Пепел

Генрих прицелился. Тетива натянута, стрела смотрит точно в красный центр мишени. Сейчас отпустишь, и с характерным свистом она стремительно полетит вперёд, вонзится в цель. Он испытывал удовольствие, сжимая в руках настоящее оружие. То самое, которым ты можешь поразить врага, видеть его падение. На лужайке перед замком установили мишени по приказу герцога, который пожелал потренироваться в стрельбе из лука, давно уже не являющегося оружием на войне, но оставшегося способом провести время в движении. Эжен с Карлом стояли рядом и смотрели, как он стреляет, поражаясь его меткости. Сами они не были любителями подобного занятия, предпочитая созерцание действию. На улице стояла прекрасная погода. Солнечные лучи наконец прогрели землю, дул приятный лёгкий ветерок. Над зеленеющими свежей листвой высокими бесконечными холмами Лотарингии простирались прозрачные голубые небеса с едва заметными мягкими облаками, медленно плывущими в неизвестном направлении. Идиллия, одним словом. Давно не случалось таких удивительно беззаботных дней, наполненных светом и умиротворённостью. – Да когда же ты промахнёшься, в конце концов?! – воскликнул Карл, не сдержав своих эмоций, когда новая сторона брата напополам пробила ту, которая уже была до этого в центре мишени. Генрих громко рассмеялся. – Не жди. Этого никогда не случится. Майеннский неопределённо хмыкнул. Ни то от зависти, ни то от гордости за меткого родственника. Эжен в это время увлечённо пинал камень, лежащий на траве, носком сапога, поскольку других занятий для себя не находил. Он просто наслаждался тем, что в кои-то веки всё спокойно, никто не собирается армию и не составляет заговоров. Удивительно, но с тех самых пор, как Наваррский был объявлен наследником французского престола, все они впали в странное оцепенение. Впервые Гиз со сторонниками были растеряны. В отличие от Валуа, привыкшего к неудачам и за долгие годы научившегося с ними смиряться или же из них выпутываться, они понятия не имели, что теперь делать. Поэтому проводили свои дни в бездействии, ожидая, что произойдёт хоть что-то. Это, конечно, не выход. Только вот других идей пока не возникало. Генрих вновь прицелился. Но так уж вышло, что именно в этот раз он промахнулся. Попал в самый край мишени, вызвал прицокивание со стороны Карла. Причиной подобной оплошности оказался раздавшийся позади громкий женский голос: – Упражняетесь в стрельбе, господа? У Маргариты наблюдалось весьма досадное свойство: она появлялась в самые неподходящие моменты. Конечно, она не видела, как прекрасно справлялся Генрих с луком до этого, поэтому сейчас скептически хмыкнула: – Я погляжу, успех сегодня не на вашей стороне, герцог – Что вы! – поспешил вступиться за друга Эжен. – До вашего прихода не было ни одной стрелы, пущеной им, которая бы не угодила в цель. – Значит, это я на вас так неблаготворно влияю? – Мне всегда казалось, что причина всех мирских бед именно в женщинах, – пошутил Карл. Или не пошутил. Кто его знает. Генрих изучающе посмотрел на Маргариту. Она была, как всегда, при параде. Сложная причёска со спадающими на лицо вьющимися змеями прядями, атласное платье яркого кораллового цвета. Всё слишком. В последнее время эта вечная неотразимость начинала раздражать. Было в ней что-то искусственное. – Желаете попробовать сами? Быть может, у вас лучше выйдет? – неожиданно для самого себя предложил он. Стоя в двух шагах от Маргариты, Гиз видел, как тонкие брови удивлённо взлетели вверх. Несколько секунд она молчала. – Почему бы и нет? – наконец пожала плечами. Медленно подошла. Он протянул ей лук, который по сравнению с ней теперь казался огромным. Да как она его удержит? Генрих не рискнул сразу дать оружие ей в руки, очень верно полагая, что она не справится, ведь вряд ли раньше когда-то делала это. Он пристроился сзади, заключая её в кольцо своих рук, кладя свои ладони на её пальцы, лежащие на гладкой деревянной поверхности. – Отведите руку с тетивой дальше. Маргарита послушалась. Он буквально почувствовал образовавшееся натяжение. Наклонился ещё ближе к ней. Почувствовал навязчивый запах духов. Прохладные чёрные пряди из причёски коснулись его лица. Но он старался не обращать внимания. – Прицельтесь получше, – посоветовал герцог, – рискуете не попасть с такого расстояния. – Неужели? Снова эти по-детски строптивые нотки. Будет спорить, что бы он не сказал. Особенно по поводу сомнений в её способностях. – Ей-богу, Робин Гуд и девица Марианна! – хмыкнул Карл, наблюдавший за всем этим со стороны. Генрих с Маргаритой, стоящие непозволительно близко. Их соприкасающиеся руки. Натянута тетива, напряжённо натянут стан Валуа и, кажется, также напряжённо натянуты струны души Гиза, судя по его лицу с поджатыми губами, ходящими желваками и сосредоточенным взглядом. Генрих проигнорировал его шутку с намёком. Возможно, даже не услышал, будучи полностью поглощён процессом. – Готовы? – спросил он у Маргариты, щекоча дыханием её ушко. – Да, – ответила она без прежней спеси. Его волнение передалось и ей. Всё же слишком интимные объятия. Конечно, окружающим не видно, но она-то ощущает его тепло его учащённое дыхание. А, что самое худшее, при том, что она его больше не любит, ей не забыть, как хорошо стонать от наслаждения в его объятиях. Эти воспоминания никуда не денутся. И если забыть, кто они такие, сейчас прижимаются телами друг к другу просто двое обычных живых людей. – Чего же вы ждёте? Отпускайте! – вернул он её с небес на землю. Марго не успела посмотреть, прицелиться, подумать. Сама не заметила, как пальцы разжались и стрела рванулась вперёд. Не попала совсем. Вызвала всеобщий разочарованный вздох. Ничего удивительного не было в том, что вместе сделать у них ничего не вышло. Это было заведомо ясно. – А ну-ка отойдите, я попробую сама. Маргарита не желала сдаваться. Теперь она всё предпочитала делать в одиночку. Зачем ей ещё кто-то? Генрих скептически хмыкнул, но всё же отпустил её. Тотчас же она ощутила холодок, проскользнувший по больше не защищённой спине. Однако не следует обращать внимание на такие пустяки. Она снова натянула тетиву. Генрих же обменялся насмешливым взглядом с братом. Конечно же, хрупкая женщина в жизни не сможет сделать меткий выстрел. Особенно, такая, как Маргарита. Однако, что удивляло, она не выглядела нежной и немощной. Стояла уверенно, да и делала то, что нужно. Маргарита с оружием. Сильная, опасная. Стоп. Сильная? Генрих ещё раз взглянул на неё. И увидел будто по-новому. С натянутой тетивой, растрепавшиеся сверкающими на солнце волосами, с горделивой осанкой и царственно поднятым подбородком. Что если в ней действительно есть сила? В политическом плане. В голове его постепенно начала созревать идея. И, воистину, она была гениальна. Теперь Маргарита станет их козырем, который они и выложат в ближайшее время на карточный стол! Её стрела вонзилась прямо в центр. Мужчины поражённо ахнули. А Генрих спрятал удовлетворённую усмешку. *** – Луи, ты должен с ней поговорить! Убеди её написать Филиппу. Луи смотрел на него как на безумца. – И это план великого герцога де Гиза? – скептично хмыкнул он. Брат был найден, что неудивительно, в библиотеке, где он просиживал даже такие солнечные тёплые дни в компании старых пыльных фолиантов, которыми сейчас был завален весь длинный дубовый стол. Генрих едва разглядел кардинала за их стопками. В библиотечной духоте стоял запах бумаги и дерева, который, кажется, не выветривался отсюда уже много десятилетий. Отдавало чем-то вечным, незыблемым. Во Франции всё так быстро меняется, а храм науки и искусства неизменен. – Герцог де Гиз станет великим, если сейчас не потерпит поражение, – заявил лотарингец, присаживаясь на краешек стола, чем вызвал недовольный взгляд Луи, почитающего пуще собственной бабушки старинную мебель, ярчайший представитель которой сейчас оказался под весьма немаленьким Генрихом. – А для победы, милый братец, нужны, в первую очередь, деньги, – продолжал тот, не обращая внимания на возмущение кардинала. – На них, да будет тебе известно, всё и строится, что бы мы там себе не напридумывали. Звучало цинично. Но, в общем-то, он был прав. Была в Генрихе и эта жилка – талант истинного финансиста, несмотря на всю его аристократичность. Вот к чему приводит нескончаемая энергия и огромные амбиции: ты начинаешь постигать всё, осознавая, что побеждает только всесильный. Луи с сожалением отложил книгу. Сейчас ему больше хотелось постигать науку, чем заниматься тонкой политикой. – А какой ей резон делать это? Маргарита ничего не станет делать без выгоды для себя. – Но она же с нами. Борется за общее дело Лиги. Луи усмехнулся и взглянул на Генриха недоверчиво. – Нам ведь всем ясно, что она не за нас, а за себя. Я ничего не имею против графини Ажанской, напротив, восхищаюсь её умом, именно поэтому и убеждён: его хватило, чтобы понимать собственное независимое положение и никому ничего не быть должной. – Всё верно, – кивнул Гиз. – Но и ей ведь от этого лучше! Её собственное материальное положение ужасно – я навёл справки. Деньги Филиппа спасут и её. Не отдаст же она нам всё. Однако без нас Филипп ничего не даст ей. Всё взаимосвязано. Разве я не прав? Предельно просто. Но будет ли так же рассудительна Маргарита? Луи недоумевал почему именно он. Гиз обосновал это тем, что именно общество младшего из братьев Маргарита предпочитает в последнее время. Она доверяет ему в какой-то степени. Да и он обладает прекрасным даром убеждения. – Хорошо, – со вздохом согласился кардинал. – Я с ней поговорю. Но ничего не обещаю! Он не был уверен, что так уж легко будет для Маргариты попросить кузена Филиппа Испанского прислать ей денег, обосновав это тем, что она сбежала в лоно святой Лиги от проклятого мужа еретика, а заодно и от собственной семьи, которая, отступив от всех католических законов, встала на его сторону. Однако попытка – не пытка. В самом деле, отчего не попробовать? *** Возвращаясь вечером в свои покои по едва освещённому несколькими факелами, продуваемому сквозняками коридору, Генрих совсем не ожидал кого-то встретить. Когда одинокая тень неслышно отделилась от стены за несколько шагов от его двери, он действительно испугался. Слабый свет упал на ночного гостя,и Гиз с ещё большим удивлением узнал в нём Маргариту. Что она делает возле его комнат в такой час? – Графиня? Добрый вечер. – Добрый вечер, – спокойно произнесла она. Генрих выжидающе замер перед ней. – Полагаю, вы ждали меня? Ведь ваши комнаты в другом крыле. – Вы наблюдательны. Яд так и сочился из любого её слова, обращённого к нему. С самого первого дня. Кажется, это такая защитная реакция. Только Генриха совсем не трогало. Скорее, забавляло. Он любил строптивость, которую нужно усмирять. – И что же вам угодно? Маргарита медлила, выдерживая театральную паузу. А затем неожиданно выложила всё в одной фразе: – Луи говорил мне про Филиппа, письмо, деньги. Я поняла всё. Только вот... Это не его идея. Я знаю. Это придумали вы. Генрих с интересом взглянул на неё, скрестил руки на груди и прислонился к стене с инкрустационной росписью чуть поодаль. – Пускай так. Неважно, кто придумал. Главное, что вы на это скажите. Поверьте, вам следует согласиться. – Но вы понимаете, чем я рискую? – Чем? – изогнул бровь он. Как интересно. Разве ей есть чем дорожить? – Вы совсем не понимаете. Странно. Вы, кто так привязан к семье... Что ж, объясняю: обратиться к Филиппу в моём случае – сделать самое худшее, что я могу сделать своему брату. Испания угрожает ему. И этот шаг ещё больше приблизит его к абсолютному проигрышу. – Так значит всё-таки брат? Я-то думал, вы желаете ему поражения. Генрих сам не понимал, почему старая боль вновь вспыхивала в груди при каждом упоминании Генрике де Валуа из уст его сестры. Быть может, Гиз так и не смог смириться с тем, что когда-то его предали. Сначала он, как друг, потом она, как возлюбленная. Если так поразмыслить, кроме них никто больше не предавал его по-крупному. – Я желаю поражения Наваррского. Я желаю отступления своего брата. Но я не желаю, чтобы его скинули с престола раньше времени, не желаю ему гибели. – Маргарита, неужели вы думаете, что сейчас, когда у Наваррского все карты в руках, он не воспользуется этим? Неровен час кто-то пойдёт против короля. И это будет либо наваррец, либо мы. Так для вашего же брата лучше, чтобы это были мы. Потому что я не собираюсь силой отбирать корону у божьего миропомазаника. А что планирует наваррец, вы не знаете. Она не верила ему. Знала, что если Гиз будет в шаге от престола, не удержится от того чтобы сдвинуть ненужную фигуру. Но она также была уверена, что Генрих не причинит физического вреда её брату. И даже если тот потеряет власть, которая итак уже практически ускользнула у него из рук, он не потеряет хотя бы жизнь. А вот в Анри она совсем не была уверена. Он способен на всё. Да и ей, если так поразмыслить, не помешает союз с Филиппом. Он даст ей деньги, зная, что она заодно с Гизами. Однако потом ничто не заставит её отдать их им целиком. Можно одалживать на определённые нужды по частям до поры до времени. Таким образом, когда она решит выступить сама, со своими отдельными силами, у неё уже будут финансы для этого. Великолепно! Гиз, сам того не зная, приближает её к короне. – Хорошо, – улыбнулась она. – Я, пожалуй, соглашусь. Только одно условие. – Какое же? Он заметно напрягся. Кто знает, что она выкинет? – Вы попросите меня напрямую, а не через посредников. Всё же женщина. Сильная, мужественная, умная, расчётливая. Но слишком женщина. Генрих ухмыльнулся. Её игры забавляли. Во тьме коридора глаза её выделялись насмешливым блеском. Он знал это выражение со смешинками, прячущимся в глубине зрачков. Наклонился к ней. Близко-близко. Буквально ощущая тепло чужой кожи. – Я прошу вас. Едва слышный шёпот. Ведь гордый герцог де Гиз никогда не попросит вслух. – Я знала, что нужна вам. – Нужна. Когда-то они говорили те же слова. Только в совсем другом контексте. Однако сейчас необходимость Маргариты ничуть не меньше, чем тогда. Странное дежа вю. Обманчивое, если так подумать. Но иногда ты не можешь удержаться от того, чтобы не поддаться иллюзии. Марго испытывала тоже самое. В душе не было смятения, лишь странное оцепенение. – Почему вы попросили Луи? – тоже шёпотом спросила она. – Думал, он будет для вас убедительнее, чем я. Он буквально ощущал её насмешку. Выбившиеся из её причёски пряди, пахнущие экзотическими цветами, щекотали ему щёку. – Иногда вы поражаете меня непониманием очевидного. Такая искренность была неожиданна. Хотя неудивительно, что кого-то тянет на честные разговоры, когда с другим человеком его разделяет мельчайшее расстояние, а вокруг них непроглядная обволакивающая тьма пустой галереи. Гиз тихо засмеялся. Конечно, он всё понимал. Но ему нравилось дразнить. Ему было прекрасно известно, для чего затеян эффектный номер с Луи. И с каждым днём ему всё больше становилось ясно, что Маргарита рядом – не просто политическая потребность. Было что-то ещё. Он старательно отвергал это, но оно упорно возвращалось. Марго же не хотела больше думать. Это она будет делать завтра, составляя письмо в Испанию. Это она будет делать, собирая собственные силы. Это она будет делать всю оставшуюся жизнь. Сейчас же необходимо было другое. Замереть перед ним. Так, чтобы губы разделяло совсем маленькое расстояние. И начать задыхаться. Чуть не теряя сознание, ощущая головокружение и отсутствие мыслей. Генрих чисто инстинктивно подался вперёд. Всё ближе и ближе. Вот уже он касался своими краешка её губ, прикрывал глаза, начиная ощущать знакомую сладость. И вдруг они оба синхронно отшатнулись друг от друга. Потому что это было не то. Ничего родного. Не они. Не было некогда связующей их невидимой нити. Они стояли, смотрели друг другу в глаза и видели двух совершенно чужих людей. Иллюзия в один миг рассеялась. Все воспоминания, мучающие их обоих всё это время, разом рухнули руинами, оставшись действительно только старыми картинками в голове. Неожиданно стремительным потоком между ними хлынула реальность. И они почувствовали, что больше нет магнитизма. Кто бы мог подумать, что всё же конец много лет назад был действительно концом! Марго глядела растерянно. А он смотрел в пронзительную синеву и ни капли не ощущал желания прижать её к себе, сделать всё безопасным, ясным, счастливым. Потому что всё это будет слишком сложно, сильно, отчаянно. Они не готовы пройти такое заново. Сейчас совсем не до того Перед ним была всего лишь красивая маска, совсем незнакомая, ничего для него не значащая. Значащая только золотые монеты из Испании. – Не знаю, как я для вас, но вы были для меня первой любовью. А первая любовь не забывается. Однако было бы глупо к ней возвращаться, – задумчиво произнёс он. Мысль поразила своей безысходной правильностью. – Да, наверное... Вы правы, – вынуждена была признать Марго. Мы уже совсем иные, у каждого своя жизнь. И ему стало ясно, что ничего между ними не будет. Всё кончено давным-давно. Любовь расстаяла с закатом солнца. А его Марго осталась призраком. – Напишите Филиппу. Завтра же. И покажите потом письмо мне на всякий случай. – Да, именно так и сделаю. Раскланяться, будто ничего не было. Разойтись в разные стороны, не оглянуться на исчезающие во тьме силуэты друг друга. Генрих и подумать не мог, что когда-то они станут настолько чужими. Однако это неожиданно произошло. И так кажется... Легче? Входя в свои покои, он старался на шуметь, зная, что в его постели крепким сном спит Агнесса, которая проводила здесь все ночи. Он не ошибся. В мягком сиянии одной свечи, зажённой у кровати можно было разглядеть свернувшуюся калачиком девушку. Генрих осторожно приблизился и присел на краешек, разглядывая её. Затем бережно убрал упавшую на лицо золотистую прядь. Коснулся бархатной щеки со свежим румянцем. В душе разливалось приятное тепло. Сбросив колет и оставшись в одних рубашке и кюлотах, Гиз лёг рядом, прижимая её к себе. Она что-то пробормотала во все, инстинктивно перевернулась и уткнулась ему в грудь, согревая его своим мерным дыханием. Генрих с благоговением поцеловал её в макушку. Нежное дитя, которому безраздельно принадлежит наконец успокоившееся сердце.