Рей чувствует, буквально чувствует его — миг, когда Бен видит её железу запечатления. Прежде чем он замирает. Прежде чем его аромат становится каким-то тревожным и смутно злым. Перед всем этим она уже знает; она угадывает секунду,
секундочку, в которую его взгляд падает на метку. Теперь это словно шестое чувство.
Она
всегда угадывает.
— Я не запечатлена, — говорит она ему.
Пауза.
— Но…
— Я не запечатлена. Ты не ступаешь на территорию другого альфы. Это не важно.
Ты плохая Омега, говорит внутри неё паршивое, тупое животное.
Твой Альфа недоволен. Твой Альфа не хочет делиться. Ты не даёшь ему то, что следует дать.
Голос паршивого, тупого животного может катиться прямиком к дьяволу.
(Возможно, надо было сказать ему заранее, если бы она не опоздала. Первые альфы после «Периода, о котором она молчит как рыба» не заметили: волосы тогда нарочно были длиннее, — но По заметил и тоже запаниковал, но потом забил, когда она, превозмогая инстинкты своего течного тела, сказала ему, что если он хоть словом об этом обмолвится, то следующие два дня будет стоять в коридоре с посиневшими яйцами. Он внял её тираде, и вскоре они возобновили еблю, но, тем не менее, это были не самые приятные несколько минут.
Хотя он продолжал. Он всё равно смотрел, и часто. Она знала, когда он смотрел. Так что, может, стоило предупредить Бена. Просто чтобы избежать чего-то подобного.
А может, и не стоило.)
Она добавляет:
— И это не твоё дело.
Молчание. Молчание. Как будто живьем наблюдаешь за пузырьками под сообщениями, пока собеседник набирает текст.
Наконец:
— Ладно.
Рей выдыхает.
Впрочем, скоро — слишком скоро — он съёживается достаточно, чтобы из неё выскользнуть, и едва ему удаётся освободиться, Бен встаёт с постели и исчезает в ванной комнате. Даже По так не делал.
Ты течёшь, а он вот так тебя отпускает. Ты не удовлетворяешь своего Альфу.
(«Скажи своим омега-генам, чтобы проваливали к ебеням», говорил Финн, когда бы она ни возвращалась с процедур, измученная и напуганная. Он был единственным, кому она сказала. «Ты больше, чем твоя биология, Кнопка».
Рей слышит, как включается душ. Бен её смывает.
Что ж.
Это… это ничего. Это его выбор. Всё будет в порядке.
Только вот пять минут спустя Рей понимает, что
ничего не будет в порядке, потому что нет такого уровня социального дискомфорта, способного прямо сейчас тягаться с бешеной дозой гормонов в её кровотоке, и она уже вновь начинает корчиться на простынях. Непромокаемый матрас с тройной пропиткой (Рей вполне уверена, что его окатывают хлоркой после каждого выезда), и месиво, которое они тут устраивают, не просачивается так уж глубоко; бета, вероятно, была бы потрясена, но Рей может обваляться в этом безобразии с головы до ног и будет только рада.
Этот аромат — первобытный, звериный запах — лишь разжигает глубоко внутри неё страстное
желание, которое невозможно утолить.
Альфа, вернись.
Она, может, и больше, чем её биология, но ту по-прежнему нельзя отринуть.
Пожалуйста, вернись. Я буду паинькой.
Дверь ванной открывается, и Рей не в силах сдержаться — она сворачивается клубком и перекатывается. Она отстоит крохотный, малюсенький клочок гордости; она не будет скулить и скрестись к нему подобно щенку, оставленному взаперти.
Ну, во всяком случае, до тех пор, пока матка снова не одолеет мозг.
Быть омегой — хуже. Сука. Не. Придумаешь.
Рей чует, что он не мылся с мылом; от этого относительно несерьёзного жеста она испытывает облегчение огромное до нелепости. Но затем открывается другая дверь, и, о
боже, он же не
уходит, правда?..
… но нет, там какой-то шорох, и вот Бен встаёт рядом с кроватью, а тело его излучает жар.
— Тебе нужно это?
Она поднимает на него взгляд. Бен держит кучу одеял из шкафа — ширпотреб, который легко измельчить и заменить. Она, наверное, выглядит сбитой с толку, потому что он поясняет:
— Я подумал, может, ты гнездуешься. Ты вся укуталась.
Ох. Она укуталась, это так.
— Нет. Я не гнездуюсь. Никогда. Но… спасибо.
Он кивает и кладёт одеяла на пол. Рей замечает, как он вновь стремительно…
заинтересовывается. От этой картины она распрямляется, немного разводит ноги и отталкивает от себя прочь смятые простыни. Если Рей пленница своей биологии, то приятно знать, что она тут не одна такая.
Бен возвращается в кровать, и в миг, когда его ладони дотрагиваются до её тела, она стонет. В ответ он глубоко и удовлетворённо выдыхает.
— Рей?
— Угу?
— Какой у тебя любимый фильм?
Она прекращает елозить носом по его горлу. Бен такой
вкусный, и она хочет на себе больше его аромата.
— Что?
— Твой любимый фильм. — Бен снова на ней; его вес —
лучшая, совершеннейшая штука. — Ты сказала, что будешь готова об этом побеседовать.
Дай ему хоть что-то, Омега. Он не мог бы выразиться яснее, если даже сказал это вслух.
Если уж не повесть о твоих шрамах, тогда что-то другое. Ему будет приятно узнать.
Сейчас её кожа в огне. Да, Рей хочется сделать ему приятно. Ей хочется, хочется этого…
Он резко вдыхает.
— Не важно.
… но она больше
не думает. Мыслительные процессы не доступны, потому что он снова у неё внутри, там, где и
должен быть. На этот раз он заявляет об этом, двигаясь жёстко и быстро, выкладываясь по полной, и Рей обхватывает его бёдрами и держится изо всех сил…
— … не говори мне… что пожелаешь, делай что пожелаешь, бери сколько пожелаешь…
… она слышала, предварительные ласки — реально классная тема, которой занимаются некоторые люди; она не пробовала, но ей и не хочется этого во время течки, она просто настолько благодарна, что он ебёт её вот так, вбиваясь во все нужные точки внутри и утишая это желание, как никто другой…
— … так хорошо, Омеженька, разве не
чувствуешь, как ты хороша?
(Чёрт, она бы никогда не догадалась, что он был девственником. Собеседник из него так себе, но эта часть
именно такая, какой должна быть, и почему бы Рей не хотеть быть омегой, если такой альфа, как Бен, тут и так прекрасно о ней заботится?)
Он сильно кусает её за плечо, и она стенает.
— Молодчинка, — хвалит он, судорожно вдыхая. — О, такая умница, ты и такая, как есть, — само совершенство, тебе ведь это нужно услышать?
Да, ей нужно это.
— Да, тебе нужно.
Ей очень, очень это нужно.
***
— «Кунг-фу Панда».
— М-м?
— Мой любимый фильм — «Кунг-фу Панда». Он забавный. И мне нравится черепаха.
— Не смотрел.
— Ох, посмотри. — Она тут же
чует, как он обрадован тем, что узнаёт о таком крошечном кусочке её жизни, но это для альф естественно, так что она останавливает себя, прежде чем скажет что-нибудь нелепое типа «он есть у меня дома, может, после того, как это закончится, мы могли бы…» — Ты мне не рассказывал, что у тебя за работа.
— Ты не пыталась угадать. — Он немного смещается, поудобней устраивает её у себя на груди и гладит по спине. По пояснице. — А ещё, как уже сказал, я сейчас безработный.
— Ладно, кем ты
работал? Я слишком устала, чтобы угадывать.
Его рука не останавливается, но есть некая явственная нота закрытости в том, как он говорит:
— Давай отложим это на другой раз.
Ну, теперь она тем более хочет знать. И это двулично, конечно, — она не имеет никакого права давить, у неё есть свои секреты, у него могут быть свои, — но если он узнал название её любимого фильма, тогда и она должна узнать что-то взамен. Это всего лишь дашь на дашь.
Поговори со мной, Альфа. Хочу немножко тебя узнать, Бен.
— Ты любишь грибы?
— Терпеть их не могу.
— Я тоже.
***
Спустя короткий сон и два оргазма:
— Ты за какой факультет Хогвартса?
— Не знаю… ох, это «Гарри Поттер», да? Не читал.
— Бен. О боже! Тебя волки взрастили?
— Нет, дядя. Ну, в основном. Он был священником-иезуитом; у меня было мало детских книг.
— Ох, ничего себе.
— Ага. Я думал, что тоже буду. Священником, в смысле. — Бен останавливается и, похоже, понимает, как странно вести подобный разговор, когда оба они покрыты смазкой и семенем. — Не получилось.
— Бесспорно.
***
И позже:
— У тебя есть домашние животные?
— Нет. Но мой лучший друг и мой аль… э-э, его парень, они недавно завели кошку, и она, возможно, станет в каком-то смысле моей.
Долгая, долгая пауза.
— Тебе нравятся кошки? — спрашивает Бен, и Рей благодарна, так благодарна, что он оставил её оговорку без внимания.
— Они ничего. — Она делает вдох. — Но, эм-м… Одно время у меня была морская свинка, в детстве. — (Она может открыть ему даже это. Всё нормально.) — Сосед подарил. Я назвала её Порги.
— Милое имечко.
— Угу. — (Всё нормально.) — Человек, у которого я жила, сказал, что её дорого кормить… —
он сказал, меня слишком дорого кормить — … ну, и запер меня в ванной, а её выбросил за дверь. Я больше чем уверена, её съел ястреб.
Бен совершенно неподвижен.
— Понятно, — говорит он ровным голосом. — Сколько лет тебе было?
— Девять.
Ещё одна долгая, долгая пауза.
— А тот человек, у которого ты жила: он ещё жив?
— Думаю, да.
— Хочешь, чтобы это изменилось?
Она знает, это не пустой трёп. Рей не дерзнула спросить, но полоса, проходящая по лицу Бена, — и отметина на плече, и множество рубцов на боку, и другие бесчисленные шрамы, рассыпанные тут и там среди родинок и веснушек, — они точно появились не случайно. Они должны её пугать. Это должно её пугать.
Он должен её пугать.
И, может, вскоре так и будет. Но не теперь.
Твой Альфа желает тебя защитить. Он хочет, чтобы ты почувствовала заботу и безопасность. Твой Альфа напал бы на тех, кто вздумал бы причинить тебе зло или сделать несчастной.
Этого достаточно, чтобы внутренняя омега вновь начала умолять его о прикосновении, — и скоро, очень скоро он ей угождает.
***
И ещё позже:
— Хорошо, вот реально важный вопрос. Типа,
сверхважный.
— Ладно.
— Итак, тебе надо приготовиться. Ты приготовился?
— Думаю, да.
Они лежат на боку, лицом к лицу. Рей напускает на себя свой самый серьёзный вид.
— Пепси или Кока-кола?
Миг Бен смотрит на неё. В радужке его глаз золотые крапинки.
Он говорит:
— Фанта. Грейпфрутовая.
И, браня его за уход от ответа, Рей не может не заметить, насколько ощутимо смех преображает его лицо.
