***
Протоптанный коврик, дешёвые светильники, но у заведения Маз есть все основополагающие принципы правильной течковой гостиницы: звуконепроницаемые номера, промышленная вентиляция, круглосуточная прачечная. Вот почему, даже несмотря на то что парковка забита, Рей не слышит и не чует ни души (кроме самой себя), когда она — наконец, в без десяти восемь — отмечается о прибытии. Маз, альфа неопределённого возраста и такая маленькая, что ей нужен табурет-стремянка, чтобы встать за стойку регистрации, тщательно внюхивается и хмурится, глядя на Рей. — Дотянула дальше некуда, малая, — говорит она. — Номер 304. — Знаю, знаю. Прошу, скажите, что там кто-то есть. — Если он и ушёл, то не этим путём. — Слава богу. Она бежит наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Что, если ты ему не понравишься? (О, Рей ненавидит эту свою ипостась, эту надоедливую, цепкую часть себя, что жаждет одобрения альфы, просто чтобы почувствовать, что у неё есть цель в этом мире.) Ты побрила ноги, подкрасила ресницы, но при этом опоздала почти на час, поэтому что, если он... Магнитный ключ едва не вываливается из её дрожащих пальцев, но с третьей попытки она умудряется открыть замок, проскальзывает внутрь и закрывает за собой дверь. — Я так сожалею, что опоздала, — тараторит она. — Пробки просто невозмож... — Сожалеть не надо. Я не расстроен. И — словно по щелчку пальцев — приходит сладкое, блаженное спокойствие. Умиротворённость. Потому что некий альфа, которого она никогда раньше не знала, не злится на неё. (Быть омегой — хуже не придумаешь.) Альфа, о котором идёт речь, сидит на кровати (предусмотрительно прикрученной к стене), но вот он встаёт… и встаёт… и встаёт. И Рей впервые оглядывает парня, который, хотелось бы надеяться, будет драть её до потери пульса ближайшие сорок восемь часов. Омега внутри неё чуть не падает в обморок от счастья. Бен — словно альфа из описания в медсправочнике. Очень, очень высокий. Очень, очень широкий в плечах. Очень, очень мускулистый (Рей видит это даже сквозь его чёрный джемпер). В приложении, должно быть, старое фото, потому что сейчас лицо украшает шрам, который начинается над бровью и теряется за воротом. Шрам, что вопиет её гормонам: этот альфа дрался с другими альфами и побеждал, этот альфа — всем альфам альфа; он даст отпор любому захватчику, построит крепкий дом и прекрасно обеспечит всё ваше многочисленное потомство. Слава милостивым небесам, что на прошлой неделе она обновила противозачаточную инъекцию. — Привет, — удаётся выдохнуть ей. Видно, как он сглатывает. — Привет. О боже, его голос. Возьми меня немедленно, Альфа. Не разрывая зрительного контакта, Рей освобождается от ботинок, расстёгивает блузку и выпутывается из легинсов. Бен не двигается, но его зрачки заметно расширяются с каждым удаляющимся предметом одежды. Она это видит. Она видит во взгляде и по контуру в паху его джинсов, насколько он благосклонен, но... Скажи, что я тебе нравлюсь, взывает к нему нечто первобытное внутри неё. Скажи, что я тебе нравлюсь. Скажи, что я хороша. Скажи, что ты одобряешь. (Тьфу, и это её ещё не накрыло в полную силу. Через шесть часов она будет говорить подобное дерьмо вслух — и при этом вполне искренне. Серьёзно, быть омегой — хуже не придумаешь.) Рей сбрасывает нижнее бельё. Влажное и скользкое, оно оставляет густые, обильные следы на внутренней поверхности бёдер. Бен резко вдыхает… и ещё раз. Медленно. Скажи, что я тебе нравлюсь. Прошу, Альфа, скажи, что я хороша. Она обнажена, а он даже не пошевелился. Что не так? Он разве не знает, что делать, чего она жаждет… … ах, и… … в чём бы ни была загвоздка, она исчезла, потому что — твою ж мать! — руки этого альфы просто везде. — Ты… — Он наклоняется, вжимается лицом ей в горло сбоку. Пальцы впиваются в изгиб её задницы. — Ты пахнешь так… Как и он. — Ты же на блокаторах, да? — Она ловит ртом воздух, лихорадочно цепляясь за его одежду. (Да какая разница! кричит внутренняя омега.) — Да. Не волнуйся. — Рука в её волосах сжимается в кулак. Зубы задевают железу под её ухом — ту, к которой ему дозволено прикасаться. — Не волнуйся, Омега. О, восхитительное облегчение. Да, не волнуйся. Этот Альфа позаботится о тебе. О тебе, Рей, кому всегда приходилось заботиться о себе самой. Теперь всё в порядке. Теперь с тобой всё в порядке. Да, Финн и Маз были правы. Она дотянула до последнего. Произойди это несколько часов назад, они с Беном могли хотя бы побеседовать для начала, выпить вина, начать издалека, но теперь… Почему, о, ну почему он ещё не раздет? — Кровать, — говорит он, пока она скулит и пытается вскарабкаться на него, как на дерево. — Иди сюда. Пойдём со мной, ложись на кровать. Стена ей подошла бы, но если кровать — место, где её альфа хочет её, значит, она будет там. Кровать тоже сойдёт. Не заставляя себя упрашивать, Рей запрыгивает на матрас и широко разводит ноги. Посмотри на меня. Скажи, что это то, чего ты хочешь. Скажи, что я хороша. Он смотрит. — Ох, — говорит он. Только это. И снова, — Ох. Это не то, что она хотела услышать, но на словах свет клином не сошёлся, а его аромат более чем одобряющий. И наконец, наконец он снимает рубашку… … у неё во рту пересыхает… … и джинсы… — Ох, — говорит она тем же самым тихим голосом, что и он мгновением ранее. — Ох. Без лишних предисловий он над ней. Ни предварительных ласк, ни изучения, ни эротического поддразнивания — только его толстый, феноменально твёрдый член (с которым она просто счастлива познакомиться сразу лично, а не через стекло смартфона), утыкающийся в её мокрый, сочащийся вход. — Всё как надо? — спрашивает он, нависая над ней. — Вот так? Рей наполовину в жёсткой течке; он может иметь её как ему заблагорассудится, а она будет только благодарно мяукать. Но вообще приятно — может, не омеге, но остальной её части, — что он спросил так вежливо. — Да, — говорит она. — Вот так. Одним рывком он входит до упора. Ох. Рей упирается пятками в кровать, впивается ногтями ему в плечи и готовится к жестокой ебле, потому что о боже. Но происходит не это. Миг Бен не делает ничего, кроме того, что дышит ей в шею и трепещет под её ладонями. Затем… одно медленное, пробное движение. Ещё одно. Ещё одно. Прошу, Альфа, прошу, еби меня жёстче, скажи, что я… — Ты, — с усилием выдыхает он ей в волосы, — лучшее, что я ощущал в своей жизни. … и Рей кончает так мощно, что перед глазами всё белеет и выцветает. Лучшее. Через миг становится намного легче, просто до нелепости легче; давление внутри нарастает, и все нужные места соприкасаются, вдавливаются, и он твердокаменный до невозможности, но именно под это она заточена, именно для этого они были созданы… Его рука скользит ей под поясницу, приподнимает, притягивает вплотную, а сам он толкается так глубоко, как только возможно войти. Он несёт над ней какую-то околесицу, «Да» и «Боже», что-то ласковое, одобрительное, беспомощный в своём восхищении, когда кончает одновременно с нею долгие, долгие мгновения. Ох. Да. Вот, что ей было нужно. Именно то, что было нужно.***
Проходит несколько минут, прежде чем они оба успокаиваются и замолкают. Наконец он перекатывается вместе с нею на спину так, чтобы она оказалась у него на груди; они, разумеется, всё ещё сцеплены. Что ж. Было быстро. Не в плохом смысле. Отнюдь. Но теперь настала та неловкая часть… которая стала ещё более щекотливой из-за того, что перед сексом не было сказано практически ни слова. Рей откашливается. Она подсовывает голову ему под подбородок, одинаково желая как избежать зрительного контакта, так и насладиться этим чарующим посткоитальным ароматом альфы. — Ну. Привет ещё раз. — Привет. — Я Рей. — Очень на это надеюсь. А ведь они даже не поцеловались.