А в чём сила, брат?

— Вы знакомы со старшим сыном Манфреда? — спросил Ричард. Гэвин в это время удалял из друзей Элайджу, которого забыл кинуть в ЧС в своё время, и одновременно пытался следить за дорогой. — Не знаю, можно ли это считать знакомством, но мы встречались. Почти уверен, что он меня не помнит. — Из-за того, что был под кайфом? — Ага, угашенный в сраку. — Вы его задержали? — Нет… Слушай, это не самая приятная история. Ричард не стал настаивать, и Гэвин был за это благодарен, но спустя минут десять его прорвало: — Короче, ситуация была такая. Мне исполнялось двадцать четыре. Или двадцать три. Точно не помню. И у меня был нормальный, цивильный день рождения. Все немножко выпили, потанцевали, пьяными поиграли в твистер. Обычное дело. И тут притащился мой брат. У нас отец один, а матери разные. Я как бы не хочу сказать, что он конченый мудак в этой ситуации, хотя он конченый мудак на самом деле, но знаешь, если ты всё детство жил в бедности или просто не богато, а потом у тебя появляются бабки очень резко, то моча ударяет в голову. Это неизбежная хуйня. И потом ты придёшь, скорее всего, к заботе об экологии и благотворительности, как и все богатые чуваки, но начинается всё с лютейшего пиздеца. Так вот мой братец, заработав первые бабки, сначала вёл себя прилично, дружил с каким-то престарелым художником, продолжал сидеть за своими драгоценными компьютерами. Он долго продержался, стоит отдать должное, да и вообще у него, у вундеркинда, как бы детства-то и не было, молодости, считай, тоже. Когда появился художник, я думал, что брат просто себе папика нашёл, но в итоге он притащился на мой день рождения с сыном этого самого художника. Всё, сорвало. Оба объёбанные по самое не могу, вообще в невменозе. И начали сосаться перед всеми. Напомню, что шёл две тысячи пятый. От геев уже никто как от чумы не шарахался, но и откровенно жрать друг другу лица на гетеро-тусовке было дохуя смело. К счастью для него, у братца всегда были крутые пиарщики, и всё это говно не всплывало, но мне тогда анальных болей это добавило серьёзно. — Они долго состояли в отношениях? — спросил Ричард. Гэвин хмыкнул. Элайджа если и состоял в отношениях, то только со своим эго и изобретениями. — Да хуйня это на постном масле, а не отношения. Лео решил, что поднасрёт папаше, если будет ебаться с его другом, а брат мой просто ушёл в объебос на месяц. Плюс меня позлить хотел. Не знаю, что дальше было. — И сейчас вы не вспомнили, что это те самые Манфреды? — Этих художников как грязи развелось. Всех запоминать, что ли?.. А ты сам-то в этом шаришь? Что-то непохоже. — Нет, меня интересуют другие вещи, — безразлично ответил Ричард и уставился в окно. Он меньше всего был похож на человека, который дрочит на непонятную мазню. Скорее на маньяка, у которого дома лампы из человеческой кожи. И такими темпами Гэвин скоро пополнит коллекцию. Может, лампа из него получится лучше, чем человек, кто знает. Гэвин не стал спрашивать про интересующие Ричарда вещи. В фильмах обычно в такие моменты признаются в вампиризме или увлечении жопными затычками. Не то чтобы в жопных затычках было что-то плохое, но если это твоё главное хобби, то стоит задуматься о жизни. — Сейчас Элайджа Камски женат, насколько я знаю, — сказал Ричард. Как будто это кому-то мешало по молодости сосаться с торчками. — Сейчас Элайджа Камски женат, — подтвердил Гэвин, сжав руки на руле. Он бы хотел обойтись без имён, но надеяться на то, что Ричард не сложит два и два, не приходилось. Несмотря на всю криповость, он был умным мальчиком. — Он же ваш брат? — Я в курсе. — Вы не испытываете по этому поводу положительных эмоций? — Ага, не испытываю. Представь, что весь мир обожает твоего брата, а ты коп в сраном Детройте. Хуёво, правда? Ричард смотрел на Гэвина внимательно и насмешливо. Ну… да, это было почти одно и то же, но на самом деле совершенно разные вещи, несравнимые. Небо и земля. — Нет, не в том смысле, что официантки и кассирши автоматически пробивают ему скидки, а в универе вешают на доску «Лучшая улыбка». — Гэвин ударил по рулю и указательным пальцем ткнул в Ричарда. Они снова говорили о Конноре, а Гэвин не хотел говорить о Конноре даже сильнее, чем об Элайдже. — В том смысле, что его рожа красуется на обложках всех журналов об успешных людях и ему буквально молятся. — Разница не так уж велика. — Серьёзно?! — Ваши ощущения субъективны и не зависят от реального уровня успеха вашего брата. Философ хуев. Ощущения его, может быть, и субъективны, но реальность такова, что Элайджа — самый молодой миллиардер в мире с зашкаливающим айкью, а Гэвин… ну, не сторчался и не прыгнул с крыши к тридцати шести, уже хорошо. Так что Ричард загонял ему какую-то херню. — Но объективно — раз уж мы говорим такими словами — ты успешнее брата. — У меня студенческий долг в двести тысяч долларов, — сказал Ричард безразличным тоном. Гэвин присвистнул. Высшее образование — бессмысленная трата времени и денег, по его мнению. Он мог бы поступить в нормальный колледж, если бы не ебанатствовал в последний год старшей школы, но ни сейчас, ни тогда не видел в этом смысла. — Да ты завидный жених, я посмотрю. Поэтому хочешь завалить Хэнка и продать его дом? — Я не хочу каким-либо образом причинять Хэнку вред. — Ну да, ну да. Зачем тогда тебе это усыновление? — Я бы не хотел углубляться в наши семейные дела. — Как скажешь. Мне вообще-то похуй, это ты тут начал в душе копаться. Гэвин понимал, что звучит глупо, но ему стало до жути неловко за то, что он вообще спросил об этом. Как будто ему было интересно. Как будто ему было не всё равно. Неравнодушие — самая опасная хуйня на свете. — Куда тебя довезти? — Буду благодарен, если довезёте до университета. — Как два пальца. Они больше не разговаривали, и у Гэвина даже настроение чуть приподнялось, потому что рабочий день заканчивался через пару часов, а молчаливые люди — это подарок богов. За пару километров до университета одномоментно хлынул дождь. Стена прибила духоту к земле, но холоднее не стало. Гэвин отключил кондиционер и открыл окно, в машину хлынула волна жаркого воздуха. Он вытащил из бардачка грязный потрёпанный зонт со сломанной спицей и кинул на колени Ричарда. Пусть заберёт этот хлам, давно было пора купить новый. Всё было неплохо, и Гэвин, быть может, не отказался бы съездить вместе в ещё одну загородную поездку, пока не случилось это. Перед тем, как выйти из машины, Ричард наклонился и поцеловал его в губы. Гэвин не успел ничего предпринять, потому что даже не понял, что произошло. Это был даже не поцелуй, а та бессмысленная чушь, которую проделывают женатики, когда прощаются. Это был пиздец.

***

Не тратя время на бессмысленную рефлексию, хотя очень хотелось, Гэвин добежал от своего парковочного места до участка, почти не намокнув, и вышел на связь с Лео Манфредом. Он не стал упоминать об их встрече почти двадцать лет назад, но сказал, что является братом Элайджи и заодно полицейским, расследующим дело Маркуса. Лео, как ни странно, легко пошёл на контакт. Они договорились на скайп. Гэвин подключил наушники к компьютеру, проклиная участок за то, что ему не могут выдать ноут, и попытался вспомнить свой пароль. Скайпом он не пользовался, потому что говорить по видеосвязи было особенно не с кем, а для всего другого существовали более удобные приложения. Пароль он не вспомнил и зарегистрировался заново. Лео выглядел прилично: гладко выбритый, румяный, с ясным взглядом. Гэвину даже стало неловко за свой похмельный внешний вид с красными глазами и опухшей рожей. — Элайджа часто упоминал о тебе, Гэвин. Рад наконец-то пообщаться, — сказал Лео. Что там Элайджа мог наплести было совершенно непонятно, они почти не разговаривали. — Вы с Элайджей ещё общаетесь? — удивился Гэвин. Обычно после пары недель в совместном угаре люди не дружат семьями. — Да, они с Хлоей помогли мне обустроиться в Цюрихе, нашли лучшую клинику. Я им очень благодарен. Так. Лео находился в Швейцарии, если у Гэвина остались хоть какие-то познания в географии. Как тогда он мог подкинуть наркотики Маркусу? Даже если предположить, что Лео кого-то попросил об услуге, это было глупо и мелочно. Насолить можно куда более изящно и по-крупному. — Отец знает, где ты сейчас? — Конечно. — Тогда почему он считает, что ты подкинул Маркусу наркотики? Лео провёл рукой по лицу и будто бы снял с себя маску благополучия и душевного спокойствия. На мгновение он снова превратился в шестнадцатилетнего торчка. Разговоры о семье всех делают мрачными мудаками, потому что именно семья ломает тебя, пока никто другой ещё не успел. — Потому что он сумасшедший старикан, ненавидящий собственного сына, который всего лишь однажды сбился с пути. — Есть такое, — согласился Гэвин, хотя это было знатное преуменьшение, конечно. — Но я уверен, крови ты у него попил. — Ну да. — К Лео вернулось самообладание. — Но знаешь, некоторые за близких до последнего борются, а некоторые при первых же трудностях отступают. Гэвин скосил взгляд. Коннор смеялся над чьей-то шуткой, чуть откинувшись на спинку стула. — То есть ты теперь хороший брат, а Маркус наркоман и мудак? — А что, обязательно один должен быть плохим, а другой хорошим? — Как-то так получается всегда. Почему-то разговор второй раз за день заходил об одном и том же. Впрочем, неудивительно. Лео был из того же теста — вечно попрекаемый брат-неудачник, которого мучают сравнениями. Добро пожаловать в клуб. Но дело было важнее пиздостраданий. — О Маркусе и наркотиках что-нибудь знаешь? — Сильно сомневаюсь, что он действительно употребляет. Оставил кто-нибудь из друзей. В этой среде всегда есть зависимые. — Они божатся, что пьют смузи литрами и носят исключительно необработанный хлопок, а наркоту в глаза не видели. — Ты же прекрасно понимаешь, что это пиздёж. — Да кто их знает? — мрачно сказал Гэвин. Для него это был другой мир, который он не понимал. Одно дело — бомжи и маргиналы, убивающие друг друга за дозу крэка, барыги и химики, помешанные на бабках. Их понять не так сложно. А что у этих в голове сам чёрт не разберёт. — Маркус слишком занят вылизыванием задницы нашему папашке, чтобы подсесть, а вот друзья его — другое дело. Один Саймон чего стоит. — А что с ним не так? — Сам Гэвин мог назвать с десяток вещей, которые не так с Саймоном, но ему стало интересно чужое мнение на этот счёт. — Мутный тип. Кто он, что он, откуда? Ничего не понятно. О себе никогда не рассказывает, в сетях одна либеральная фигня, никакой инфы. — Ты, смотрю, интересовался. — Ну, пару лет назад я бы не отказался с ним замутить. Гэвин рассмеялся. Хотя он прекрасно понимал желание трахнуть Саймона, но не разделял намерение воплотить это в жизнь. Беседы о равенстве и братстве в постели как-то не особенно возбуждали. Да и пояснять за свою токсичную маскулинность Гэвин не собирался. — У тебя какой-то особый фетиш на друзей своих родственников или ты просто говнюк? — Считай, что всего понемножку. Прощаясь, Гэвин даже словил небольшой приступ ностальгии. Всё же тогда жизнь была проще и понятнее. Его ещё не ёбнуло по башке реальной жизнью, не наросло кучи комплексов и загонов, не было никаких Ричардов и Конноров, с которыми всё ужасно сложно и непонятно. А главной проблемой был брат-уебан и его невменяемый парень. Ближе к вечеру Фаулер собрал всех для чрезвычайно важного заявления. Оказалось, что на завтра запланирован (незапланированный) митинг против очередной хуйни, придуманной Трампом, и в связи с этим в участке будет усиление. Офицеры в едином порыве тяжело вздохнули и театрально возвели руки к небу. Гэвину от патрулирования удалось отбиться, сославшись на новую зацепку в деле, но сидеть на работе придётся с утра и до упора. Акции протеста раздражали. Они приносили много геморроя полиции и мало толку народу. Не то чтобы Гэвин поддерживал Трампа. Он вообще старался держаться подальше от политики, потому что его папаша, яростный демократ, всё детство Гэвина засирал окружающим мозги своими тирадами на политические и околополитические темы. Он по жизни ничем не занимался и винил во всех своих проблемах республиканцев, которые хотят ограничить его права. Сейчас же шестидесятилетний Томас Рид просёк, в какие темы нужно впрягаться, чтобы клеить молодых тёлок, и топил за интерсекциональный феминизм, антимилитаризм, антиглобализм и прочую модную ебалу. Его твиттер был рассадником популизма и банальностей, и Гэвин буквально начинал чувствовать зуд по всему телу, когда нечаянно туда заглядывал. Нечаянно — это специально зайти, чтобы побеситься. В связи с завтрашним усилением Гэвин не собирался засиживаться на работе. Но, прикопавшись к Коннору, который отвечал достаточно вяло, и к криминалистам, которые корпели над компами, Гэвин завис в участке и решил, раз уж он всё равно не ушёл, пробить номер телефона Ричарда. Исключительно для того, чтобы написать, что всё это какая-то странная хуйня, и он в ней больше не участвует. Сообщение Гэвин придумывал долго. И не найдя по номеру Ричарда ни в одном из мессенджеров, отправил старую добрую смску. Дескать, я не я, и корова не моя, а ты всё неправильно понял и вообще сходи-ка нахуй. Ещё около часа он ждал ответа, но так и не дождался, поэтому плюнул на всё и поехал домой, где заказал с горя мексиканской еды. После четвёртой такитос с сальсой жизнь стала чуть лучше. С какой стати он вообще ждал ответа на такое сообщение? Что тут можно было ответить? «Простите за беспокойство, с удовольствием схожу нахуй»?

***

В том, чтобы сидеть в опенспейсе на самом проходе, было дохуя и больше минусов и ни одного крошечного плюса. Над душой вечно кто-то стоял, мимо ходили толпами, какие-то долбоёбы забывали на столе свои вещи или пиздили Гэвиновы. А ещё этот проклятый шум открытого офиса. Тихо не бывает никогда. И если во время напряженной работы это почти незаметно, то когда нечего делать, бубнёж взрезает бошку ржавым консервным ножом. И хочется то ли на вызов, чтобы смотреть на трупы, или закрыться в туалете с телефоном на пару часиков. Наушники немного облегчали участь, но всегда оказывалось, что над тобой уже двадцать минут стоит Фаулер, а ты весь в инди-роке. Гэвин не любил ходить мимо обезьянника, сидящие там типы обычно не вызывали ничего, кроме приступов дикого раздражения. Тут было два «но». Первое относилось к тому, что во время усиления было нехрен делать, а второе — к контингенту. Всё же после митингов и прочего в обезьянник попадали студенты и студентки, а также всякая интеллигенция, квир-тусовка и прочие. Иногда посмотреть на то, как они заливаются слезами, было забавно. Отца Гэвина в обезьяннике не обнаружилось, что неудивительно, поскольку Томас Рид предпочитал диванный активизм, но знакомое лицо всё же мелькнуло. Что, блядь, с этим человеком не так? — Скажи честно, ты мазохист? Или просто ебанутый? Из-за решётки на него мрачно смотрел Саймон красными глазами с распухшими веками. Перцовкой в рожу — это неприятно, Гэвин знал по собственному опыту. Однажды во время задержания Хэнк распылил баллончик в лицо не подозреваемому, а Гэвину. Он тогда так орал, что споткнулся, ударился рожей и сломал нос. Шрам остался до сих пор. И каждый раз, смотря на себя в зеркало, Гэвин думал о том, как сильно ненавидит Хэнка, его алкоголизм и распиздяйство. А сейчас и не скажешь, что человек был на такое способен. — А дружочки твои где? — Им удалось избежать задержания, — механически сказал Саймон, чем напомнил Ричарда. Гэвин поспешил отбросить это сравнение подальше, затолкать в самые глубины сознания. — Ты, значит, у нас страдаешь за правое дело? — Я не страдаю, — ответил он и всхлипнул. Из глаз потекли слёзы. Гэвин не испытывал к нему жалости (если только самую малость), скорее его бесил Маркус, который наверняка предложил пойти на сраный митинг и в итоге благополучно свалил, оставив друга копам. — Моргай чаще, — посоветовал Гэвин. — Дышать тяжело? — Нет… Да. Гэвин подозвал врача, который решал судоку в своём кабинете. Бесполезный мудак. — Промойте ему глаза и дайте эту хрень для дыхания. — Спасибо, детектив Рид, — сказал Саймон. — Пожалуйста, придурок. Ещё раз увижу — лично закрою лет на семь. Парень был патологически глуп, но за это вроде бы пока не сажают, хотя в некоторых случаях стоило бы. На следующее утро криминалисты отдали отчет по компьютерам святой троицы. Чтиво было достаточно скучное. Гэвин дважды ходил за кофе, пока изучал. Что касается порно. Норт ничего такого не смотрела, видимо, из солидарности с сёстрами. У Саймона была какая-то скучная гейщина. Гэвин осуждал. Человек даже не пытался найти нормальных вещей на подрочить, просто смотрел первое попавшееся. У Маркуса в этом плане история просмотров была интереснее, но тоже не намного. Ему нравилось наблюдать за тем, как другие дрочат (парни и девушки), и это даже странным нельзя было назвать. Ну нравится и нравится, что такого. Они переписывались о домашних заданиях, о новых выставках, о мультсериалах, о странных людях в автобусах, о том, кто готовит ужин (Саймон), об общих знакомых, о незнакомых, о смысле жизни, о существовании пришельцев (Маркус считал, что да, а Норт, что нет). Гэвин чуть не потерял уезжающую крышу, пока читал бесконечные переписки. А потом нашлось это… Он чуть кофе на себя не пролил. Ребята переписывались о даркнете. Не шифруясь, не удаляя сообщений, без какой-либо защиты. Это было настолько тупо, что с трудом верилось. Окей, подумал Гэвин, если они обсуждали покупку наркотиков, то дело закрыто, штраф и до свидания. Но… нет. Гэвин отложил эту хуйню, побродил по участку, послушал музыку, перекинулся парой ласковых с Коннором. Когда он вернулся, всё осталось тем же — студенты обсуждали оружие, порнографию и услуги киллеров. Обычные студенческие вещи, не правда ли? Первым порывом было нанести визит в камеру Саймона, отпиздить его хорошенько и выбить правду. Куда, блядь, их понесло, а главное — зачем? Гэвин жопой почувствовал, что это именно такое дело. То самое, блядь! Как двенадцать лет назад, когда он эпично обосрался. И как не вовремя! Он наконец-то стал лучшим в участке (совершенно заслуженно), его показатели были на высоте, его уважали (почти) коллеги. И снова это дерьмо! То, из-за которого он пропашет землю носом и останется так лежать. Только в тот раз Гэвин был неопытным копом и задницу не предвидел, а сейчас всё было ясным как день. Зачем он вообще полез? Сказал же Джеффри — не суйся. Но нет ему приспичило, выебнуться захотелось. Теперь можно было всё сделать правильно — отдать дело федералам и забить хуй. Чем раньше он передаст чокнутых ФБР, тем меньше у него будет проблем. Вот только это так не работает. Нормальный коп чувствует свою ответственность перед нераспутанным клубком, особенно если один неправильный шаг может загубить жизнь трём двадцатилеткам. Это не доброта, это профессионализм. По крайней мере, так себя убеждал Гэвин, вспоминая сидящего в обезьяннике Саймона с опухшим красным лицом. Гэвина мутило от выпитого кофе, и сердце неприятно колотилось. Он заглянул в переписку с Ричардом, где было только одно сообщение, и написал, пересилив себя, что им нужно поговорить по работе. Ожидая ответа, Гэвин снова стал читать переписки, но так ничего для себя не прояснил. Обсуждения ужасных вещей были настолько будничными, как будто трое студентов были или законченными социопатами, или потомственными мафиози. Ответ так и не пришёл. Гэвин достаточно знал Ричарда, чтобы понимать — на такое сообщение он бы ответил, даже если обиделся. Он бы не пропустил возможность поработать. Коннор вернулся из патруля и сидел на своём месте бессовестно красивый в форме. Ему страшно шёл синий. Гэвин залип. Коннор почувствовал, что на него смотрят и поднял голову от бумаг. — Дай мне номер твоего брата, — сказал Гэвин. Он хотел быть вежливее, но почему-то получилось всё равно по-мудацки. — У нас в базе ошибка. Коннор поджал губы. — Не уверен, что это хорошая идея. — То есть мой адрес ему давать — это норм, а по номеру телефона я, конечно, сделаю что-то ужасное. — Вы могли спросить у него самого. — Мог, но не спросил, поэтому сейчас спрашиваю у тебя. Коннор продолжил молча на него смотреть. Гэвин начал закипать. Его ещё сильнее взбесила идиотская форма, которая так хорошо сидела, и придурочная завитушка на лбу. У Ричарда наверняка была бы такая же, если бы он не укладывал волосы. Это было совершенно бессмысленное открытие. — Господи, да что я ему сделаю?! Особенно по телефону. — Наговорите гадостей. У Ричарда нет такого иммунитета к вашему негативу, как у меня. Коннор исходил на говно, не более того. Ему было всё равно на душевное спокойствие Ричарда, ему нравилось бесить Гэвина. Возможно (точно), Гэвин сам был в этом виноват, но где же христианская благодетель святого Коннора. — Не собираюсь я ему никаких гадостей говорить. Зачем мне это? — Не знаю. Это ваш стиль общения, детектив Рид. — У меня к нему вопрос, — сквозь зубы проговорил Гэвин. — По делу. По работе. Обещаю, что не буду обижать твоего дорогого братца. Коннор молча потянулся к телефону и сбросил контакт. Гэвин хотел поблагодарить, но Коннор продолжал его игнорировать, и Гэвин ушёл, выматерившись себе под нос.