Боги, что прячут за своими кровавыми крыльями: торговлю людьми; изготовление наркотиков; распространение оружия; убийства; сексуальное насилие.
Этот список мог быть по-настоящему бесконечным. В кабинете, управляющего Ман, при полной тишине и в мыслях о господствующих кланах, Чон практически с креслом слился — превратившись в личного демона. Брюнет настолько во тьму окружающую его превратился, что пришедшего хозяина он чуть до инфаркта не довел или не хозяина вовсе. Потому что Мин вроде в светловолосую девушку ещё не превратился и кричать от страха он не умеет. — Чон Хосок, мать твою, напугал, — пролепетала Сора взявшись за сердце, — Что ты здесь делаешь? — Жду Мина, — отстранено ответил брюнет, прокрутив в пальцах зажигалку. — И как долго? — Около четырёх часов, — посмотрев на часы все также безэмоционально ответил мужчина. — Ясно, — прикусив губу удивилась девушка, — в любом случае если встретишь его скажи, что я ближайшую неделю не работаю, — девушка уже собралась уходить. — С чего вдруг? — Что, прости? — закрыв только что открытую дверь спросила Сора. — Я компаньон и правая рука Юнги, я точно так же, как и он могу отдавать тебе приказы и имею права знать, с какого черта ты решила неделю не работать, — тот с легкостью сигарету подкурил. Сора так и застыла, наблюдая за сизым дымом, в который она сейчас так сильно хотела превратиться — растворившись и исчезнув в воздухе ровно, как и он. У Хосок взгляд пронизывающе-обезоруживающий, а ещё Чон её ложь на раз два раскусит, ведь он как никто другой её знает. — Я еду с постоянным клиентом в Рим, — честно ответила женщина, перекрестив руки на груди и вскинув бровь. Лучшая защита — это нападение. Только от Хосока любое нападение отскочит, а защита рассыпается не выдержав. Хосок головой покачал наиграно, медленно к Соре приблизившись. — Ты в курсе сколько денег, мы потеряем из-за твоей прихоти? — Сора шаг назад сделала лопатками в дверь уперевшись, — Нет, если конечно твой постоянный клиент сможет оплатить то лети хоть на четыре стороны, но подожди-ка, — брюнет наигранно задумчиво подбородок почесал, — ты будешь с ним 168 часов, 182 тысячи умножить на 168, — Сора губу прикусывает от ярости, только бы не сорваться, — тридцать с половиной миллионов, а ему денег то хватит? — удар Хосока замолчать заставил. Блондинка мужчину от себя силой оттолкнула пулей за дверь вылетев. По закону семей ее наказание ждёт, но по закону жизни она ничего другого сделать не могла. Как загнанный в угол зверь поступила, оскалившись. Показав клыки что такие же острые, как и у него. Они одной крови монстры. На ногах она уже совсем не держится, вылетая за тяжёлую дверь на улице. Она по стене сползает, руками лицо закрывая чтобы никто не видел всю ту гримасу боли, исказившую её лицо. Слезы непроизвольно из глаз вытекали, а происшествия шестилетней давности снова под веками сверкают, заставляя кричать и умолять о пощаде. Она ненавидит Чон Хосока за то, что он носит ненавистную ей фамилию. Она ненавидит себя за то же самое. А еще больше она ненавидит свою кровь — грязную. И сама девушка в целом грязная: покрытая липким страхом и чем-то бардовым в перемешку с белым. Кто же ты Чон Сора? Кровожадная убийца или же обычная дорогая проститутка?Сломайся и тогда ты станешь истинным верховным членом клана.
Лиса отстранённо смотрит вдаль, наблюдая за суетливым ночным городом. Её забавлял тот факт, что у каждой искорки там внизу есть своя жизнь и свои проблемы, и каждая эта искорка — это целый новый мир, в котором поблескивая та является центром выдуманной вселенной. В такие моменты Манобан поистине чувствовала себя негласной королевой этого города. Выдохнув последний отправляющий смог из своих легкий, девушка прижгла, сигаретой, путь к отступлению маленького паучка. В этом она тоже видела своеобразную забаву. Она словно бог, указывающий пауку куда идти можно, а куда нет. А если тот ослушается обожжёт лапки об горячий пепел прямо, как и Лалиса всю свою жизнь. Она обжигаясь об многое: она обожглась об правила семью — получая сполна наказание в виде собственной жизни; Она обожглась об свою первую влюблённость — влюбившись в монстра, что её охранял; Она обожглась сбежав — об мрачную реальность, где за ней больше не бегали многочисленные слуги лишь бы утерев её слюни; Она обожглась и об свою истинную любовь — они оба стали слишком одержимы чтобы находиться рядом; Она обожглась и впервые найдя друга среди смертных — Дженни Ким — это просто пламя застывшее во льду, манящие и способное дотла сжечь. Лалиса всю жизнь допускала ошибки — обжигаясь, но теперь погружаясь в воспоминание она не была уверена, что это действительно были ошибки. Любое её действие подобно взмаху крыла бабочки делала её такой — какой она является на данный момент. И если бы она не обжигалась не была бы той Лалисой Манобан. Манобан пепел сдувается, позволяя маленькому, бедному паучку наконец к своей паутине проследовать. Лалиса завидует. Хотела бы она, чтоб кто-то, так же перед ней пепел развеял. Только вот блондинка не маленький паучок и горячий пепел она сама перед собой оставляет. И обжигается она, специально боясь раны поглубже получить. Только вот самые уродливые и глубокие шрамы от ожогов остаются.Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Дженни кажется, что с этим парнем её что-то связывает и место расставания изменить нельзя. Потому что вновь стоит напротив шатена, около своего дома, непривычно для себя самой нервничая. Она никогда волнению не позволит собой управлять, но от взгляда этого парня хотелось тонуть и исчезнуть лишь бы не видеть его. Но не от страха, вожделения или ещё чего-то, просто Чонгук для неё и правда, как ангел что возможно её из тьмы вытащит на своей цветастой машины. Он снова на капоте сидит, закуривая. Вид Дженни в его куртки ему душу греет, словно эта куртка теперь знак того, что она ему принадлежит. Только вот Дженни Ким никому не принадлежит, даже самой себе. Её душу давно сатане продали. Чон всю дорогу пытался узнать, что же случилось и почему она в таком месте очутилась в подобном виде, но получал в ответ либо многозначительное молчание, либо какую-то колкую шутку. За их столь мимолетное знакомство тот понял, что, если Ким не хочет говорить из неё это пытками не вытравишь. И это ему нравилось, ему буквально нравилось все в ней и холодность, и неприступность. Все это его вновь живым заставляло чувствовать. Он стены ломать обожает. А люди им не сломленные, разгаданные ещё существуют. — Слушай, у нас тут через пару дней тусовка намечается, — на выдохе оповещается гонщик, — ты приглашена, но зная какая ты у нас социофобная мне видимо умолять придётся. Чонгук ухмыляется в привычной манере, замечая гримасу раздражение на лице Ким. Она руки на груди складываете, брови вскидывая. И вот теперь она и правда злобно выглядит. — Я социофобная? — она фыркает, — Чон, я не боюсь общества, — обществу нужно бояться её, — Я просто не хочу проблем. — Слова истинного социофоба, — констатирует факт Чон с видом — будто он лучший психиатр на районе. — Да иди ты к черту, жаждущий скорости извращенец, — рычит Дженни, отворачиваясь, — думаешь я не видела, как ты на свою машину смотрел, когда я за рулем сидела, ещё бы чуть-чуть и ты бы заплакал… — Не наезжай на мою крошку, — слишком серьёзно произносит брюнет. Дженни прыскает от смеха, а за ней в след смеётся и Чонгук от всей комичности ситуации. Комичность и только. Они оба ненормальные. Они друг о друге знают ничтожно мало, но общаться так словно знакомы уже несколько проведённых бок о бок лет. Они свои тайны хранят где-то далеко внутри размениваясь. Он ребенок света — она сама тьма. Но не все так просто как с первого беглого взгляда могло показаться. В это сцене по глупости роли перепутаны. Дженни с Чонгуком прощается долгим объятиями. От него отдаленно хвоей пахнет и теперь брюнетки хочется узнать какого это когда обнимает тот сероволосый мужчина в татуировках. Такой же он требовательно и нежный или вообще другой? Возможно он грубый и холодный, а возможно он вообще обнимать не умеет. Дженни уже не помнила, как в его объятиях горячих спасение нашла. Вздохнув полной грудью аромат сирени, парень наконец, нехотя отцепил ее от себя снова волосы разлохматят в шутку. Они могли бы пошутить ещё о многом и поговорить о том, что только им знакомо, но вибрирующий телефон в штанах Чонгука не дал ему спокойно подарить единственному человеку в его жизни лучик надежды и света. Дженни снова долго вслед уезжающей машины смотрит. Её жизнь и правда слишком сильно поменялась, перевернув все козыри. Быстро развернувшись, девушка направилась домой, но с каждым шаг замедлялась. Быть этого не может. У неё явные галлюцинации. Ведь сейчас не байк Лисы напротив его парадной припаркован, таких мотоциклов по городу уйму. И это не парфюм Лисы витает в воздухе, мало ли кто может такими же духами пользоваться; не её глаза ей прямо в душу виновато заглядывают. Это не Лиса у неё перед глазами наяву стоит. Лиса. А Лалиса почему-то, впервые за долгое время, по-настоящему себя ведет, против судьбы напролом идя. Нет, сила не в побеге от судьбы, а в её противостояние. Сколько времени Манобан теряла для того, чтобы просто мосты сжечь, что даже не рушились? Время самый невосполнимый ресурс. Она оправдывала себя, думала, что в итоге они все равно рухнут. Она забыла, что страх не в её крови находится, а её крови всех в ужас вгонять. Она так часто завидовала людям, что её окружали и могли идти против судьбы, что не заметила, как сама стала безликой пешкой в лапах той злодейки. Лиса друзей хотела найти, но боялась их потерять. Поэтому сама отталкивала. Брюнетке смотрит на ту слегка ошарашено, каждый кусочек тьмы в глазах той ловя. Да, Дженни Ким, никогда друзей не искала — они всегда сами её находили, становясь пешками на поле судьбы, но исчезали в считанные секунды. Дженни так много партий с судьбой сыграла что теперь сбитой с толка себя чувствует. Она одними и теми фигурками слишком долго играет. Девушка и правда в какой-то степени социофоб, но только потому, что её растили с мыслью о том, что она лучше, чем все остальные. Она избранная — чьё бремя всю жизнь мечтала скинуть. — Я понимаю, что исчезла ничего не сказав, — Лиса шлем на мотоцикл ставит, взгляд за спину брюнетки отправляя, — и поступила крайне паршиво, но прости, — у блондинки голос дрожит, — мне нужно было разобраться в себе, решить парочку проблем… Манобан на совершенно пустое лицо Ким смотрит. Та за весь её краткий монолог не единой эмоции не выдала, какие тем более слова. Она просто смотрела без эмоционально на потуги блондинки изредка моргая и губы облизывая. Дженни и правда кукла фарфоровая, бесчувственная и холодная, и любить она, и правда, не умеет, ведь её любят за стеклом — изредка любуясь. — Я… — не выдержала блондинка. Дженни её крепкими объятиями перебивает, не может быть, что Лиса сейчас и правда перед ней стояла. Лалиса воздухов давиться от неожиданности чуть сгорбившись, но Дженни к себе прижимает. Ким все равно где и с кем пропадала Лиса, ведь это не её права, знать всё. Дженни, и правда, без этой грубоватой блондинки было одиноко. Без её шуток колких и историй из её жизни, она словно кислород, что ей так необходим для жизни. — Я скучала, — тихо прошептала брюнетка в светлые локоны. А Лиса улыбается искренне, подругу кружа в объятиях. Она так боялась несуществующей боли, что не заметила, как эта фантомность стала реальностью. Только это всё не люди делали, а она сама. Лалиса Манобан ты мазохистка последняя. — Я тоже, — улыбается блондинка во все тридцать два, — только вот стоило мне на пару недель исчезнуть как на горизонте новый парень? — смеется блондинка в манере Чона лохматя волосы. — Чон Чонгук, мы с ним в баре познакомились. — Ты в баре? — смеётся Лиса делая ударными каждое слово, — от тебя парней прям отгонять можно, — улыбается та, проходя к лифту. Только Лисе на самом деле не до смеха. Потому что, этот знак на правом крыле: девятихвостый демон-лис, пожирающий дракона, она из многих тысяч других узнает. Это знак многим в страшных снах снится, а многие сумасшедшие молятся чтобы под ним проснуться. Знамя, на котором лисица пожирает ящерицу. Знак клана Чон. Клана существующий уже около тысячи лет, ставший, и правда, злобным девятихвостым лисом, убивающим драконов — Китай. Помниться, изначально Китай во много превосходил количеством семей, являясь приближенными к «Ман», теперь же они равны, а Чон заняли место Дин. Тяжело вздохнув и посмотрев за спину девушки блондинка подняла глаза к серебристому небу лифта. Неужто этот паренек с кланом связан или просто в шутку на свою машину наклеил? Тогда он долго на своей цветастой тачке не проживет. Клан Чон ненавидит, когда их знаменем пренебрегают. Она почти уверена, что мальчишка себе смертный приговор подписал, если действительно чтобы круче казаться наклеил. Но если он в клане, то это ещё хуже, чтобы попасть в клан в столь юном возрасте: надо либо родиться в нем, либо настоящим кровожадным монстром быть. И одного другого не исключает. Лиса, все так же в темный затылок Дженни смотрит. Ни тот, ни другой вариант брюнетку не обрадует, но и дать подруге, с которой она только-только мосты наладила, в грязь окунуться нельзя. Лиса что-то виновато плетет о том, что ей нужно отойти и поговорить по телефону на важную тему, а Дженни фыркает по-доброму, спрашивая какой чай она хочет. Действительно, мало ли что у Лалисы случилось.***
Хосок из своего офиса наблюдает за столь кровавым на его взгляд городом. Он буквально видел смерть на каждом углу, проблема в том, что много раз он сам ей был. Потерев переносицу и запрокинув голову, Чон ослабил галстук прислонившись к панорамному окну. Мина он так и не дождался, но сделал нечто другое: оставил записку с мелким почерком на столе с настоятельной просьбой притащить свой тощий зад хотя бы к нему в офис. Хосок зубами достает сигарету, теперь, вздыхая полной грудью так горячо любимую ему отраву. Он на затуманенный Сеул от его сигареты смотрит, лбом не сильно об стекло бьется. Чон Хосок устал от всей этой мозготряски. Семейный бизнес у него уже под глоткой сидел ножики точил, да через кадык норовил выйти. Чон равнодушно на экран мигающего телефона смотрит медленно дым выпуская из легких. Его правда вся эта суматоха осточертела. Он готов собственным палачом стать чтобы его наконец одного в тишине оставили. Но выход из этой вечной суматохи один — вперед ногами. — Да? — болезненно щурясь выдыхает он. — Мне нужна информация, — слишком холодно слышится на том конце. — По поводу? — Твоего клана. Хосок смеется глухо на нервы Лалисы действуя. Вот так, из подруги детства Лиса превратилась в человека, требующего от мужчины информации о его клане. Информация ценный ресурс за нее целые войны ведутся. Только вот брюнет не отчитывается о действиях своего Клана если не считает это нужным. И ему все равно кто его спрашивает. Хоть дочь самого дьявола. — Прости, малышка, о своей семье я молчу до гроба, — тягу делает на кончике языка ощущая тишину что блондинка создает. — Одно имя, — раздраженно просит девушка, — мне нужно знать состоит он в клане или нет, — блондинка все эти законы кланов ненавидит. — Лиса, даже если бы я мог тебе что-то рассказать, неужели ты думаешь, что я знаю каждого по имени, тем более у всего есть своя цена. — Чон Чонгук, ездит на желтой Chevrolet Camaro… — Да, — хрипит Чон, туша сигарету об пепельницу, падает в своё кресло. — Что, да? Со стороны лифта слышится характерный щелчок, оповещающий о прибытие. А напротив взора Хосока вырастает так давно желанная персона. У него волосы растрепаны, но костюм явно новый, выглаженный, черный как бездна. Глаза уставшие и руки в карманы брюк убраны. Он над брюнетом возвышается мрачный, раздраженный, от такого Юнги кровь в венах стынет. А за спиной его, дьявольские когтистые крылья вырастают. Чон Хосок с телефоном у уха застыл, опасливо наблюдая за человек напротив. Лиса уже в сотый раз повторяет свой вопрос. — Он в клане, Лиса.Все мы это тьма. В этом мире давно нет ничего хорошего.