Пепел

Пьер Пиль был человеком мудрым. Не умным, не пафосным, а именно мудрым, коих на этом свете можно встретить не слишком много. И отношение к нему Генриха было не только почтением к наставнику детства и юношества. Нет, пожилой каноник был для герцога верным другом и советчиком. Будучи священнослужителем, он, тем не менее, мог трезво мыслить, быть прозорливым, давать дельные советы, продумывать всё, что говорит, рассматривать разные точки зрения. Когда Генриху нужно было принять важное решение, он обязательно обсуждал его с давним наставником. Вот и сейчас герцога можно было обнаружить наподалёку от часовни, находящейся на территории замка, выстроенной в ренессансном стиле в духе Франциска I, недавно выкрашенной белой краской, утопающей в свежей весенней зелени. Он медленно прогуливался по саду вместе с человеком в рясе, который и являлся Пьером Пилем. По утрам всё ещё было прохладно, поэтому Гиз кутался в тёплый плащ. Продвигаясь вперёд, он задумчиво пинал носком сапога мелкие камушки, попадавшиеся на пути, которые разлетались в стороны, попадая на траву, покрытую свежей росой. – Мы часто не замечаем красоты, которая нас окружает, – задумчиво произнёс каноник. – А ведь, если признать, что кто-то или что-то прекрасно, мы поймём, что от него больше нечего требовать и нужно лишь восхищаться, любить, наслаждаться. – Не всё безопасно, что прекрасно. Любоваться можно, да только кто знает, что упустишь при этом, – задумчиво отозвался Генрих, поднимая глаза на пасмурные небеса. – Идеальное не может принести вреда. – Как знать, – повёл плечами Генрих. – Однако я не для этих бесед к вам пришёл. Филипп Испанский выслал деньги для графини Ажанской, сегодня гонец об этом сообщил. – Что ж, это хорошо. Значит, испанцы всей душой за нас. А трюмы их кораблей так и ломятся от богатства. Сам Пиль ни коим образом скрягой не был. Он отказывался переезжать из своей покосившейся избушки за часовней, никогда не имел ни су, но вечно готов был всем жертвовать. Однако он знал цену деньгам и их политической силе. – Верно – согласился Генрих. – И что дальше? – У нас будет достаточно средств. Я смогу отправить войска на юг. – Прямо так смело и напролом? Вопрос был риторический. Генрих усмехнулся краешками губ. Будто бы когда-то он действовал иначе! – Ты не боишься уничтожить пол Франции, вновь распалив войны? – осторожно спросил Пиль, заглядывая в решительное лицо Гиза. – Ведь в борьбу придётся вступить и королю, у него не будет иного выхода удержать страну. Все силы сойдутся в поединке, битва будет нещадной. Тот лишь пожал плечами. – Нет иного способа добиться единства. В конечном итоге, мы боремся за процветание Франции. – Что ж... Как священник, мне стоило бы напомнить тебе о милосердии. Но как твой друг, я, пожалуй, соглашусь с тем, что всё верно. Ведь войны не прекратятся, пока кто-то единственный и сильный не возьмёт всё в свои руки. Генрих уже отдавал распоряжения в армии. Он и не думал сомневаться, что деньги придут или что Маргарита отдаст им большую часть. Всё уже было спланировано. Мужчины продолжили свою прогулку по садовой аллее. Через какое-то время на мощёной дорожке, ведущей в часовню, показалась женская фигура в плаще цвета розовато-золотистой нежной зари. Она двигалась мягко и грациозно. Гиз невольно улыбнулся при виде неё. – Мадемуазель Агнесса, – подметил Пьер. – Прекрасное дитя. – О да, – не мог не согласиться Генрих. – Однако ей тяжело приходится, – продолжал Пиль. Герцог недоумённо взглянул на него. – Это ещё почему? Он был уверен, что делает для этой девушки всё, чтобы ей не приходилось ни секунды жалеть о своей встрече с ним. Собственно, ради неё он был бы готов отдать всё. Почти всё. Кроме своего могущества, разумеется. – А разве неясно? Она живёт здесь не по божеским законам, жертвует своей верой ради тебя. Пьер не осуждал Генриха, лишь доносил мысль, которая ему самому казалась очевидной. Быть может, Агнесса и счастлива с Гизом, но она при том раскаивается. – Твоя возлюбленная приходит сюда каждый день и по часу стоит на коленях на холодном полу. Это ли не признак того, как она пытается замолить грехи? Гиз поджал губы. Ему было неприятно слышать подобное. Ему приносила страдания мысль о том, что есть проблема, которую решить не в его силах. Он всегда был уверен, что способен на всё. А тут, что бы он не сделал для Агнессы, это не заставит её мучаться меньше. Бедняжка слишком богобоязнена и чиста. Таким в этом мире трудно приходится. – Я дам ей всё, – убеждённо заявил он. – Она здесь живёт как герцогиня, как моя жена. Неважно, что, на самом деле, она ей не является. Это ведь условности. – Нельзя так, Генрих. На святыню, право же, покушаешься. Для неё это не условности. И ради тебя она отказывается от того, что ей всего дороже. А ты... Ты ведь её не любишь? – Почему это не люблю? Генрих даже остановился от неожиданности. Каноник тоже остановился, спокойно смотря на него. – Ты чувствуешь себя с ней спокойно. Ты готов заботиться о ней, как о своей собственности. Но она не даёт тебе ничего кроме успокоения и отдохновения, а это совсем не то, что обычно дают друг другу люди в любви. Она покоряется, а ты не страдаешь. Всё правильно. Да только в любви правильно не может быть, должна быть стихия. Иначе это просто привязанность. Да и, в конце концов, она для тебя далеко не самое главное. Есть миллион вещей и миллион людей, которые важнее. Не так ли? – взгляд его был проницательным. – Твои цели, твои успехи, твои амбиции – это твоя любовь. И те люди, которые тебя заставляют чувствовать и которых ты поэтому боишься – быть может, тоже что-то ей подобное. Но эту девушку ты не любишь. Генрих не знал что сказать. Начать отрицать или согласиться? Ему не нравилось, что всё выходит из-под контроля и он сам себя не до конца понимает. Но нельзя думать об этом, иначе можно сойти с ума. *** Агнесса склонила колени, молитвенно сложив руки перед распятием. Нежные губы принялись едва слышно шептать слова искренней молитвы, эхом разносящиеся под расписанными прекрасными фресками сводами часовни. На изображениях мягко глядели на простых смертных святые с их светлыми смиренными ликами, летали несущие радость ангелы, а на пронзителтно-синих небесах рассыпаны были золотые звёзды. Она приходила сюда каждый день. Сначала просила прощения у Всевышнего за свои грехи, а потом принималась горячо молиться за успехи своего возлюбленного. И здесь Агнесса всегда чувствовала себя в безопасности. Ничто больше не терзало ей душу, она погружалась в спокойствие и благодать, полностью отдаваясь священному порыву. Обычно ничто не нарушало транса, в который она впадала во время долгой молитвы. Однако сегодня произошло иначе. Агнесса не знала сколько времени прошло, потому что была слишком увлечена, но ей показалось, что минуло буквально несколько минут, как вдруг благодатную тишину нарушил резкий звук шагов и стук каблуков о мраморные плиты. Очевидно, новоприбывший даже не озаботился о том, что не следует так шуметь. Агнесса растерянно бросила взгляд через плечо. По проходу между скамьями двигалась женщина в изумрудном платье и такого же цвета плаще. При ближайшем рассмотрении стало ясно кто это. Агнесса была несколько удивлена появлению графини Ажанской, в религиозности которой всё это время приходилось сомневаться. По крайней мере, в чертогах часовни она появилась впервые за несколько месяцев, очевидно, обычно имея куда более важные дела. Так что же ей здесь понадобилось? Лицо Маргариты совершенно не напоминало смиренные лица христиан, идущих помолиться за спасение своей вечной души. Выражение её по обыкновению было гордым, самоуверенным, будто нарочно нацеленным на то, чтобы взглядом уничтожать всех недостойных вокруг. – Здравствуйте, милочка, – Валуа окинула её довольно безразличным взглядом, а потом сдержанно улыбнулась, вставая на внушительном расстоянии. Агнесса отвернулась, чтобы вернуться к прерванному занятию. Только вот особа неподалёку не давала ей покоя. Краем глаза Агнесса то и дело наблюдала за ней. Маргарита постояла буквально несколько секунд. Посмотрела на изображения святых, на золотящееся в лучах солнца, пробивающихся сквозь витражные узкие окна, распятие, на статую Мадонны, молитвенно сложившей ладони и устремив вверх наполненный страданьем взгляд. А потом вдруг резко развернулась и пошла прочь. Агнесса потом сама ужаснулась своей неожиданной смелости. Но в этот момент её заставила подать голос какая-то неведомая сила. – Ваше Высочество, вы что-то искали? Только после она поняла всю ужасную дерзость и неуместность вопроса. Но Маргарита, как ни странно, ничуть не рассердилась. С печальной улыбкой взглянула на девушку и, покачав головой, промолвила: – Увы, здесь мне не найти ответ ни на один из своих вопросов. Затем, уже в дверях, она ещё раз остановилась. Обернулась и добавила: – Будем надеяться, что ваши молитвы спасут кого-нибудь, Агнесса. С этими словами она покинула часовню. Агнесса удивлённо смотрела ей вслед какое-то время, а потом снова опустились на колени. – Я и за вас помолюсь, несчастная королева, – тихо прошептала она. *** Тёплая вода обволакивала, успокаивала, расслабляла все напряжённые мышцы. Генрих откинулся назад на бортик широкой мраморной ванны и устало прикрыл глаза. Наконец-то заслуженный отдых. Ощутил движение в воде, нежные пальцы коснулись его груди, обводя контуры сотни боевых шрамов, испещряющих его тело. Генрих бережно потянул Агнессу на себя, не видя её, но чувствуя, уткнулся в острую ключицу, касаясь прохладной кожи губами, вдыхая аромат духов с лилией. Цветок непорочности, цветок Богородицы. Цветок... Валуа? Нет-нет, что вы. Только не на его святыне. – Возможно, мне скоро придётся уехать, – задумчиво промолвил он. Она печально опустила глаза. – Куда же? Руки её остановились на его плечах. – Боюсь, что мы на пороге новой войны. Только вот в этот раз у нас есть все шансы на победу. Генрих не видел реакции Агнессы, того, как черты её исказились от боли. Её любимый снова уходит в мир жестокости и разрушения, слушаясь зова своих амбиций, который никогда не утихнет. Пожалуй, спутница великого лидера – это совсем роль не для неё, потому что ей всё это невыносимо. Он губит других, рискует собой. И всё ради какой-то власти. Однако для Гиза она – всё. Власть – вера, власть – смысл, власть – единственное стремление. – Да хранит тебя Господь. Я не переживу, если с тобой что-нибудь произойдёт. Генрих открыл глаза и мягко ей улыбнулся, притягивая ещё ближе к себе, заставляя обвить ногами его за талию. – Всё будет в порядке. Помнишь ли ты, чтобы я хоть раз не вернулся со славой? Он осторожно поцеловал в её раскрытые уста, скрепляя таким образом свои обещания и заставляя её увериться в собственной правоте. Агнесса, конечно, никогда не позволяла себе не верить в своего герцога, но не бояться не могла. Да и сложно для неё было принимать то, каким он становится за пределами их спальни. С ней Генрих нежен, добр, мягок, чуток, но это всё не по-настоящему, уж ей-то известно. В жизни он совсем другой. Она мирилась с этим. А ещё никогда не делала что-то такое, что заставит его с ней показать свою тёмную сторону. – Как бы то ни было, я буду ждать тебя, – вымолвила она. Что ей ещё остаётся? Агнесса доверчиво выгнулась в его руках. Притянула со всей нежностью, что расцветала в её душе, поцеловала сама, осторожно, будто впервые. Прижалась как можно сильнее, чтобы он ощутил всё тепло её тела. Он позволял ей делать всё самой, лишь наслаждаясь процессом. Пускай хоть ненадолго она будет над ним властвовать. Ему не хватало этого. Когда двое борются за власть, возникает буря. А когда один бесконечно покоряется, можно и утонуть в вязких пучинах нежности, со временем превращающейся в липкую слишком сладкую слизь. С ними, разумеется, этого не произойдёт. Генрих ведь слишком дорожит Агнессой, никогда она не станет не нужна ему. И всё же. Вода в ванной начинала медленно остывать. Но ещё какое-то время у них оставалось. *** Среди ночи всех обитателей замка разбудил шум. Кажется, били в гонг. Разумеется, тотчас же поднялась суматоха. И, как по обыкновению водится, даже не разобравшись в чём дело, все высыпали в коридоры. Благо, новости при большом скоплении людей распространяются быстро. Вскоре все уже знали, что горит восточное крыло. Никто потом не мог сказать, из-за чего вдруг начался пожар. Вполне возможно, что просто где-то уронили свечу. Этого вполне достаточно, учитывая большое количество легко воспламеняющихся ковров, портьер, гобеленов и деревянных перекрытий. Толпа начала собираться во внутреннем дворе, поскольку ни в коем случае нельзя было оставаться в горящем помещении. Огонь мог в любую минуту перекинуться и на другую часть замка. Пробиваясь между людьми, Генрих сжимал дрожащую ладонь смертельно побледневшей Агнессы и взглядом искал членов своей семьи, чтобы в первую очередь убедиться в том, что все они здесь. Вскоре Мари с братьями обнаружились в самом центре двора. Луи, призвав своё вечное спокойствие и дар убеждения, говорил подходящим в панике, что всё в порядке, пожар вскоре потушат и ничего катастрофичного в этом нет. Остальные согласно кивали и кутались в то, что успели схватить, убегая. Учитывая поздний час, практически все здесь были в одних лишь ночных сорочках. – Агнесса, ты что, босиком? Бедная девочка! – всплеснула руками Мари. Агнесса даже не успела найти ночные туфельки, Генрих буквально выволок её полусонную из спальни. Да и была она настолько напугана, что это её меньше всего волновало. Также ей не хотелось бы привлекать лишнего внимания, но после возгласа Марии-Екатерины избежать этого не удалось. Екатерина Клевская, находящаяся неподалёку, уже недовольно косилась в её сторону. Между тем Генрих, оставив возлюбленную на попечение сестры, направился к жене, чтобы удостовериться, что она и дети ничуть не пострадали. Несчастные малыши жались к ногам матери, смотря на происходящий хаос с нескрываемым ужасом. – Тише, маленькие мои. Всё хорошо, я здесь, – пробормотал он, присаживаясь на корточки и поочерёдно прижимая их к себе. Внешне Гиз не позволял себе никаких эмоций, но внутри его заполняло ощущение, что он мог их потерять. И это сейчас единственное, что его заботило. Но нужно взять себя в руки. В последний раз поцеловав в макушки детей, герцог бросился отдавать приказы о том, как следует тушить пожар. Следовало поторопиться, пока огонь не распространился дальше. Сейчас горела верхняя галерея и второй этаж восточного крыла. И, зная как свои пять пальцев весь план замка, Генрих пришёл к выводу, что ещё время есть. Они успеют потушить. Начали появляться слуги с вёдрами. Не сдержавшись, Гиз собственноручно кинулся им помогать. В конце концов, любая помощь понадобится. Многие дворяне последовали его примеру. Вдруг рядом с Генрихом возник Луи. Вид у него был встревоженный. – Генрих! Поначалу герцог отмахнулся, он был слишком занят. Но кардинал продолжал звать. – Что ещё?! – Ты видел Маргариту? Гиз резко замер. И, кажется, забыл как дышать. Её здесь точно не было. А покои, которые она занимала, находились как раз в восточном крыле на втором этаже. Генрих побежал в гущу толпы, принимаясь искать хоть кого-нибудь из её свиты. Вскоре выяснилось, что графиню никто не видел. Более того, никто даже не слышал, как она возвращалась вечером в свои комнаты. Маргарита всегда на ночь гуляла по замку одна, ни одна живая душа не имела ни малейшего представления о том, где она может быть. Генрих подумал о самом худшем. А в следующий миг он уже резким движением отрывал ворот рубашки, окунал его в ведро с водой и завязывал кусок ткани на лице. – Что ты творишь?! – испуганно воскликнул подбегающий к нему Эжен. Гиз ничего не ответил, времени было слишком мало. Он понёсся вперёд ко входу в замок. Перед ним все расступались, что-то кричали ему вслед. Но всё равно. Сейчас мысли Генриха сосредоточились только на одном человеке. Который, возможно, сейчас погибает в огне. Он знал, что физической силы в Маргарите немного. И, в случае чего, сама она может не справиться. Ей нужен кто-то. А он здесь, пожалуй, знает замок лучше всех. Да и объяснять кому-либо происходящее – терять драгоценные секунды. Поэтому он готов был рискнуть. Вход, преодоление лестницы и несколько коридоров в сторону горящего крыла никаких затруднений не вызвали. А вот дальше Гиз ощутил жар, мгновенно ударивший в лицо. Пламя разгоралось и приближалось. – Маргарита! – крикнул он куда-то в пространство. Замок огромен. Шансов, что она услышит мало. Нужно было поразмыслить, где она может быть. Вполне может статься, что о пожаре ей никто не сказал, ведь иначе она была бы со всеми на улице. Маргарита могла вообще не встретить ни единой живой души. В замке слишком много пустующих помещений, тайных коридоров. А она всегда отличалась пристрастием к таким местам. Если она была в западном крыле – всё хорошо, успеет выбежать. Значит, здесь он её не обнаружит. Поэтому нужно исследовать всё восточное крыло. Предполагая, что она всё же там, Генрих мысленно поклялся, что не простит себе, если не найдёт её. И смело двинулся дальше. Бесконечные коридоры, треск пламени всё громче и громче. Он шёл, кажется, к самому центру возгорания. Старался беречь дыхание, но, при этом, иногда выкрикивал её имя. Вдруг услышит? И это принесло свои плоды. В какой-то момент ему показалось, что откуда-то доносится ответный голос. Генрих не слишком понимал откуда, но двинулся в ту сторону. Наконец он оказался перед дверью, за которой, кажется, слышался голос. Дёрнул ручку. Заперто. – Маргарита! – На помощь! Без сомнения. Она там. Далее возникал вопрос о двери. Если бы могла – она бы её открыла. Значит, такой возможности не было. Генрих с разбегу постарался выбить её. С первого раза не получилось. Он уже пожалел о том, что не взял кого-то с собой, однако решил не сдаваться. Ещё несколько могучих ударов, и дверь всё же слетела с петель. В комнате оказалось темно, но глаза привыкли быстро. Гиз наконец понял в чём дело. Следующий проход был завален балками, над которыми уже пылало пламя. – Я иду! – крикнул он. – Скорее, умоляю! Герцог понятия не имел, что там дальше. Возможно, уже вовсю пылает огонь. И что делать? Оставалось только одно: он схватил попавшийся пол руку серебряный канделябр, который обнаружился на столике в этой комнате, очевидно, являющейся будуаром, и бросился очищать проход. Закоптившиеся балки поддавались его ударам. Наконец удалось прорваться вовнутрь. Взору его предстала ужасающая картина: комната наполовину была в огне. Это оказалась спальня. Полог кровати уже вовсю пылал. Фигурка Маргариты, освещаемая ярким пламенем, обнаружилась в дальнем углу. Она вся сжалась возле стены. За считанные секунды Генрих отметил, что такой ужас в её глазах он видел только во время Варфоломеевской ночи. – Скорее, бегите ко мне! – позвал он. Маргарита вскочила на ноги и дёрнулась в его сторону. Но путь ей переградили две очередные упавшие горящие балки. Она со всей мочи закричала. Гиз протянул руку: – Шагните! Вы сможете! Расстояние было совсем маленьким. Она рисковала задеть огонь. В исступлении принялась мотать головой. Здесь было жарко, как, наверное, жарко в аду. Казалось, что внутри сейчас всё расплавится. – Марго, чёрт возьми, послушай! – он сам не заметил, как перешёл с ней на так давно забытое "ты", что сейчас, конечно, было совсем неважно. – Ты сможешь пройти. Это единственный шанс. Ты веришь мне? Она совсем ему не верила ни в чём. Да только вот он прав: возможность одна. Марго взглянула на протянутую ладонь. До неё всего два шага. Она нужна ей! Зажмурившись, Валуа кинулась вперёд. В этот момент в голове её не было никаких мыслей. Будто бы сознание уже отмерло. Быстрый прыжок. Будь оно как будет. Очнулась она только в тот момент, когда ощутила чужую горячую ладонь. Распахнула руку, поражённо смотря на человека напротив, сама не веря, что сделала это. Генрих, ни о чём не думая, проронил: – Я в тебя верил. А потом сорвал с лица мокрый кусок ткани, отдавая ей. Она пробыла здесь дольше, ей он более необходим. Не медля ни секунды, крепче сжимая её пальцы, Гиз понёсся к выходу. Комнату они смогли покинуть успешно, в вот в коридоре их ждал неприятный сюрприз. Путь, по которому Генрих сюда пришёл, уже занимал огонь, стремительно надвигающийся на них. – В другую сторону! – подала голос Маргарита. Они побежали туда, на ходу судорожно пытаясь сообразить, как выбраться отсюда. – Там есть поворот, – наконец вспомнил Генрих. Поворот действительно был. Они оказались в коридоре ещё на воспламенившемся, шедшим параллельно тому. Отсюда удастся добежать до лестницы. Генрих оглянулся на Маргариту. Кажется, она всё же надышалась, находясь слишком близко к огню, и теперь постепенно теряла силы. – Не расслабляйся! – крикнул он ей. – Давай, немного осталось. Они уже видели мраморную лестницу и почти ступили на неё, как вдруг прямо перед ними образовалась расщелина. Очевидно, на первом этаже тоже загорелись балки, и в этом месте пол буквально обвалился. – Нужно прыгать, – соориентировался Генрих. Расстояние было не слишком большим и не слишком маленьким. Для него нормально. А вот для неё... В глазах Маргариты светился лишь неприкрытый страх без всяких других эмоций. – Послушай, если мы тут всё-таки умрём... – начала она. – Не смей так говорить! Замолчи и прыгай! Он остановил её даже не потому что времени было в обрез. Скорее, он просто был не готов услышать, что она сейчас скажет, хотя понятия не имел, о чём речь. Ему не хотелось думать о том, как легко здесь умереть. И ещё меньше хотелось знать, что Маргарита де Валуа может сказать в последние минуты своей жизни. Это слишком для него. – Я прыгну первым, а ты за мной. – Нет! – её ослабевающий голос был неожиданно твёрдым. – Не отпускай меня. Она уже совсем ничего не соображала. Но попросту не могла вдруг лишиться ощущения этой тёплой руки, сжимающей её ладонь. Ей казалось, что пока человеческое тепло, а не жар огня рядом, есть шанс спастись. – Тогда прыгаем одновременно. Насчёт три! Раз, два, три... Бывают моменты в жизни, когда один миг кажется тебе вечностью. И Марго поклясться могла бы, что в её воспалённом сознании миг, что они летели над пропастью, был самым бесконечным в её жизни. А после они миновали все ступени лестницы. Она практически лишилась сознания, поэтому ему пришлось едва ли не нести её на руках. Огонь остался позади. Они спасены. Улица встретила их сотнями поражённых взглядов, гробовым молчанием, повисшим над двором, полным людей. Генрих взглянул на Маргариту. Всё это время он действовал интуитивно, практически не думая. А сейчас, наконец, пришло осознание того, что они сделали невозможное. И оба живы. Он чувствовал её дыхание на своей шее, прижимая к себе обмякшее тело. Это, чёрт возьми, было самым главным. Маргарита же ощущала одно сплошное головокружение. Но постепенно в голове возникло несколько мыслей. Первая из них была о крепких руках, сжимающих её. – Ты меня спас, – прошептала она. – Так сделал бы любой благородный человек, – только и ответил Гиз. Да. Конечно. Сознание Марго поразил туман. И последнее, что она увидела, прежде чем лишиться чувств, была цепочка, выбившаяся из-под рубашки Генриха с оторванным воротом. А на цепочке висело маленькое колечко с чёрной жемчужиной в окружении поблёскивающих в ночном свете алмазов.