Пепел

Генрике стоял на верхней галерее и смотрел в одну точку. Перед ним просыпался Париж. Прекрасная панорама города с маленькими извилистыми улочками, изящными башнями, многолюдными площадями – всё приобрело в его глазах чёрный погребальный оттенок. Свинцовые небеса сулили мрак, который теперь никогда не закончится. Он похоронил брата. Он похоронил династию Валуа. Теперь они действительно погибли. *** Двумя неделями ранее. Париж, Лувр. То что Франсуа смертельно болен стало для Генрике ударом. Он понял, чем было оправдано всё, что принц делал последний год – он, видимо, пытался заглушить отчаяние. Теперь короля мучала совесть, что Франсуа было так страшно, а он был совсем один. Сообщая ему о своей болезни, Анжу, тем не менее, был совершенно спокоен. Должно быть, он уже примирился с судьбой. Даже пытался шутить и впервые за долгое время был не пьян. Тогда Генрике ничего не смог сказать ему в ответ. Лишь стоял, будучи не в силах поверить. А через месяц принц уже лежал в постели, метаясь в предсмертной горячке. Он угас быстро. С детства Франсуа обладал слабым здоровьем. Странно, что Карл боролся с болезнью много лет, а младшего брата она скосила буквально за полтора года. Однако Карл был королём, а ещё у него была настоящая семья – женщина, которую он любил, и маленький сын. У него были стимулы жить, сражаться со смертью. У Франсуа же этих стимулов не было. – Мне очень жаль, но Его Высочеству теперь поможет только чудо, – вздохнул придворный лекарь, бессильно разводя руками. – Да сделайте же что-нибудь! – бросилась к нему Екатерина, до этого стоявшая у изголовья сына. – Хотите лишиться головы?! – Тише, матушка, держите себя в руках, – мягко обратился к ней Генрике, подходя сзади и опуская руки ей на плечи. Королева-мать, сама от себя того не ожидая, резко повернулась к нему, уткнулась куда-то в ключицу и... Заплакала. Никто никогда не видел её плачущей. – Не убивайтесь, матушка, – раздался слабый голос Франсуа со стороны постели. – Ничего страшного не произойдёт. Я просто уйду. Мне не страшно, и вы не боитесь. Это пустяк. Сущий пустяк. Выглядел он ужасно. Сероватая едва ли не прозрачная кожа, впалые щёки и лихорадочно блестящие глаза. Лоб покрытый испариной, руки, хватающиеся за простыню, учащённое дыхание. – Не говори так! В голосе несчастной женщины, потерявшей мужа, дочь, двух сыновей и многих других близких людей, звучали истеричные нотки. Она бросилась к кровати сына, упала перед ней на колени и поднесла к губам его руку. – Я не думала, что так произойдёт. Господи... Прости меня! Франсуа сквозь кровавую пелену на глазах видел отчаяние и раскаяние на её лице. Но это всё слишком поздно. Ему нужна была мать, когда он рос, взрослел, пытался где-то найти себя, мучался, будучи неспособным обрести смысл жизни. – Бог простит, – прошептал он. Екатерина почувствовала панику. Он её отвергает? Что же она наделала?! Перед глазами встала смерть Карла. Всё было примерно так, он тоже проклинал их всех. Но Карл простил, ведь он умер с криком:"Мама!" на устах. А Франсуа простить не может. Перед глазами Екатерины начали проноситься картины их жизни. Вот Франсуа родился: маленький, слабенький младенец. Некоторые врачи говорили, что он не выживет. Но нет, Франсуа выжил. Он рос назло всему, а её не было рядом. Она слишком многое на себя взвалила. Потом он пытался найти себе место, а они все не позволяли. Гнали его прочь. И что в итоге? Теперь он неожиданно умирает, а они даже не успели побыть семьёй. Сейчас она вдруг поняла, что её сын не был слабым. Карл – возможно. А Франсуа – нет. И он не простит её именно по этой причине. Близкие люди умирали по-разному. Генрих, её супруг, сжимал ей руку и улыбался перед лицом смерти, до последней секунды играя роль храбреца. Франциск плакал и прятался в её объятиях, а она никак не могла защитить его. Елизавета умирала на чужбине, дрожащей рукой пытаясь написать матери последнее "прощай". Карл проклинал, но всё равно звал её. А Франсуа смотрит холодно и не прощает. Были и другие. Она всех их сейчас вспоминала. Был Франсуа де Гиз, который на прощание чуть было не сказал ей, что любит, только она не позволила. И, быть может, истекая кровью на смертном одре, думал о ней. Был Нострадамус, который исчез в предзаканом тумане... Чёрт его знает, быть может, он и не мёртв. Ещё был добрый король Франциск I, который откровенно смеялся в лицо смерти и смотрел прямо в глаза юной Екатерины, ведь во всеобщей скорби только она отвечала ему ответной улыбкой, тем самым показывая, что, как и он, ничего не боится. Ещё была Жанна д'Альбре, которую она убила сама. А что если смерти тех, кого любит Екатерина – это расплата за те жизни, которые она отняла? Сколько же она существует. И всё смерти-смерти-смерти... Неужели ей суждено пережить всех? Екатерина ещё раз взглянула на Франсуа. Потом поднялась, нагнулась над ним и поцеловала в лоб. – Не бойся, – только и сказала она. – Это не страшно. И вдруг улыбнулась. Пожалуй, это был один из немногих моментов в жизни, когда он был ей благодарен. И слабо улыбнулся в ответ. А после этого она отвернулась и отошла куда-то во тьму комнаты. Нужно просто отпустить его в свободный полёт, больше тут ничего не сделаешь. Он был сильным, раз как-то справлялся без неё все эти годы, и она тоже будет сильной, не станет мучать его ещё больше. Ближе к ночи у Франсуа началась сильная лихорадка и усилились приступы кашля. Вся подушка была в крови. Пришёл священник. В гробовом молчании он наклонился, чтобы исповедовать принца. А Франсуа взглянул дерзко и сказал, что ни о чём не сожалеет. Он ни во что теперь не верил. Когда священник ушёл, к постели, наконец, подошёл Генрике. Он понимал, что Франсуа, возможно, не переживёт эту ночь. Нужно успеть попрощаться. Король долго думал, что ему сказать. Их отношения были слишком сложными. Всё, что они друг о друге думали, было ими уже сказано. Но есть ли что-нибудь ещё? Генрике нерешительно взглянул на скрючившуюся фигурку брата и вдруг понял, что есть. Он вспомнил, как в детстве они однажды отправились купаться в реке, когда двор был в Фонтенбло. Принцы были под присмотром взрослых, но это не спасло Франсуа, который случайно зацепился рубашкой за какой-то сук дерева, спускающегося прямо в воду, испугался и начал тонуть. Благо Генрике вовремя оказался рядом. Сейчас он вспоминал свои чувства в тот момент, свой страх, что сейчас этот маленький надоедливый мальчишка умрёт, исчезнет, они больше никогда не смогут громко ссориться друг с другом, драться за игрушки, а потом вместе лечить царапины и выслушивать нотации. Сейчас Генрике почувствовал что-то похожее и рванулся к постели Анжу. – Франсуа! – король сжал ослабшую руку брата. – Маленький идиот, не смей умирать, слышишь? Принц такого, конечно, не ожидал. Что за странное поведение? – Боишься, что некому будет трон свой передать? – горестно усмехнулся он. – К чёрту трон! – громко воскликнул Генрике. – К чёрту Францию! Не закрывай глаза, дурак! Слышишь? Пожалуйста! Сейчас важен был только Франсуа. Какое королевство? Всё пустяки по сравнению с ускользающей жизнью. – А что тебе с того? – недоверчиво прохрипел принц. – Ты мой брат, дьявол тебя побери! Он должен был это сказать. Хоть когда-то. Франсуа горестно усмехнулся. – Почему только сейчас? – тихо спросил он. – Прости, – вместо ответа промолвил Генрике. А принц понял, что не может не простить. Он должен быть сильным, конечно. Но ещё он должен быть выше всех обид, ведь они – его семья. – Прощаю, – сорвалось с его губ. – И матушку прощаю. Скажи ей как-нибудь потом. Пускай знает. В конце концов вы все – моя семья. И у меня никого больше нет. Это было действительно так. Друзей у него не осталось, собственную семью он завести не успел. Франсуа смотрел в потолок, будто пытаясь пронзить его взглядом и увидеть ширину небес, куда ему вскоре предстоит подняться. В детстве он тоже смотрел на далёкие звёзды. Кажется, что прошло всего ничего, а ему уже пора умирать. – Как жить хочется... – задумчиво промолвил он. – Было бы возможно – мы бы с тобой поменялись, – горестно усмехнулся Генрике. – Не смей! – вдруг резко ответил Франсуа, поворачиваясь к нему. – И ты не смей. Генрике не хотел, чтобы он умирал. Так почему он продолжает мучаться? Позже у него начался бред в горячке. Сознание уже отказывало. Генрике по прежнему не отпускал дрожащую руку, пытаясь создать незыблемый памятник родных черт в памяти, пока он ещё хотя бы дышит. И что с их проклятой жизнью не так? Почему столько потерь? Никто больше не суетился вокруг. В тёмной комнате находились лишь сидящей подле брата король, тихо плачущая и молящаяся на коленях в стороне Екатерина и находящийся у входа придворный лекарь. В тишине громко тикали стрелки часов. И с каждой секундой времени становилось всё меньше. – Генрике, полюбуйся за меня восходом, – прошептал Франсуа. – Я помню, как в юности мы смотрели на восход. Там ещё была Марго... А где она? Марго! Марго! – Марго здесь нет, – покачал головой король. – Позовите её! Позовите! – неожиданно громко выкрикнул принц. Все встрепенулись. Он бредил, у него начались судороги. – Господи, прости! Генрике, прости! Мама, где ты? Генрике... Не отпускай руку, мне страшно. Марго! Марго! Где же ты? Марго! – извивался на постели Франсуа. – Тише, милый, тише, – со слезами бросилась к нему Екатерина. – Не бойся, пожалуйста! Мы все здесь, мы все с тобой. – Я увижу отца, Карла и Франциска, – задыхаясь, твердил он. – Но, Боже мой, как хочется жить! Я не хочу! Не хочу! – Маленький мой... Не надо. Всё будет хорошо, – исступленно повторяла Екатерина. Лицо её скривилось от боли. Франсуа замолк. Он долгое время лежал с закрытыми глазами. А потом вдруг вскочил, широко распахнул глаза и выкрикнул во всё горло: – Я не боюсь! А потом упал на подушки. Чтобы больше никогда уже не встать. Повисла гробовая тишина. Медленно подошёл врач и осторожно поднял руку герцога, пытаясь нащупать пульс. – Он мёртв, – глухо раздался его голос. Никто не шелохнулся. Так они и сидели до рассвета. Франсуа больше ничего не чувствовал и ни о чём не сожалел. Глаза его закрылись, кожа побледнела, губы посинели, с сам он стал совсем холодным. Генрике, наконец, расцепил их пальцы. Что ж, это больше не их Франсуа. Это просто труп. Некого теперь жалеть, не по кому рыдать. Король подошёл к окну, широко распахивая створки. Пускай брат посмотрит на рассвет. Он ведь так этого хотел. Солнце золотило черепицу на крышах домов, восходя, чтобы засиять ясным днём. Красиво. Но любоваться некому. Ушёл Франсуа с его колкими фразочками, вечным бурчанием и раздражающим легкомыслием. Нет больше рыжих вихров, которые так и хочется состричь, забавных веснушек и чересчур громкого смеха, отпугивающего придворных. Есть только растерянность во встретившихся взглядах Генрике и Екатерины. И главный вопрос: что теперь? А теперь ничего. Это гибель и для несчастного принца, и для династии Валуа. *** Наварра, Нерак. Птицы за окном щебетали, как безумные. Яркие лучи солнца врывались в комнату, будто пытаясь прожечь гобелены на стенах. Всё было как всегда. Только вот Франсуа больше не было. Марго не плакала. Ни слезинки не пролила. Ей было попросту не осознать. Франсуа умер? Какие глупости! Это нелепо. Конечно, он жив. Сидит сейчас где-то в Лувре и смеётся над тем, как разыграл её. Смеётся. Точно. Он всегда любил смеяться. Марго закрыла глаза и увидела перед собой родное улыбающееся лицо, рыжие лохмы, разлетающиеся во все стороны и россыпь веснушек на чуть вздёрнутом носу. И вдруг ей невозможно захотелось кричать. Так громко, чтобы эти ужасные доисторические стёкла повылетали из оконных рам. Она вскочила и бросилась к выходу из своих покоев. Если бы кто-нибудь смотрел, его наверное удивило бы, что королева Наваррская прибегает в конюшню, велит срочно подать ей любую лошадь и галопом ускакивает на ней прочь. Но всем было всё равно. А ей необходимо вырваться на свободу. Она быстро добралась, куда хотела. Ей было известно, что с одного из холмов, опоясывающих город, открывается прекрасный вид. Туда она и стремилась. Маргарита буквально слетела с лошади, поспешно привязывая её к первой попавшейся ветви дерева. Дальше она двинулась бегом. Скорее-скорее, к самой вершине холма. Вот уже и знакомая полянка на самой высокой точке в окрестностях. А вокруг долины, леса, бесконечные просторы. А где-то вдалеке Париж. Она вглядывалась в горизонт, надеясь увидеть там родной город, где сейчас, наверняка, всё затянуто в траур, а в Лувре не смолкают рыдания. И, наконец, она позволила себе упасть на колени и громко-громко закричать, будто пытаясь дозваться душу Франсуа, наверняка уже преодолевшую границы облаков в своём полёте в бесконечность. Из глаз брызнули долгожданные слёзы. Она рыдала, срывая голос, то вставая, то вновь падая на землю, катаясь по траве, как безумная. Никто не придёт её утешить. Франсуа – лично её потеря. Она уже лишилась двух братьев. Но никак не ожидала, что потеряет и третьего! Франсуа был самым младшим. Это она должна была умереть до него! Проклятое солнце продолжало жарить своими лучами. Всё вокруг казалось выбеленным, болезненно-ярким. Она точно не знала, отчего он умер. В письме написали, что от болезни. А ведь её даже не было на похоронах. И она не попрощалась. В последний раз они виделись очень давно, и тогда подумать не могли, что не встретятся снова. Маргарита вспомнила страшное предназменование на том рисунке. О великая судьба! Она запрокинула голову к солнцу. Зачем жестокая вселенная отобрала у неё любимого брата? К чёрту вселенную! Теперь Марго будет сама по себе. А Франсуа упокоится с миром. И в могиле он будет лежать без лишних терзаний.