Пепел

Лихорадка уже совсем измучила. Генрих приподнялся на подушках, утирая лоб, покрывшийся испариной. Протянул руку за стаканом воды и отхлебнул. В голове, казалось, поселился кто-то и с силой давит на стенки, раскалывает, заставляет его страдать от ужасной боли. Конечно, этого следовало ожидать. После путешествия Гиз слёг в постель. Должно быть, сыграл роль и холод, и переутомление, и старые раны, которые давали о себе знать. В конце концов, он уже не юноша. И даже несмотря на бодрость духа, тело иногда предаёт. Во дворе гремели каменщики, которым было приказано заново вымостить площадку напротив входа. Шум этот ужасно раздражал. Генрих ослабевшими пальцами подхватил колокольчик, принимаясь из последних сил звенеть. Вскоре появился слуга, готовый исполнить любой приказ своего господина. – Вели болванам во дворе прекратить грохот, он меня раздражает, – недовольно промолвил он. – Но Ваша Светлость, вы же сами наняли рабочих, чтобы... – Это указ. Слышишь? Генрих не готов был вступать в дискуссии. Он просто хотел тишины. Озадаченный слуга удалился. Вскоре всё умолкло и Гиз смог ненадолго погрузиться в тревожный сон. Ему ничего толком не снилось. Лишь смутные обрывки образов, абсурдные картинки, не связанные друг с другом, которые он едва ли сможет вспомнить, открыв глаза. Разбудил его приход брата. Луи появился у постели больного, присаживаясь на кресло рядом, издавая при этом некоторый шум, которого оказалось достаточно, чтобы прервать неровный сон. – Какого чёрта?! – возмутился Генрих. – Прости. Не знал, что ты спишь, – сконфузился Луи. – Мне уйти? – Ладно уж. Сиди, раз пришёл. Таким брата кардинал давно не видел: бледное лицо, лоб, покрытый испариной, растрепавшиеся волосы, лихорадочно блестящие глаза. Он лежал в белом ворохе простыней и толком был неспособен ничего сделать. Должно быть, именно поэтому и был зол. Больше всего Генрих ненавидел беспомощность. – Почему ты прогнал каменщиков? – Они мешали мне спать. Луи усмехнулся. Это так похоже на драгоценного старшего братца! Генрих всегда ставил свои желания превыше всего. Как ни странно, этот способ работал. Герцог таким образом держал происходящее в своих руках, а это для достижения определённых целей весьма неплохо. Луи подошёл к камину и, взяв кочергу, подвинул несколько поленьев, чтобы лучше горели. В замке сыро и холодно, что может пагубно отразиться на выздоровлении Генриха. – Так зачем ты пришёл? – осведомился Гиз, пытаясь приподняться на подушках. Луи бросился ему помогать. – Я не могу прийти ради того чтобы тебя навестить и поинтересоваться твоим самочувствием? Губы Генриха сложились в усмешку. Подобные слова из уст представителя дома Гизов звучат как откровенная ирония. – Брось, тебе ведь что-то нужно. Кардинал вновь устроился в кресле, направляя взгляд на картину, изображающую Александра Македонского в воинском облачении на фоне его армии, которая висела над столом на противоположной стене. Генрих был не чужд искусству, которое охотно собирал. И в его покоях, и в коридорах, и в залах замка были развешены живописные полотна, крупные гобелены, установлены статуи. Гиз будто попытался воссоздать своё подобие Лувра. Молчание затянулось. А ведь Генрих прав: Луи действительно пришёл не просто так. Только вот он не знал, как начать щекотливую тему. Даже, скорее, больную. – Генрих... Послушай, матушка писала... – неуверенно проговорил он. Как и следовало ожидать, кардинал тотчас был прерван. – Я не хочу об этом слышать, – холодно заявил герцог, убирая со лба прилипшие светлые пряди. – Генрих! Нельзя так. Они не общались уже очень долго. Ссора Генриха с матерью уходила корнями в какие-то давние события, о которых Луи толком ничего не знал. Его не посвещали. Факт один: Гиз не желал общаться с собственной матерью, а брат был бы не прочь их примирить. – Ты же помнишь, что сила нашего клана в единстве, – постарался он подойти к вопросу с другой стороны. – Герцогиня Немурская, – он специально подчеркнул это слово, – не с нами и не имеет отношения к нашей силе. – Ты несправедлив. Она очень многое сделала для Лиги. – Пускай Лига с ней и общается. Я не обязан. Иногда он бывал предельно упёртым. Главное, совершенно неясен смысл подобной бескомпромиссности. Луи понял, что стену ему не сломать. И, видимо, никому не удастся. Стоит надеяться лишь на то, что Генрих сам одумается. *** Екатерина с детьми появились в покоях Генриха через день. И он был счастлив видеть семью. Сыновей, по крайней мере, точно. – Как твоё самочувствие, муж мой? – осведомилась Екатерина. – Получше. Благодарю. Он уже спокойно сидел, облокотившись на подушки, да и лихорадка спала. Проворный Клод, как всегда, первый понёсся к отцу. Он уселся на край кровати, принимаясь болтать ногами. Генрих с улыбкой взлохматил отросшие кудряшки на его голове. – У Карла сегодня был уроки фехтования, – поведала герцогиня. – Он делает упехи. Генрих с гордостью взглянул на старшего сына. Из него выйдет отличный воин и преемник. – Я тоже буду фехтовать, когда подрасту, – восторженно заявил Клод. – Тебя же шпага перевешивает! – фыркнул Карл. – Это пока. Но скоро я буду высоким и сильным. Луи в беседе братьев не участвовал, а, как всегда, предпочитал отмалчиваться. Он был не по годам смышлёным, но скрытным и несколько болезненным. У него были неплохие успехи в учёбе, он любил читать книги, а также отличался и в грамматике, и в прочих науках, которые ему преподавали. Они посидели ещё немного. Потом Екатерина собралась уходить, считая, что больному необходим покой, а дети его утомляют. Однако Клод надул губки и схватился за руку отца. – А можно мне остаться? – жалобно спросил он. – Хотя бы ненадолго! – Клод! – возмутилась герцогиня. Вот негодный мальчишка! Вечно нарушал всю систему и никогда не слушался. – Пускай остаётся, – неожиданно промолвил Генрих. – Что в этом плохого? Он был рад провести время с сыном. Екатерина поджала губы. Зачем потворствовать желаниям ребёнка? Но слово мужа – закон. Карл с Луи переглянулись и устремились за матерью. Когда троица скрылась за дверью, Генрих жестом пригласил Клода устраиваться рядом. Тот без раздумий залез на кровать прямо в обуви, удобно располагаясь под боком отца. Гиз тихо рассмеялся. Клод протянул ладошку и коснулся его небритой щеки. – Колючий, – хихикнул он. Генрих чувствовал тепло ребёнка, наслаждался непосредственностью всего, что он говорил, и в этот момент был по-настоящему счастлив. Раньше ему не подумалось бы, что дети что-то настолько привносят в твою жизнь. Он всегда знал, что когда-то станет отцом большого семейства, но и подумать не мог, как это значимо. Когда родился Карл, Генрих был ещё совсем молод, толком не мог понять, что значит иметь ребёнка. С годами пришло чувство ответственности и наконец ощутилась связь с детьми. – Папа, а ты научишь меня ездить в седле? Я очень-очень хочу! – сказал Клод, смотря на него широко распахнутыми глазами. – Но ты ещё мал для этого. Будучи самым младшим, он всегда стремился поскорее поспеть за старшими. И, надо сказать, у него это очень неплохо получалось. – Пожа-а-алуйста! – протянул Клод. – Хорошо, я об этом подумаю. В конце концов, наверное, можно уже посадить его на пони. Нужно только, чтобы на улице стало хоть немного теплее. – Ты самый лучший! – убеждённо заявил мальчик. Генрих широко улыбнулся и притянул его к себе, приобнимая. Однако идиллия длилась недолго, поскольку в приёмной опять раздались чьи-то голоса. Охранники на входе, видимо, пытались охранять покой герцога, не впуская постороннего, но тот был крайне настойчив. Генриха посетила мысль, что столь бесцеремонно может идти напролом только одна особа. – Но мадам! Его Светлость велели никого не впускать! – слышались громкие заявления охранника. – Мне можно! – протестовал женский голос. – Да что там такое?! – не выдержал Гиз. – Велите впустить! Голос у него от болезни был хриплым, но, тем не менее, его услышали. Через пару секунд дверь распахнулась. На пороге с торжествующим видом стояла Маргарита. – Что я вам говорила! – обернулась она к охранникам. – Да уж, вы очень браво сюда прорывались. Говорю вам как военный человек: у вас бы вышло прекрасно штурмовать крепости, – усмехнулся Генрих. – Я всегда подозревала, что во мне много скрытых талантов, – пожала плечами она. – И что заставило вас совершить этот зверский набег средь бела дня? – в таком же шутливом тоне продолжал он. – Исключительно беспокойство о вашем здоровье. Она прошествовала вглубь комнаты. Клод тотчас соскочил с кровати и бросился к ней. – Марго! – восторженно завизжал он. Маргарита со смехом присела на корточки и прижала его а себе. – Мой юный друг, – громко объявила она. Генрих наблюдал за свалкой посреди комнаты, едва сдерживая хохот. Эти двое отчего-то выглядели предельно забавно. – Итак, – кашлянул он, – неужели вы действительно беспокоились обо мне? В тоне звучал явный скептицизм. Как и Луи, Маргарита вряд ли относилась к тем людям, которые приходят просто так. Клод вернулся обратно к отцу, а Марго устроилась на кресле подле постели больного. Гиз поспешил повыше приподняться и натянул на себя одеяло. – Ваш сын, герцог, куда галантнее вас! – фыркнула она. – Он сначала должным образом приветствует даму, а потом уже интересуется причиной её визита. Генрих закатил глаза. Сейчас с больной головой у него не было сил вступать с ней в обмен колкостями. – Но ладно, если вам так угодно, я повторю, что действительно пришла узнать, как вы себя чувствуете. – Что ж, в таком случае, я благодарен вам за беспокойство. Мне уже гораздо лучше. – Видимо, наши дорожные приключения не прошли для вас бесследно. Так оно и было. Генрих уже поклялся себе, что ни за что больше не отправится в длительное путешествие при такой ненадёжной погоде. Между тем Маргарита поднялась и направилась к окну. – У вас здесь темно, как в подземелье, – проговорила она, распахивая плотные шторы. Генрих поморщился от яркого света, скользнувшего в комнату и ударившего в глаза. – Умоляю вас, закройте обратно! – возмутился он. Она вела себя, будто была здесь полноправной хозяйкой. Очевидно, выбрав такой стиль поведения, графиня Ажанская хотела убедить окружающих в своём бесконечном мужестве и способности делать всё, что пожелает. Однако выглядело это действительно смешно. Так обычно ведут себя люди, которые, на самом деле, ни в чём не уверены. Маргарита, пожав плечами, вернула всё как было. Что ж поделаешь, если ему так нравится. – Вам здесь не слишком скучно? – продолжила она беседу, возвращаясь в кресло. – Да нет. Вот, Клод меня развлекает. К тому же, вариантов нет, в любом случае. В этом он был прав. Пока не придёшь в себя, придётся лежать в постели. – А Марго обещала научить меня играть в шахматы! – вдруг вспомнил Клод. Генрих посмотрел на неё как на ненормальную. Какие шахматы с четырёхлетним ребёнком? – А что? – невинно поинтересовалась она. – Я вовсю играла в семь лет. У Генрике не было партнёра, вот он меня и научил. При воспоминании о брате на её лице отразилась грусть. Но это длилось недолго. Всё это время она запрещала себе вспоминать о нём, вот одёрнула себя и сейчас. Генрих тоже ощутил что-то неприятно кольнувшее в груди. Причиной была то ли старая рана с той самой истории с Маргаритой, то ли же банальная неприязнь к королю Франции, существующая сейчас. А, возможно, всё вместе. Он предпочёл промолчать, чтобы больная тема не продолжилась. – Так что же? Где у вас шахматы? – подчёркнуто весело спросила она. Он указал на каминную полку, где действительно шахматная доска с фигурами. Марго поспешила её принести и поставить на прикроватный столик, который они сдвинули так, чтобы все могли до него достать. – Итак, – потёрла ладони она. – Приступим. *** Троица прекрасно провела время. За Клодом пришли только ближе к вечеру. До этого полным ходом воплощался в жизнь план Маргариты научить играть его в шахматы. С тем лишь уточнением, что, во-первых, объяснял, в основном, Генрих, поскольку она сама ничего доходчиво растолковать не могла, а, во-вторых, Клод ничего так и не понял. В итоге, они сами сыграли несколько партий, закончив всё равным счётом. Комнату начали окутывать сумерки. Появился слуга, который зажёг свечи. Генрих по-прежнему сидел на постели, толком не меняя позу, но накинув бордовый халат с золотистой вышивкой по краю. Маргарита же, не в силах усидеть на месте, вечно вставала и принималась ходить по комнате. Сейчас она в задумчивости замерла посреди помещения. Генрих с интересом разглядывал её, ожидая, что она всё же прервёт затянувшееся молчание. Он не стал анализировать тот факт, что она всё ещё здесь, для него все её действия были необъяснимы. – Готов поспорить, что вы сейчас раздумываете о том, как прибрать к рукам Лотарингию, если я вдруг преставлюсь, – насмешливо произнёс Гиз, выводя Маргариту из раздумий. – Однако позвольте вас разочаровать: от обычной простуды редко умирают. Она зло посмотрела на его. – Вы несносны! Просто невозможны! Генрих как никто другой умел вывести её из себя. Сейчас захотелось придушить его той самой подушкой, на которой он лежал. Он примирительно поднял руки: – Спокойно. А то я вас боюсь. Она усмехнулась. – Что если не напрасно? Конечно, он не воспринимал её всерьёз. И это веселило её. Потому что разработай она самый коварный план против него – он ничего не заметит. Марго вернулась к своему креслу. – В таком случае, я готов рискнуть. Ничего не меняется с годами. Он готов безрассудно уповать на себя в любой ситуации. Хотя, как выясняется, слабые стороны у него тоже есть. Например, сейчас он болен и не может подняться с постели, а она способна на всё. Ясно, на чьей стороне преимущество. Он смотрел на её лицо, сияющее в отблесках свечей, с этим странным выражением, которое он не понимал. Она была совсем не той. Она была другой женщиной. И кто эта другая? Он не знал. Он не мог разгадать её. Перед ним каждый день сменялось слишком много её масок. И вдруг Генриха посетила мысль: что если она действительно чем-то для него опасна? Шутки шутками. Однако Маргарита ведёт себя уверенно. Был бы так невозмутим человек, у которого нет ничего за душой? Ведь внешне её обстоятельства не слишком благоприятны. Самое опасное с ней – это доверие. А ощущение единения, которое Генрих сегодня испытал, когда они беззаботно веселились с ней и с его сыном – это ли не ловушка? Ему нельзя позволять себе слабостей. И нельзя проникаться к Маргарите. Карл был прав, когда твердил, что она угроза. Если не для Генриха, так для кого-то другого. Уж истинная Валуа всегда найдёт незащищённую жертву. Через какое-то время она всё же ушла, пожелав ему доброй ночи, так и не открыв истинной причины, почему была здесь. А есть ли эта причина? Чёрт его знает. После её ухода, Генрих забылся тревожным сном. Всю ночь ему снились какие-то кошмары, которые он не мог вспомнить на следующий день. С утра же он послал пажа к Эжену, который вскоре собирался отправиться проведать своё поместье, но, благо, пока что был здесь. Друг явился достаточно быстро, здороваясь с Генрихом, задавая дежурные вопросы о его самочувствии, а потом интересуясь, что же такого срочного ему понадобилось. Гиз выглядел несколько взволнованным. – Эжен, пожалуйста, привези в замок Агнессу, – неожиданно попросил он. Бланше воззрился на него со смесью неверия и удивления. Почему именно сейчас? – Агнессу?! Ты уверен, что хочешь этого? – Да, – задумчиво отозвался Генрих. – Я понял, что мне нужна именно она.