А в чём сила, брат?

— Не верю, что ты отмазал этих детей, — сказал Хэнк. «Да я сам в шоке, если честно», — сказал бы Гэвин, будь он чуточку честнее с окружающими. С самим собой он мог быть почти честным, зато в отношениях с другими излишней искренности не любил, особенно это касалось Хэнка, который стабильно засирал его жизнь много лет подряд. — Всё возможно, если ты так же неебически талантлив, как и я. Хэнк закатил глаза и ушёл. Звонил Элайджа. Просил восстановить его в друзьях в Фейсбуке. Гэвин не стал. Просто потому что. Потом восстановит. Когда Элайджа об этом забудет. Звонил Лео Манфред, хотел спросить совета, на какой кривой козе теперь подъезжать к Маркусу. Коза была очень ровная и называлась «искренность». Гэвин не верил, что говорил это, но он это говорил. Лето начинало заканчиваться. Гэвин прочувствовал это, пока стоял ночью вместе с Ричардом на автомойке и смотрел на звёзды, которых не было видно из-за ужасной экологии. Они молчали и пили кофе. Было хорошо. Потом снова звонил Элайджа. Говорил, что они с Хлоей почти готовы вернуться во внешний мир, если он, Гэвин, будет вести себя по-людски. Он, Гэвин, был почти готов вести себя по-людски.

***

Должен был прийти Ричард. Они договаривались встретиться, заказать еды, посмотреть фильм. Может быть, остаться на ночь. Ричард ещё не всегда оставался. Иногда он сильно напрягался от общения к концу вечера и шёл к себе. Иногда секса не хотелось совсем от усталости. Тут чаще всего проблемы создавал Гэвин, хотя и старался всячески завуалировать. Сейчас Гэвин даже приготовил лазанью. Почти самостоятельно. Он старался, стоит заметить. И смазку лучшую в аптеке купил. Смазку и томатную пасту для лазаньи. Молодец какой. Подарок, а не бойфренд. Даже страшно, что он пребывал в таком статусе. В глазок было видно лист бумаги. — Что это? — поинтересовался Гэвин, открыв дверь. Ещё никогда бумаги не приносили ему ничего хорошего. Обычно это были или счета, или уведомления о выселении. — Это справка, — ответил Ричард. Лицо его было каменным, но камень этот светился. — Та самая. Ты ведь так её и не получил. В глазах подло, совершенно подлюче защипало. Такой подставы он не ждал. — Ах ты сволочь! — сказал он Ричарду и отвернулся. У него лазанья пригорит, если он сейчас не отвернётся. — Я сделал что-то не так? — Забей. Не, реально забей. Лук резал. Всё заебись. Я даже забыл про неё. Гэвин посмотрел на лазанью. Посмотрел на Ричарда. Ещё раз на лазанью. И толкнул Ричарда в сторону спальни. — Хер с ней, с лазаньей. У меня смазка просрачивается в тумбочке. Нет, он выключил духовку, но забил на судьбу кулинарного шедевра. До кровати они дошли легко, а дальше запутались в ногах-руках-губах, в одежде. Гэвин сразу скинул с себя всё, до трусов. На Ричарде всё ещё были брюки и рубашка. Гэвин выцеловывал ему ожерелье на шее, чуть прикусывая, но стараясь не оставлять засосов. Всё рядился в свои дурацкие костюмы, а нутро было нежное-нежное — как ежиное брюхо. Ричард сжал плечи Гэвина с такой силой, что казалось, мог переломить его пополам. Иногда он от волнения мог не рассчитать силы, тогда нужно было успокоить, приласкать. Гэвин не умел в нежность. Он учился. — Тише, тише, — сказал Гэвин. Он усадил Ричарда на кровать, сел рядом и начал расстегивать ему рубашку, потом пересел к нему на колени и повалил на кровать. На кровати был какой-то мусор. Гэвин его скинул. Потом разберётся. Они поцеловались. Долго, глубоко, тягуче, вытягивающе. Это было так хорошо. Так. Хорошо. Ричард целовал его грудь, дразнил языком соски, чертил языком ключичные впадины. Учился быстро. Учился не просто заниматься механическим сексом, а трахаться с любовью. Гэвин положил его руки на свою задницу. Потом они избавились от последней одежды и столкнулись голыми телами, как волны бьются о камень. Гэвин растягивал себя влажными пальцами, пока Ричард дрочил оба их члена одной рукой. Проникновение случилось легко и сладко. Гэвин смотрел на Ричарда, двигаясь на нём, смотрел и не отрывался. Это была прекрасная картина. Над верхней губой у него выступили капли пота, шея покраснела. Рядом с правым плечом блестела упаковка от презерватива. В этом моменте можно было поймать кусочек вечности. Гэвин кончил, додрочив себе. Он сжался, потом выпустил из себя член Ричарда, падая на кровать, и Ричард аккуратно кончил себе в руку. Они вытерлись заранее подготовленными салфетками и улеглись. Их ещё ждала лазанья, но сначала хотелось передохнуть. Гэвин хотел курить, но запретил себе об этом думать. Нужно было отвлечься. — Расскажи о своём детстве. Гэвин уже мог спрашивать о таком. И это не вызывало ни у кого острой реакции. Ни у него, ни у Ричарда. Потрясающе, он стал почти нормальным человеком. Он даже мог поговорить после секса. Один робомальчик сделал из мразотного копа нежную фиалку. — Нас с Коннором всегда брали первыми, — сказал Ричард после краткого, но тяжёлого вздоха. — Мы очень нравились семьям. А потом кое-что происходило. Чаще всего это что-то делал Коннор. У него были проблемы с пониманием того, что разрешено, а что запрещено. Нас постоянно отдавали. Когда нам было лет шесть, мы придумали, что мы андроиды, человекоподобные роботы, поэтому нас не принимают ни в одну семью. Гэвин хохотнул. — А что, это бы многое объяснило, — сказал он. — Как ты сейчас по этому поводу? — Нормально. Много лет прошло. Коннор встретил Хэнка. — А ты? — Гэвин приподнялся на локте. — Ты-то Хэнка не встретил. Ричард посмотрел на него как на идиота. — Я встретил тебя. — Думаешь, равноценно? — Уверен, — сказал Ричард, как отличник кивнув с прямой осанкой. Гэвин очень хотел его поцеловать и сделал бы так, если бы не… Зазвонил телефон. Это был Элайджа. Томас Рид погиб.