Пепел

Белое тело бесстыдно распластавшееся на чёрных шёлковых простынях. Дразнящий взгляд и резкий смех. – А ты считаешь, что меня хватит на всех твоих придворных? – Всё возможно. – Хочешь проверить? – Нет, прошлого раза мне хватило. Он врёт. Он хочет её всегда. С ранней юности до конца жизни. Её тело имеет самые плавные изгибы. А молочная кожа сладковата на вкус. Её стоны наслаждения заставляют предать всё на свете. Её шёпот вызывает сотни мурашек. Вот она переворачивается, показываясь во всей красе, и потягивается. Такой неприкрытый спектакль, но он ведётся, как мальчишка. Чувствует, как дыхание учащается от возбуждения. Ему кажется, он умрёт, если вот-вот к ней не прикоснётся. А она всё смотрит этим обнажающим взглядом васильковых глаз и улыбается, прекрасно зная, что он сейчас готов пролить всю свою кровь, чтобы ей обладать. Она насмехается. По-дьявольски... Генрике очнулся в холодном поту, тяжело дыша. Его окружала полутьма собственной пустой холодной комнаты. Он поспешил схватить и опрокинуть в себя кубок вина с прикроватного столика. Давно не являлась она ему в кошмарах, и он не видел так ясно перед собой её образ, как это было наяву. Ему уж казалось, что за годы он избавился от наваждения. Но нет. Вернулась его личная самая страшная лихорадка. Он схватился руками за голову и принялся шататься взад-вперёд. Ему нужно успокоиться, забыть обо всём. Теперь она заточена в тюрьме с крепкими стенами и больше его не побеспокоит. Этот демон оставил его. Её нет, испарилась в воздухе, а воспоминания о ней – ложь. Генрике знал, что ему нужно. Завтра они опять собираются. Там, куда когда-то привела Валенсия. Он пойдёт туда, чтобы замолить свои грехи на чёрном алтаре и вместе с вечным проклятьем получить прощение в виде забытия. Он соскользнул с кровати и подошёл к окну. Через пару часов наступит рассвет. Ночь не будет вечной. Как и его память о самой страшной и жестокой женщине, которая когда-либо рождалась. По крайней мере, он старательно убеждал себя в этом. Ему не хотелось вспоминать хрупкую, просящую тепла и защиты всеми преданную Марго. И, тем более, не хотелось думать о том, что сейчас именно это же выражение беспомощности отражено на её чудовищно красивом лице, когда она стала узницей замка Юссон. Он мог бы бросить всё и тотчас нестись туда к ней. Но Генрике не лишился рассудка окончательно. Надо умерить вечную жажду непокорной плоти, которая пол жизни уже не может забыть Маргариту де Валуа. Генрике приказал её охранять со всей сторогостью, чтобы она даже не помыслила о побеге. И не выпускать никогда. Только так он думал, что будет чувствовать себя спокойнее. Однако теперь она коварно пробралась в его сны. Он победит это. Хоть на что-то он всё ещё способен. *** Слабый огонь потрескивал в камине. Лишь он своим сиянием пронзал кромешную тьму в королевских покоях. Генрике задумчиво надевал на своё лицо чёрную маску. В этот момент дверь скрипнула и на пороге появился едва различимый изящный силуэт. – Ваше Величество, вы не спи... Ой, вы куда-то собираетесь? Анджело стоял в одной ночной рубашке, держа в руках свечу. – Да, мне нужно по одному делу, – чуть нервничая, ответил Генрике, поспешно скрывая маску с лица, чтобы она не смутила юношу. Анджело мог приходить в его покои в любое время суток. Король позволял ему абсолютно всё. – Что ж, простите, что я вас побеспокоил, – пробормотал он. – Мне просто было не уснуть и я подумал... Ах, простите меня. Я вас больше не буду отвлекать. Одна часть Генрике хотела, чтобы он сейчас же исчез. А другая часть безумно желала, чтобы остался. – Но Ваше Величество... – чуть помедлив, осторожно произнёс Анджело. – Ночью на улицах ведь так опасно. А вы собираетесь куда-то совсем один! – Не стоит бояться, мой мальчик. Если со мной что-нибудь случится, я буду только раз, – эта насмешливпя фраза сама сорвалась с его губ. На лице Анджело отразился искренний ужас и он бросился к королю. – Не говорите так! Боже мой, как вы можете? Любой его жест или фраза были до бесконечности искренни. За эти месяцы Валуа понял, что этот юноша не умеет врать, совсем не способен льстить. – Не пугайся так. Извини, я совсем не хотел тебя шокировать. Я всего лишь... Посмотрев в его глаза, король вдруг ощутил безумную неприязнь к самому себе. Это чистое создание сейчас с бесконечной преданностью и волнением смотрит на него, а он собирается оставить его здесь и отправиться на чёрную мессу. Как же так? Как это вообще возможно?! Что-то святое было в Анджело. И Генрике вдруг неожиданно для самого себя упал на колени. – Спаси меня, дитя моё, – исступленно прошептал он. Он видел свет, исходящий от него. Он чувствовал, что, возможно, это то самое прощение, которое он искал всегда, но никак не мог найти. Анджело осторожно присел напротив короля. Коснулся его щеки. – Если бы я мог. Внутренние демоны терзают вас, я вижу, – совсем тихо сказал он. – Я не хочу никуда идти. – Так останьтесь здесь со мной. Анджело приблизился к его лицу и оставил лёгкий поцелуй в самом уголке губ короля. После Генрике стянул с себя одежду и в одной сорочке улёгся на кровать, жестом призывая Анджело присоединиться. Тот, недолго думая, пристроился рядом. Король обнял его хрупкое тело и, вдыхая аромат его волос, которые пахли солнцем и апельсиновыми деревьями, заснул почти мгновенно. *** Зима выдалась холодная. Сильные ветры, ни единого лучика солнца, студёный воздух. В коридорах старого замка денно и нощно гуляли сквозняки. Печи здесь были далеко не в каждой комнате, потому здание было толком не протопить. Маргарита дрожала, кутаясь в скудные меха. У неё были лишь те вещи, которые удалось забрать, убегая из Ажена, а их, надо сказать, едва-едва хватало. В замке не было толком ни души. Лишь служанка, повар и капитан стражи. Целыми днями Марго сидела у окна и глядела в бесконечные дали под серыми тучами. Ей казалось, что ещё немного, и она здесь зачахнет. Стоило всю жизнь метаться, надеяться, бороться, чтобы оказаться здесь? Очередным бесконечным февральским утром Валуа по привычке убивала время. Перелистывая страницы старинного фолианта – одной из немногих книг, найденной в замке, мыслями она была совсем далеко. Прислонив пылающий лоб к холодному оконному стеклу, она в очередной раз задалась вопросом: как жить дальше? В голове все эти долгие месяцы загнанной птицей билась единственная мысль: теперь ей никто не поможет. Родная мать предала. Не первый раз, но сейчас больнее всего. Марго простила ей всё, что было раньше. Но этого она никогда не простит. Кто ещё был? Множество любовников, множество друзей – где все они сейчас? Она умрёт здесь со скуки. Но как и куда бежать? Теперь у неё нет ни единого друга. Противные когти одиночества схватили её и не отпускали. Все те немногие, кто ещё не ненавидит её, сами в не лучшем положении, они точно ей не помогут. А прочие празднуют то, что теперь она запрета. Те же, кто был бы с ней несмотря ни на что, мертвы. Если бы Франсуа был жив, он поднял бы на уши хоть пол Европы, но вытащил бы её отсюда. Есои бы Карл был жив, он бы не допустил, чтоьы подобное сотворили с его любимой сестрёнкой Марго. Есои бы отец был жив... Всё было бы иначе. Быть может, написать мужу? Но он первый мечтал, чтобы её схватили и запрятали куда подальше. А что если... – Ты любишь меня? – Как прежде. Ничего не изменилось Генрике. Он простит её, если она будет умолять. Простит за всё, если скажет то, что не сказала тогда. Простит, потому что Марго прекрасно знала – он её не забыл. Но может ли она сделать это? Что случится, предай она все свои предыдущие решения? – Ты мой брат. – А ты моя сестра. – Это грех. – В такое случае, ад – райское место. Нет, ей нельзя в Париж. Ни в коем случае. И нельзя вновь общаться с Генрике. В последний раз это чуть привело к необратимому. И они оба хотели этого. Марго остановило лишь то, что она не хотела вновь ломать ему жизнь. Не хотела, потому что... Всё это не имеет теперь значения. Важно одно – Генрике она не напишет. Но должен быть выход! Из любой ситуации он есть. Маргарита была не из тех, кто станет сидеть, приняв свою участь. В голове всплыл ещё один образ. Тот самый, который она напрочь запретила себе представлять. Этот человек предавал её тысячи раз. И сейчас он слишком занят укреплением своего величия. Что ему за дело до неё? Нет, он – последний, к кому она обратится. С чего вдруг вообще такие мысли?