Нити

      Девушка обреченно в прозрачную перегородку пялится, вздыхая и путаю руки в длинных волосах. И как все до такого докатилось? В какой момент они все свернули не на ту дорогу. Детские воспоминания под веками играют, беспечная юность, как же она по ней скучает. Скучает по эти холодным глазам и задорной мальчишеской улыбке. Быть может все изменилось и только Дженни Ким, осталась такой же.       Сирена оповещает об открытии дверей от чего Пак непроизвольно морщится и поднимает голову. Она всё бы отдала чтоб не быть здесь сейчас… Нет, отдала бы все чтоб он не был здесь. Отец выглядит просто ужасно: морщин на лице явно прибавилось; некогда, всегда радостные глаза, смотрят так удручённо, что ей хочется повеситься; кажется, он похудел на пару тройку килограмм. Зрительный контакт не прерывают, даже когда охранник оповещает о том, что у них есть пять минут.       Мужских губ легкая, натянутая улыбка коснулась, Розэ же не дрогнула. Зависла, даже когда отец уже взял телефон, что связывал его со свободным миром. Опустив глаза в стол, дабы не выдать эмоции, девушка чуть помедлила, но повторила действия отца.       — Чеён, девочка моя, я люблю тебя, — его пересохшие губы дрожат, а девушка молчит, словно переваривая такие обычные для неё раньше слова, — Как ты там? Как мама? — желваки на лице Пак дрогнули, она слова не может вымолвить, потому просто в стекло пялиться, но не на отца, а на свое собственное отражение, — Я слышал незадолго до моего ареста ты в музыкальном конкурсе выиграла, поздравляю.       Дочка сдавленный выдох из груди выпускает, закрывая глаза и слегка спуская телефон. Как забавно. Ни мать, ни отец не интересовались ей уже добрые, наверно двадцать, может больше, лет, но стоило произойти этому как всё поменялась. Брови домиком сводит, переваривая что-то внутри себя и повторяя в голове уже сотый раз, то, что она должна сказать. Наконец, справившись с эмоциями, глаза открывает, заглядывая в те напротив, так похожие на её. Что хуже тюрьма или же полное игнорирование собственных родителей? Может игра в тех, кем мы вовсе не являемся?       — Мама подала на развод, — на лице родителя не дрогнула ни единая мускула, — Я здесь, чтобы сообщить тебе это.       — Ясно… — улыбается, опуская глаза.       «Да, что тебе «ясно»?! Скажи хоть что-нибудь, не делай вид, что тебе всё равно! Ты знал об этом самого начала! Знал, что она изменяет тебе! Но все равно полез в этот бизнес, дабы она была довольна! Ты просто жалкий идиот, влюбленный в того, кто тебя не любит!» Но Пак Чеён молчит, старается за родное лицо уцепиться, но оно за столько лет таким чужим стало, что та, даже не видела сходства с собой.       Недолго рассматривая стол, мужчина, наконец, поднимает глаза, снова одаривая дочь той самой любимой её улыбкой. Прекрати.       — Надеюсь она будет счастлива, — дочь, лишь прикусывает щеку изнутри.       — И ты ничего не сделаешь? — не выдерживает, замечая, как к мужчине идет охранник.       — А что я могу сделать? Я здесь, а она там, — кивает, указывая на свободу, — в любом случае береги её и себя, — мужчину под руку выводят из переговорной.       Чеён так и смотрит на опустевший стул, не осознавая, что здесь больше никого нет. Вскакивает, со всей силы ударяя рукой с зажатым телефоном по стеклу. Костяшками по стеклу ведет, оставляя кровавый след. Наблюдатель, что-то предупреждающее выпаливает, хватая девушку за предплечья и выводя из помещения.       Бредя по темному коридору за охраной, Розэ всё глубже в свои воспоминания. В те времена, когда отец всё свое свободное время просвещал, лишь её, а потом этого свободного времени не осталось.       Мать Пак является дочерью владельца крупного холдинга по производству машин, отец же, построил свою бизнес с нуля. Девушка не понимала, как они вообще смогли сойтись, если находились в таких разных слоях общества, но одно знала точно, отец безумно любил мать. А та, даже сейчас, остается избалованным ребенком, что никогда не уделяла Розэ времени, а из-за ревности решила дочь внимания отца.       Крики родителей, часто будили, маленькую Чеён, посреди ночи, хотя криками это было назвать сложно — скорее, истерические вопли матери и четные попытки отца её успокоить. В какой-то момент крики прекратились, а отец ещё реже стал появляться дома. К пятнадцати годам, Пак начала просыпаться не от криков, а от стонов матери, к семнадцати, та, даже перестала скрывать то, что она встречается с другими мужчинами.       Всё дошло до такого, что Розэ возненавидел собственного отца за его беспомощность, за то, что он игнорирует это, хоть и безумно любит эту женщину. Возненавидела за то, что он перестал уделять её внимания из-за неё. Кажется, ещё тогда она раскололась на две части: Чеён и Розэ. Ситуация в её личной жизни, лишь сильнее это усилило.       Свежий, утренний воздух, бесцеремонно ворвался в легкие, словно специально суля ей простуду. Подняв, наконец, глаза и вырвавшись из своих воспоминаний, она снова потерялась в его волосах, похожих на обжигающее солнце. Мужчина, заметил девушку без промедлений: зажимав сигарету во рту, снял свою куртку, накинув на хрупкие плечи.       Дверь свой машины, по старой, лишь для неё, привычке открывает. Светловолосая, ещё несколько мгновений наблюдает за тем, как он, опираясь на капот, выдыхает сигаретный дым. Она и не замечала, насколько он прекрасен — в этих лучах, недавно появившегося солнца. Был ли он так прекрасен всегда? Или всё время его затмевала луна?       — Как Дженни? — пялясь на макушки деревьев, невзначай спрашивает девушка.       — Могло быть и хуже, — фыркает, почесывая нос рукой, — ну, она сбежала из больницы и уже очень долго не выходит на связь, — косой взгляд с дороги на задумавшуюся девушку переводит, — по-крайне мере, так мне сказал Тэхён.       Дети склонны повторять судьбу своих родителей. Чеён это бесило до ужаса, казалось, её болезненная «любовь» к Тэхёну от отца передалась. Любовь, верно? А была ли это любовь, вообще? Или он единственный, кто обратил на тебя внимание, за долгое время из-за чего ты втрескалась по уши? Пак Чеён, впервые за долгое время, расслабленно улыбнулась, закрыв глаза. Улыбнулась своим собственным мыслям.       — С ней точно всё в порядке?       — Ну, это же Дженни, — закатив глаза и наклонив голову пробормотал Чимин, что-то в перемене настроения девушки его несказанно порадовала.       Да… Он, впервые за долгое время, видит её настоящую улыбку. Ту улыбку, что она всегда дарила, лишь Киму. Улыбку, ради которой он был готов пойти хоть против самого Бога. И теперь эта улыбка для него. Улыбка пониманию того, что у Чеён со отцом куда больше общего, чем она думала. Улыбка, значившая, что на этом всё закончиться.

Когда ты признаешь то, что отрицаешь всё становится куда проще, верно, Чеён?

За день до аварии.

      Мрачность этого места, никогда не уступала самому филиалу ада. И как вообще, можно было выбрать, столь угнетающий дизайн собственного кабинета. Уверенности не вселяли и мужчины по бокам от хозяина этого. Хозяина не только этого места, но и мира в целом.       Лиса ногтями ладонь царапает, наблюдая за тем, как идеально ровно кланяться Хосок. Манеры и приличия, да? Как же похуй, как же все равно на всё это. На отца надменно смотрит, не понимая зачем тот вообще её вызвал, но страх перед ним, никакой маской не спрячешь. Даже это напускное отрицания его статуса смешит. Старик, голову чуть влево уводит, рассматривая каждую черту лица дочери и молчит. Как же ты на мать похожа.       Мужчина рядом с блондинкой, уже который раз задается вопросом, как скоро он поседеет с такой работой, и как скоро он огребёт за то, что Лалиса пренебрегает правилами. Хотя это и не является его работой. За её манерами должен следить Юнги, а у того самого по преступному этикету — «D» с тремя минусами. Но почему здесь, Хосок, а не Юнги никто толком и не знает.       Блондинка просто пришла к нему с просьбой: сходить вместе с ней к вызывающему её к себе старику. На вопрос: «почему ты не попросишь Юнги?», она, конечно, не ответила. Тут и гадать не нужно — почему. Она его просто трогать не хочет, кажется, у него и так дел навалом. А тут ещё, Манобан от собственного отца защищать, точно свихнётся. Поэтому отличным планом оказался Чон, хоть тот явно этому не был рад. От слова вообще. О его чувствах никто не подумал.       — Решила себе охранника поменять? — словно почуяв мысли детей, интересуется глава.       — Нет, просто… он занят, — отец таинственно улыбается, вызывая у Лалисы дискомфорт.       — Как скажешь, — на Чона взгляд переводит, — Я слышал ты наконец от своего балласта избавился, — взгляд, пропитанный ядом и гордостью.       Девушка на напряженного «нового охранника» смотрит, как бы мысленно давая себе подзатыльник. И как она могла об этом забыть, из-за собственного страха о других не подумала. У мужчины же челюсть сводит, огрызнуться хочется, но жизнь явно дорога. Потому, тот медлит, обдумывая верный ответ слишком долго.       — Отец, ты хотел видеть меня, — змеиный взгляд вновь к дочери прикован, — а не выяснять, как поживает мой новоиспеченный охранник, — судорожный, облегченный выдох улавливает, мысленно улыбаясь.       — Да… — медлительность и задумчивость явно не была отличительной чертой ведения разговора Фанлэ Манобан, от чего «дети», впадают в неподдельный ступор, — мне тут стало интересно, что это за ребенок, из-за которого мой псы готовы рвать и метать, — Лалиса слишком громко сглатывая, привлекая не нужное внимание, даже охраны отца.       Фанлэ, впервые, за долгое время жизни, смешно. Давненько он не видел такого неподдельного ужаса и удивления у своих приближенных. С высоты прожитых лет, каждую скрытую эмоцию улавливает, а может дело в том, что он всегда был достаточно порицательным. И как жалко, что здесь нет этого мальчишки. Хотел бы он видеть такую же эмоцию и на его постоянно холодном лице. Он уверен, увидев эту троицу в таком состояние — рассмеялся бы в голос.       — Я не понимаю, о чем ты, отец, — лгать, моя дорогая, ты так и не научилась, словно снова в твоем детстве очутился, когда ты разбила мою излюбленную вазу династии Мин.       — Ты, Хосок, даже Юнги, — улыбается хищно, — Никогда не видел, чтоб кто-то заставлял вас так нервничать, — В Лисены глаза гипнотизирующее уставился, — Ребенок, чье похищение заставило тебя, отрицавшую всё, снова взять в руки оружие, — медленно глаза на Хосока переводит, — а тебя и вовсе убить собственную сестру.       — Она предала клан, — пытаясь оправдаться, выдает шатен.       Руки у обоих с непривычки влажные, а ощущение, словно, сейчас перед ними не старик в инвалидной коляске, а настоящая огнедышащая змея, а они мыши у него на трапезной тарелке. Оба пытается эмоции отключить, дабы не закопаться ещё глубже, но выходит откровенно плохо. Слишком неожиданно, слишком опасно. Лалиса, пытается максимально оправдывающее предложение в своей голове составить, но любой вариант только его подозрение подтвердит, от чего она только молчать может.       — Как же её зовут? — издевается. Словно я её имя могу забыть? Имя той, что превращает моих демонов в людей.       — Отец…       — Дженни Ким, точно, — и снова эта бешеная улыбка и выжидающий взгляд хищника.       Как же забавно выглядят эти детки, что в мгновение побелели пуще прежнего, только от того, что он произнес её имя. Кажется, только их реакция подписала Дженни — приговор. Приговор помехи для Фанлэ Манобан. А быть может это ему даже нравится, слишком скучно жить без помех.       — Не стоит беспокоиться, — собравшись с духом выдает Лиса, — она важная пешка на твоей доске, отец, — вокруг девушки буквально воздух замерз и закристаллизовался, — потому её спасение имело ключевую роль, — старик, лишь усмехается.       — Быть может ты права, Лалиса, — и это «Лалиса» ничего хорошего не значило, — но, если это не так, вам лучше от неё избавиться, — руки на столе складывает как бы заканчивая диалог, — пока, не радикальным методом.       Лалиса последние остатки смелости вместе с кислородом из легких выпускает. Этот далеко не прозрачный намек — всю землю из-под ног выбил. Ну хоть так. Только почему, так пусто на душе, словно девушку заставили от чего-то очень важного отрекнуться.       Старик же, все так же, держит в рукаве козырь под названием «Ким Тэхён», словно выжидая, когда эта информация больше сыграет ему на руку. Конечно, более вероятно то, что ему это не так важно, как существование Дженни, что может вырывает из этого мира не его дочь, для него это не так важно, а его излюбленную, брошенную всеми игрушку — Мин Юнги.       Чон Хосок, уже третьему по счету, богу молиться. Нет, ну я точно такими темпами поседею, спасать девчонку Мина, чтобы потом её Фанлэ убил — это новый уровень. Благо, некие крупинки здравого смысла, сквозь ужас просачиваются, говоря о том, что вряд ли это случиться. Дженни Ким не только их слабое место, но и дочь его партнера, убивать её было бы ужасно невыгодно.

Все будет нормально, пока эта слабость не пересечет грань дозволенности.

Настоящее время.

      Это точно плохо кончится. Это точно, никаким объяснениям не поддается. Это остановить нужно, но никто из них это не делает. Оба филигранно, игнорируют сам факт опасности этой чертовой, смертельной, связи. Мин Юнги нужно было ещё тогда её жизнь оборвать, дабы, сейчас, не сходить с ума от этих горячих губ.       Бессовестно клыками след на его бледной шее, подобно метке принадлежности оставляет, попутно стягивая футболку. Мужчина же рычит, сильнее сдавливая её бедра до синяков, как бы намекая, что не стоит этого делать. А она смеется прямо в поцелуй, заставляя его злиться. Ну нет, она точно его до белого каления доведет. Такая холодная и взрослая с первого взгляда девушка… А издевается, подобно ребёнку.       Брюнетке, вкус его губ, подобен крови для вампира и останавливаться она не хочет, пока тот не умрет в её руках, не иссякнет. Дженни не знает, что больше в этой ситуации сыграло: алкоголь или трава, но благодарить она готова всё вместе. Потому что, сейчас, ей так всё равно — на правильность и трезвую Дженни, что этой Дженни просто после оторвет голову. Она, пальцем по татуировке в виде холодного оружия введет, задевая кажется, слишком чувствительную кожу Мина.       Сейчас же Юнги, как никто другой жалеет, что не принял ни одного предложения Хосока — развеяться. Потому что ещё немного и он разорвёт Дженни Ким на части, причинит такую боль, что лучше бы пытки. Её тихий и сдавленный стон, словно отрезвляет Мина, заставляя, на мгновение, отпрянуть от неё, заглянув в эти впервые не холодные глаза. Он и не заметил, как медленно начал душить её, перекрывая доступ к кислороду.       — И зачем ты это сделала? — руку от шеи убирает, но второй всё так же очерчивает под худи ребра.       — Я сумасшедшая…       Дженни улыбается, прикусывая и без того покусанные губы. Худыми ногами его бедра в замок заключает, поднимаясь на локтях и снова утаскивая в поцелуй. Мин, старающийся всё ещё не потерять — нити здравого смысла, её локон волос, покоящийся на столе, сжимает. Будто это позволит ему от неё отпрянуть. По-хорошему — выставить бы эту девчонку за дверь кабинета, а не позволить её футболку с себя стянуть.       Маленький ангел на его плече, всеми силами, пытается до дурной бошки достучаться — ему ещё за этим столом работать и вообще это неправильно. Дьявол так и шепчет — её прямо на этом чертовом столе взять, да так, чтоб она больше никогда к нему не приближалась.       Дженни же ухмыляется, словно читает его мысли, мокрую дорогу из поцелуев ведя от скулы ниже. Блять, Дженни, серьезно, остановись, пока не поздно. Но, кажется, поздно. Юнги её шею одной рукой к столу прижимает, ещё немного и он просто растерзает клыками её губы, а пальцами, оставит синяк на каждой клеточки, и так, израненного тела.       — Пиздец, — у вошедшего голос грубый и слегка подрагивающий от полного непонимания.       — Блять, — хрипит Юнги, прикрывая глаза и всеми силами молясь о том, что ему просто показалась.       Дженни, слегка затуманенным взглядом, на сведенные брови и оскал мужчины смотрит. Её, наконец, начало отпускать и осознание тяжелой ношей — упало на плечи. Мин Юнги без футболки с багрово-алым синяком на шее, возвышается над ней, и она хочет его. Хуже ситуацию не придумаешь.       Хосок же прожигает в его спине настоящую дыры, искренне надеясь, что всё это ему чудиться, иначе, это просто бесповоротный пиздец. Пиздец, похуже войны кланов. Потому что, если эта девчонка, настолько сумасшедшая, что после всего, что с ней произошло, пришла сюда, то что вообще может её остановить, а тем более, что может остановить его.       Да вы оба просто чокнутые придурки!

Грань пересечена.