заметили, поэтому не убежал, в просто сжался в стены. Но ему это не помогло. – И что это, негодник, ты здесь делаешь? – приподняв бровь, поинтересовался король. – А... Я... Осматриваю окрестности, – неловко пробормотал мальчик. Видно было, что он врёт. – Ну-ка выходи оттуда и расскажи мне, что происходит на самом деле! – приказал он. И бедному Шарлю пришлось повиноваться. Он вышел на свет, демонстрируя перепачканные грязью колени и с небывалой печалью и пафосом на лице изрёк: – Признаюсь честно: я сбежал от геральдики! Геральдика казалась ему наискучнейшим предметом. После этикета, разумеется. Поэтому он и прятался от учителя за этой стеной, где его вряд ли кто-то мог обнаружить. Однако всё-таки обнаружил. Генрике вздохнул и задумался. Будь у ребёнка отец, что бы он сделал в этом случае? Наверное, начал бы воспитывать непоседу, говорить, как важно образование и как нехорошо лгать и убегать. Но король сомневался в том, что вообще имеет право читать кому-то морали. Уж он точно не следовал им в этой жизни. Поэтому Валуа просто присел на корточки, протягиваю руки мальчику. Тот осторожно подошёл. И король крепко обнял его. – Я скучаю, – вдруг промолвил Шарль. – Гастон уехал, Марго тоже... У меня совсем нет друзей. – У тебя есть я, – улыбнулся Генрике. И ребёнок подарил ему в ответ чистую и искреннюю улыбку. Именно этого не хватает. Искренности в окружающих, настоящей любви к тебе. Будь всё это у Генрике, возможно, ему стало бы легче. *** Франсуа еле разлепил тяжёлые веки. Ему было слишком плохо. Он кое-как скатился с кровати, попытался подняться, но ватные ноги не слушались. Принц ухватился за кровать и с огромными усилиями всё же встал. Покачиваясь, двинулся к каминной полке. Дрожащими руками налил себе ещё вина, попутно забрызгивая рубашку. Он не был безумен. Он лишь знал, что на самом деле происходит. Он понимал, что делает. Он просто хотел перестать думать, перестать мучаться, забыться. Ему бы хотелось напиться так, чтобы уснуть и не проснуться. Это будет явно проще и менее болезненно. Но сколько бы кубков он в себя не влил – в конце концов наступало пробуждение и приходила сумасшедшая боль в висках. Франсуа не допив, уронил кубок на пол. Тот был из серебра, поэтому не разбился. Лишь гулко ударился о каменный пол. Принц задумчиво проследил за тем, как он покатился в сторону выхода из спальни, но вскоре остановился, так и не добравшись до туда. Нет, из этой тюрьмы никто так просто не уйдёт. Горло скрутил приступ кашля. Франсуа вытащил из рукава платок и прижал его к лицу. Перестав кашлять, осторожно убрал его оттуда. И увидел на белоснежной ткани кровавые следы. Франсуа знал, что это. Франсуа знал, что будет. И это приводило его в отчаяние. Он дёрнулся к кровати, упал на неё и вдруг залился самыми настоящими слезами. Он не хотел знать! Он хотел перестать мыслить. Он хотел забыть. Но красное на белом – это слишком броское сочетание. И оно теперь каждый час напоминает ему о грядущем. *** Генрике сидел за столом и перебирал бумаги. Это, скорее, можно было назвать не активной деятельностью, а её имитацией, поскольку реального смысла в этих действиях не было. Как и в его жизни в последние месяцы. Рыжий комок шерсти неожиданно запрыгнул а нему на стол и с громким мяуканьем снёс все бумаги. – Шико! – в гневе завопил король. – Я сказал тебе убрать это существо из моего дворца! Тотчас появился и сам шут. – Как ты можешь выгонять своего подданного из Лувра?! Отказываешь ему в гостеприимстве? – Я просто ненавижу котов! Неужели неясно? – Козимо мой компаньон! Я не могу исполнять свои обязанности без компаньона! – Какие к чёрту обязанности?! Шико подошёл, запрыгнул прямо на стол перед Генрике и, схватив кота, усадил к себе на колени. – Я, между прочим, поддерживаю твоё душевное равновесие. Валуа вздохнул. – Считаешь меня сумасшедшим? – На грани. Ему действительно казалось, что он сходит с ума. – Интересно, сколько я ещё проживу в здравом рассадке? – пробормотал Генрике. Козимо многозначительно мяукнул. Мужчина посмотрел на него. Ладно уж, пускай остаётся, хоть какое-то новшество в их осточертевшем обществе. В этот момент доложили о приходе королевы-матери. Король велел впустить. Шико поспешно спрыгнул со стола. Не то чтобы он боялся Екатерину... Скорее, разумно опасался её злить. Она появилась буквально через пару секунд. – Здравствуй, сын мой, – произнесла Медичи с порога. – Матушка, – кивнул ей Генрике. – Я пришла поговорить, – с ходу начала она, – о... Бог мой, у вас кот?! – очнулась она, заметив животное вырывающиеся из рук Шико. – Ей-богу, он становится популярнее меня! – усмехнулся Генрике. – Познакомьтесь, матушка, с Козимо. Екатерина хмыкнула и ничего не сказала. А Шико разумно решил ретироваться. Когда он был уже в дверях, король окликнул его: – Шико! Отнеси Козимо к Шарлю, пускай поразвлекают друг друга! – Будет исполнено! – отсалютовал шут. Когда дверь за ним закрылась, Екатерина скептически взглянула на сына. – Вижу, ты занят детьми и котами, – промолвила она. – А между тем наследник престола превращает Лувр в кабак. Да уж, прекрасные у нас перспективы! Генрике догадывался, что она пришла поговорить о Франсуа. Но он, к своему стыду, ничего утешительного ей сказать не смог. – Я пытался с ним говорить, но тщетно. Не знаю, что делать. – Я постараюсь побеседовать с ним. Боже мой, он – наша последняя надежда! Ведь всё становится хуже и хуже. Из Наварры доносят, что гугеноты запаслись новыми силами. А из Жуанвиля твердят, что Гиз уже вовсю получает деньги от Филиппа Испанского! Нам нужен адекватный наследник. – Что ж, попытайтесь поговорить с ним. Я буду молить небеса, чтобы он вас послушал. – Всегда стоит надеяться, – вздохнула Екатерина. *** Королева-мать поморщилась, зайдя в покои сына. Здесь царило ощущение запущенности, одиночества и отчаяния. Проходя через тёмную приёмную, она поймала себя на мысли, что не была здесь уже очень давно. Какая же пропасть разделяла их с Франсуа... А сейчас она идёт поговорить с ним, как с сыном. Что сказать ему? Екатерина не знала, чем он жил последние годы, о чём думал, что чувствовал. Все они слишком увлеклись политикой и забыли о том, что являются, ко всему прочему, одной семьёй. Она начала осознавать степень отчуждения между ними, её вдруг посетила мысль: а что если так не должно быть? В приёмной никого не было. Даже слуги куда-то запропастились. То ли Франсуа всех выгнал, то ли о нём все резко забыли. Она прошла в спальню. Там царил ещё больший бардак, а на широкой кровати спал Франсуа, свернувшись в комочек. Екатерина на цыпочках подошла и взглянула на его лицо. Во сне он насупился, как маленький ребёнок. Это заставило её мягко улыбнуться. Франсуа будто почувствовал чьё-то присутствие и распахнул глаза. Тотчас выражение лица его переменилось, на нём отразились страдания и болезненность. Немного привыкнув к свету, принц, наконец, разглядел склонившуюся над ним Екатерину. – Матушка? – удивлённо спросил он еле ворочающимся языком. Во рту было сухо. Королева подошла к небольшому столику, стоящему чуть поодаль, где, помимо нескольких сортов вина, приметила графин с водой и, плеснув её в кубок, подала ему. Анжу начал жадно пить. Наконец утолив жажду, он вопросительно взглянул на мать. – Простите, что я не встретил вас в более подобающем виде, мне не докладывали, что вы придёте. – Более подобающий вид не помог бы тебе, – горестно усмехнулась она, присаживаясь на краешек его постели. – Весь двор говорит о том, что с тобой происходит. Франсуа вставать не собирался. У него совсем мне было сил на это. Он лишь присел на кровати, облокотившись о подушку. – А что происходит? – криво улыбнулся герцог. – Я просто живу. Это так неожиданно? Она покачала головой. Он же сам всё понимает, но упрямится. – Тебе нравится быть совсем одному? – напрямую спросила она. На секунду на его лице промелькнула боль. Явная, обнажённая. Но он поспешил скрыть её. – Я в любом случае был бы один. Мне так на роду написано. – Что за глупости? Если бы ты вёл себя как благопорядочный принц крови, достойный наследник престола, со временем люди оценили бы все твои достоинства, наградили своим уважением и начали почитать. Ты был бы не один, а среди друзей и единомышленников. Анжу устремил куда-то задумчивый взгляд. – Вы говорите время... – неожиданно вымолвил он. – Будто это что-то неограниченное, будто его легко тратить на всё, что пожелаешь. Но у меня нет этого времени. Она могла бы понять гораздо раньше, где-то пол года назад. Она совершенно точно должна была понять хотя бы сейчас. Но она ничего не поняла, потому что понимания между ними не было слишком много времени. – А на что ты его тратишь? На вино, низменные развлечения и прожигание жизни? А также на предательства своей семьи, метания между конфессиями и странами, игры в политику? Подумай о том, что ты вообще сделал, Франсуа. Внешне он оставался спокойным, но внутри после каждого её слова взрывалась боль, каждый раз всё сильнее и сильнее. Невольно она поступала жестоко, хоть и не осознавала этого. Франсуа действительно ничего толком не сделал. И теперь безумно жалел об этом. Он ничего не отвечал, смотрел на неё без всяких эмоций. А она списывала это на безразличие и безответственность. Екатерина не выдержала: – В кого ты превратился, сынок?! – вскричала она, исключительно итальянским жестом взмахивая в воздухе руками. – Матушка, я умираю, – вдруг неожиданно спокойно и бесцветно ответил он, глядя в пространство. Её будто ударили чем-то тяжёлым. – Что это значит?! Ей удалось только прошептать это, потому что голос непонятным образом исчез на несколько секунд. – То и значит. Врачи говорят немного осталось. Екатерина смотрела на него во все глаза и не могла осознать того, что он только что сказал. – Нет! – истерично воскликнула она. – Это какие-то глупости. Решительно невозможно! Ты ещё совсем молод, в твоём возрасте не умирают. – Карл был младше, – пожал плечами принц. Он неожиданно примирился со своей участью. Что ж, если скоро за ним явится смерть, он примет её спокойно, без страха и сожалений. Ведь это всё равно необратимо. К чему мучиться. – Но ты не можешь умереть, – упрямо покачала головой она. Екатерина вела себя, как ребёнок, который не хочет верить в то, что его волшебных миров нет. Она считала, что всё теперь будет в порядке, когда она уже потеряла мужа и двух сыновей. Она и представить себе не могла, что может потерять третьего. Да и с Франсуа никогда ничего не предвещало такого конца. Он был несколько болезненным, как и все члены семейства Валуа, но королева не замечала за ним признаки болезни в последнее время. Вполне возможно, что эти несколько месяцев, когда всё, видимо, совсем обострилось, он скрывал эти признаки за постоянным опьянением. Но как она, его родная мать, могла ничего не заметить? Нет-нет, здесь решительно какая-то ошибка! Франсуа, видя сомнения в её глазах, вытащил из-под подушки тот самый платок, забрызганный кровью, и продемонстрировал его ей. Она в ужасе вскрикнула и отпрянула. Это просто нереально! Какой-то жуткий сон. Но он действительно болен. С этим уже ничего не сделаешь. – С Карлом было тоже самое. Но он жил с этим достаточно долго... – неуверенно проговорила она. – Ты не... Ты ещё можешь вылечиться. Ей самой хотелось верить в то, что она говорит. А сердце внутри разрывалось. Она никогда не думала, что переживёт своего младшего сына. И всегда считала, что всё успеется, поэтому особо никогда не стремилась к близости с ним. Но сейчас выясняется, что слишком многое упущено, что это никак не вернёшь. – Нет, я не могу поправиться. Чувствую, что скоро Господь призовёт меня к себе. – Не говори так, пожалуйста! Мы всё сделаем, чтобы ты выздоровел. – Хватит. Хватит этого лицемерия. Никому не было до меня дела, пока я не начал умирать, – с этими словами Франсуа отвернулся. А Екатерине хотелось расплакаться. Теперь он никогда не поверит, что важен для них. И он её сын. У которого не было никого, которого все они бросили. Но плакать ей было нельзя, ведь она была королевой. Екатерина ещё раз посмотрела на Франсуа, сердце защемило. А над домом Валуа нависла очередная трагедия, счёт которым они уже потеряли. Но, быть может, Господь помилует их на этот раз?