Невозможно оторваться / can't turn off what turns me on

Лофт Бена умопомрачителен. — Пойду помоюсь, — говорит он Рей, оставляя её озираться по сторонам открыв рот. — Будь как дома. Окей. Возможно, Бен имел в виду, что она может поглазеть на открытую кирпичную кладку и немногие украшения, но «Будь как дома» всегда означало для Рей «Выведай, чем поживиться на кухне». Она знает, это некрасиво, и, быть может, однажды пройдёт мимо кладовки с продуктами, не проверяя, что внутри, но… не всё сразу. Только недавно она перестала тырить еду, когда бы ни заходила в супермаркет. Так что она открывает холодильник. У Бена три разных вида сыра с французскими названиями. Тут перец, авокадо, филе лосося, кудрявая капуста, полупустая бутылка белого вина и какие-то странного вида ягоды, предназначенные, наверное, для смузи или типа того. То, что у тебя есть, когда есть деньги на свежие продукты и время на приготовление блюд. (У Рей никогда не бывало ни того, ни другого.) Странного вида ягоды на вкус омерзительны. Рей наливает себе вина в кофейную кружку — в ту, что нашла в первом же открытом ею шкафу, — и делает глоток. Недурно. — Можно что-нибудь заказать, если ты ещё голодна. — Нет, спасибо, я в норме, — говорит она, оборачиваясь. — Только если ты… хочешь… Ох. Бен облачился в треники. Только в них, и всё. Это вообще-то здорово, если вспомнить, как недоволен был водитель такси из-за запаха сырой помойки. И тем не менее. Она точно знает, как эта грудь прижимается спереди, и сзади, и… — Ты бы хоть прикрылся, — в смятении говорит она. — Надел бы футболку какую-нибудь. Проходит мгновение… и он говорит: — Конечно. И Бен ступает вперёд. И Рей отступает назад. — Что ты делаешь? — Иду за футболкой. — Бен указывает за неё. — Мой шкаф там. — Ой. — Чтобы взять её, мне придётся пройти мимо тебя. — А. Ну. Э-э. Может… может, тогда не надо. Всё равно и без футболки, наверное, тепло. — (Это не так. На Тихоокеанском Северо-Западе стоит ноябрь. Но её бельё промокло насквозь, и она сомневается, что хочет, чтобы он уже об этом узнал.) — Почему бы тебе просто… не остаться там? Линия его плеч совсем слегка опускается, но он кивает. И стоит смирно. Ладно. Что ж. Рей отхлёбывает ещё немного вина. — Симпатичная квартира, — выдаёт она, отчаянно пытаясь не ляпнуть какую-нибудь глупость. — Спасибо. Пожалуйста, не пей его слишком много. — Почему? Оно отравлено? — Нет. Но ты не сможешь согласиться осознанно, если напьёшься. — Пауза. — У меня есть диван, я могу спать на нём. Или вызову тебе машину, если хочешь домой. Вот такие есть варианты. Но, если начистоту, Рей, я попросил тебя приехать сюда, потому что надеюсь, что ты снова дашь мне тебя трахнуть. Ох. — Если ты этого хочешь, разумеется. Рей смотрит в чашку с вином. И делает ещё глоток. Она слышит, как Бен вздыхает — очень слабо, но вздыхает. — Понятно. Ладно. Я вызову машину. Ещё глоток. — Но не могла бы ты… — Медленный, глубокий вдох. — Прежде чем уедешь, если ты не против, я бы хотел узнать, что сделал не так. Не сегодня. Я знаю, что сделал не так сегодня. А в тот раз. — (Она чувствует, как он подбирает нужные слова. Она это чувствует своей кожей, своим нутром.) — Ныне я пытаюсь учиться на собственных ошибках, и… мне поможет, если ты скажешь, что именно тебя оттолкнуло. Чтобы я мог избежать подобных промахов с будущими партнёрами. С будущими партнёрами. Рей отворачивается и выливает в раковину большую часть рислинга. — Я кое-что тебе расскажу, — говорит она прерывающимся голосом, — но мне будет нужно немножко вина, чтобы это сделать, и я не буду на тебя смотреть. Ладно? Пауза. — Ладно. Ещё глоток. Ох, там осталось несколько чайных ложек. И ей надо будет их растянуть. У меня получится. У меня получится. — Ненавижу быть омегой. — У меня получится. — Хуже не придумаешь. Альфы и беты остаются альфами и бетами всегда. Но быть омегой — ты, подобно оборотню, превращаешься в дурацкую кучу-малу мучительных эволюционных позывов, которые внушают, что ты не в безопасности и никогда не будешь, пока у тебя нет альфы, который засунул бы в тебя пенис, обременил своим отпрыском и, не знаю, приволок бы тушу мамонта к тебе в пещеру. Пауза. — И обычно я всё равно не чувствую себя в безопасности. Так что… это не очень-то круто. Ещё глоток. — И, э-э… я ощутила себя совсем не безопасно во время своей первой жёсткой течки, ведь это было как раз после того, как Ункар — старьёвщик, у которого я жила, — сказал мне, что я в этой стране незаконно. — Всё нормально. У меня получится. — Наверно, мне следовало понять это раньше, не похоже, что у моих родителей были… то есть… я просто думала, что у него есть хоть какие-то документы. У него их не оказалось. Он просто называл цифры от балды, когда они были нужны. Даже день моего рождения — просто случайный день, который он взял с потолка, когда мне было пять, чтобы я отвязалась от него с этим… На другом конце комнаты что-то разбивается вдребезги. Затем: — Извини. (И вновь она думает, что его характер должен пугать её сильнее. Но — может, внутренней омеге, а может, и нет — это очень приятно; так приятно знать, что кто-то настолько зол за неё.) — Не надо так делать. Похоже, у тебя тут хорошие вещи. — Нет, у меня тут лишь дешёвые вещи, и они нужны как раз для этого. Тут нет ничего незаменимого, кроме тебя. Пожалуйста, продолжай. Ещё глоток, чтобы отвлечься от тёплого, щемящего чувства в груди. — Короче, я это выяснила и сильно запаниковала, а затем наступила первая течка, и был в городе один альфа… Тяжело. Вот почему это называется «Период, о котором она молчит как рыба». Она пожимает плечами. — Мы… сделали что положено… и я была напугана, и у меня была та омежная тяга быть с кем-то, кто просто, э-э, обо мне позаботится. Поэтому, думаю, я попросила его укусить меня. — Она прикасается к бугоркам шрамов на железе запечатления. — Он сказал, что я попросила. Я не помню. Наверняка так и было. И он был в охоте, не мог держать себя в руках, так что он меня укусил. Верхний свет красиво отражается от раковины из нержавейки. В то время как слова звучат сквозь будто стиснутые зубы: — При охоте бывает не так. Рей в курсе. — Он потом извинился, — пытается она сгладить углы. — Но это сработало, так что я, должно быть, сама хотела… Снова звон стекла. — И это казалось правильным. Части меня. Словно я стала чьей-то. Но остальной мне… я едва его знала. А когда узнала, он мне не понравился. Так что я за один присест приняла чуть ли не двухнедельную дозу ингибитора и сбежала от него через «не могу». — Она вновь пожимает плечами. — Я вычитала, что здесь, в Сиэтле, есть программа исследования того, как действуют протеины запечатления. Говорилось, что врачи ищут добровольцев. Так что я просто постучалась в их двери и попросила меня исправить. Пауза. — Было не быстро и… не круто — зато сработало. И они сказали, что течек больше не будет, но это оказалось не так. И после всего этого я находила случайных альф, которые мне нравились не слишком сильно и которые оставались на блокаторах, чтобы я могла просто преодолеть течку и уйти. Пауза. — Но, э-э… ты мне нравишься. Ещё глоток. — Не думала, что когда-нибудь опять попрошу кого-то меня укусить, но вот я попросила тебя и очень благодарна за то, что ты этого не сделал, так что спасибо тебе, потому что я не хочу больше запечатляться. Никогда. Но, выходит, мы слишком хорошо совместимы, как альфа и омега, и если проведём вместе ещё одну течку, то я могу снова тебя попросить, и, вероятно, в следующий раз ты мне не откажешь. Пауза. — Суть в том, что ты не делал ничего неправильного. Мне жаль, что по моей вине ты так думал. Но я больше не могу провести с тобой ни одной течки. Ну вот и всё. — Я закончила, — говорит Рей. Вино выпито, но у неё получилось. — Можешь вызвать машину, если хочешь, чтобы я ушла. Повисает долгое молчание. Рей не хватает смелости обернуться и увидеть выражение лица Бена. Но и звука разблокировки телефона она не слышит, так что… — Можно задать тебе пару вопросов? — Тон его голоса так холоден. — Конечно. — Где сейчас тот альфа? — Не знаю. Он не хотел, чтобы я уходила, но и удерживать меня не особо пытался. — Ты бы почувствовала себя в большей безопасности, если бы знала, где он? — Нет. Я никогда больше не хочу о нём вспоминать. — Хорошо. Твой страх перед запечатлением — главная преграда между нами? — Да. — Тогда я не вижу сложности. И вот теперь Рей оборачивается. — Что? Бен ровно там, где она его оставила, — на расстоянии добрых восьми шагов от неё: всё ещё без футболки и очень спокойный для того, у чьих ног рассыпаны осколки журнального столика. — Ты же сейчас не в течке, не так ли? — замечает он. — Ну, так. Но буду. И не могу… Бен, ты же альфа. Зачем, скажи на милость, тебе связываться с омегой, которая не подпустит тебя к себе в течку? Для чего ещё нужны омеги? — Не согласен. — Он делает к ней шаг. — Это только три дня, раз в полгода. Всю свою жизнь я был один — три дня как-нибудь переживу. — Да, но я-то не буду одна в эти три дня, не забыл? Кажется, это его осаждает. Боже, быть омегой — хуже просто не придумаешь. — Мне бы всё равно нужен был альфа, — медленно и, может, слегка снисходительно объясняет Рей. Но ему необходимо это уяснить. — Я была бы с кем-то ещё, с кем-то… — С кем-то типа По. Упс! — Да. С кем-то, с кем я не так совместима, как с тобой. (Похоже, от этого Бен немного смягчился.) — Я пыталась сама пройти через жёсткую течку. Это невыносимо. И не обижайся, но я бы не сказала, что ты похож на человека, который готов делиться… — (это ясно как божий день) — … так что мы… — А мягкие течки? Рей недоумённо моргает. — А что мягкие течки? — Ты могла бы сама пройти через мягкую течку? — Он делает ещё одно движение в её сторону. Теперь лишь шесть шагов. — «Крайне возбуждена, но хороший самотык справится», так? — Мягкие течки бывают только у омег на хороших ингибиторах. Я не на таких. — Почему? — У меня нет медицинской страховки. И нет денег. Бен, мне платят наличкой в гараже и закрывают глаза на то, что у меня нет ни визы, ни грин-карты, ни номера социальной страховки, я едва наскребаю на аренду, не говоря уже о… — Насколько они дорогие, эти хорошие ингибиторы? В смысле, если платить из своего кармана. Рей называет ему сумму. Эмоции на лице Бена сменяют одна другую, и в итоге на нём читается смутная досада. — Это запредельно. Понимаю, почему ты не можешь себе их позволить. — Вот именно. — Но я могу. Я заплачу. На секунду Рей задаётся вопросом, уж не совершила ли она ошибку, уж не пьяна ли она до сих пор. Может, в вино было что-то подмешано, может… — Ты шутишь. — Нет. Я вообще редко шучу. Я плохой шутник. — Бен, ты не можешь покупать мне ингибиторы. — Почему нет? — Потому что… потому что мы даже не встречаемся! Это сказочно неуместно! — Но мы так и не начнём встречаться, если ты на них не перейдёшь. — Всё равно! Бен хмурится. — Что, если бы ты получала их в клинике? По цене, которая была бы тебе по карману? Это бы тебя устроило? Она не в силах сдержать смех. Боже, как он наивен. Она никак не решит, бесит её это или умиляет. — Нет в Америке клиник для омег, в которых такие выдают. — Но что, если была бы одна? И Рей… … Рей осекается. Она обводит взглядом лофт Бена — лофт Бена, который, помимо того что фешенебелен, так ещё и расположен в лучшей части Сиэтла. Верхний этаж. Огромные окна. Потрясающий вид. — Бен? — задумчиво спрашивает она. — Сколько стоит арендовать эту квартиру? — Я её не снимаю. — А ежемесячный платёж по ипотеке? — У меня нет ипотеки. У неё в животе зарождается непонятное, тревожное чувство. — Ты богат, да? Типа, реально богат. Бен пожимает плечами, но на щеках выступает румянец. — Я… погоди, я просто хочу убедиться в том, что… ты полагаешь, что мог бы открыть клинику, которая будет раздавать высококлассные субсидированные ингибиторы просто для того, чтобы я согласилась сходить с тобой в кино? — Да. — Пауза. — Это странно? — Есть немного! — О. У Рей это в голове не укладывается. Подобного не бывает наяву, тем более с ней. — Но ты же… мы… это ведь даже не… Осталось пять шагов. Четыре. — Рей, я единственный наследник трёх отдельных семейных состояний. Я посвятил десять лет очень прибыльной работе на очень скверных людей и не взял ни дня отпуска, чтобы потратить то, что зарабатывал. Основы бережливости я усвоил от священника-иезуита, который пил молоко яка, потому что продуктовые магазины — это расточительство. Я владею ни с чем не сообразным состоянием и буквально не имею понятия, что с ним делать, поэтому да, продать дедушкины акции и бабушкины Тосканские виллы, чтобы содержать на эти средства клинику для омег с низким доходом — для меня план не хуже любого другого. — Он переводит дух. — Но наверняка понадобится некоторое время на то, чтобы это устроить, так что я был бы признателен, если бы ты просто разрешила мне заплатить за твоё лекарство напрямую, пока не наладятся дела с клиникой. Какого хуя. — И этот безумно щедрый акт филантропии зависит от моего согласия с тобою трахаться? — Нет, — говорит он. — Думаю, мне нравится сама идея. Мать бы одобрила. Но я хочу с тобой трахаться. — Три шага. — И встречаться тоже. — Два. — И поцеловать, чего я вообще-то ещё не делал. — Один. — Если ты не против. Рей смиренно выдыхает, и её дыхание призрачно расползается по его коже. — Ты же чуешь, как сильно я этого хочу. — Чую, — признаёт он — он уже наполовину твёрд, треники не многое скрывают, — но я не чую, не против ли ты. Никто и никогда раньше не говорил Рей ничего подобного. И уж точно не альфа. — У меня ещё не было секса вне течки, — напоминает ему она. — Как и у меня, — напоминает ей он. — Точно. — А ещё я очень, очень ёбнутый. Очень. Просто, чтобы ты знала. — Я знаю. Но не думаю, что ты намного более ёбнутый, нежели я. Бен язвительно ухмыляется. — Ты когда-нибудь убивала? Рей вспоминает о том мужике, который вопил «Предатель!», и о кирпиче, и о Финне, выбрасывающем пистолет в реку. — Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, — говорит она и сама делает последний шаг в личное пространство Бена, тактично не обращая внимания на то, как его глаза распахиваются в изумлении. Член, твёрдый и тяжёлый, вжимается ей в живот. Ну что же. — Я не против того, чтобы ты поцеловал меня сейчас же. Так он и поступает.