Нити

      Дженни перед кабинетом отца, как всегда, недовольно жмется, не в силах сделать шаг за дверь. После случившегося находиться здесь невыносимо, словно, каждый угол режет воспоминаниями из детства. И тут точно нельзя сказать: хорошими или плохими, и насколько последние весомы.       Она, мимо детской комнаты Намджуна проходит, с полной уверенностью, что сможет открыть её. Но стоило коснуться ручки, как тело машинально отшатнулось. Почему-то именно этот момент еще сильнее глушил в ней желание видеть отца. Она ведь даже не помнила, как выглядела его комната, да и не важно её это было. Но проще думать, о чем угодно кроме предстоящего разговора.       На удивление самой девушки, она была чиста, может потому вся смелость, что плескалась в крови исчезла. Ручкой помахала, ибо она все природные ресурсы своего тела истратила. Но была ни была, не хватало Ким ещё, чтобы её мать застала в такой тупой ситуацией.       Тяжесть разговора подтверждает и то, что вместо, привычного отца сидящем за документами, она видит, что он её ждет… Что ж она такого сделала? В этом и проблема, Дженни Ким не знает что. Один только его взгляда, заставляет мысленно пулей из кабинета вылететь. Физически, он прибивает её к полу, огромными гвоздями.       Мужчина выглядел, как всегда, равнодушно, но вел себя иначе. Начиная с того, что девушка никогда не видела, чтоб он стоял, опираясь на стол, заканчивая тем, что он, черт возьми, курил. Она приближается медленно, и с каждым шагом его взгляд говорит: он не спокоен… и далеко не равнодушен.       Отец сигарету тушит в пепельнице, что редко использовалась, из-за чего пыль, плавиться под градусом, также, как душа Дженни от неизвестности. Он руки на груди перекрещивает, явно не собираясь садиться. Возвышается подобно коршуном, но молчит, выжидает, когда жертва сама в пасть кинется.       — Иногда я задумываюсь в кого ты такая, Дженни, — начало типичное, — сначала я думал, что это просто подростковый возраст, но с годами всё только ухудшалось.       — Ты ради ещё одной лекции по поводу моего поведения сюда позвал? — резко осмелев от раздражения выпаливает.       — Молчи и слушай меня, — цедит мужчина, в мгновению вернувшись к обычному тону, — когда ты съехала и поступила в университет, я подумал, что ты взялась за голову, но как же я ошибался, ты продолжала делать все то, что тебе вздумается, — девушка руки на груди перекрещивает, дабы снова не огрызнуться, — ссоры с матерью, игнорирование мероприятий, да, все это, я прекрасно мог пережить, мне не привыкать, но…       — Что, «но»? — не выдержав мучительной паузы, повторяет девчонка, но тут же утихает под взором отца.       — Наркотики, тусовки, прогулы, непонятные знакомства, побеги с ужина с разными мужчинами…       Дженни неосознанно шаг назад делает, когда отец выпрямляется. Лекция ярко обрела цвет ныне не использованный — кроваво-красный с примесью черноты. Но что-то подсказывало, что даже это не было главной причиной злости. Дженни готова поклясться, что от тяжести воздуха в помещение, она отчётливо ощутила привкус металла на языке.       — И вишенка на торте то, что из всех существующих вариантов ты выбрала именно этого щенка?! — рык, Ким вздрогнуть заставил.       — Отец, я…       Шлепок до одури отрезвляющий и одновременно, заставивший Дженни застыть. Мгновенная тишина обоих охладила. Брюнетка языком по внутренней стороне щеки проводит, по-настоящему чувствуя кровь. Пощечина отца от материнской отличается — куда-более болезненная морально, хоть и слабее.       — Я разве не сказал тебе молчать? — он снова спокоен, — если бы мне нужны были твои оправдания по поводу того почему ты раздвинула ноги перед этим мальчишкой, я бы так и попросил, — наконец, в любимое кресло опускается, — когда ты уже вырастишь, я понимаю, что тебе нравятся плохие мальчишки, лишь бы меня позлить, но он… у тебя же должна быть хоть капля моих мозгов.       Дженни губы слюной смачивает, выйдя из оцепенения. Холодно на отца смотрит не в силах слова выдавить. Нестандартная ветвь разговора девушку сбила, подобно пощечине.       — Что ты от меня хочешь?       — Я хочу, чтобы ты прекратила развлекаться с этим мальчишкой, — волосы поправляет, — это может плохо сказаться на моем бизнесе.       — Почему ты относишься ко мне, как к вещи? — Ким резко навернувшиеся слезы глотает, — тебя вообще не заботят мои чувства?       — Ха? Считай твои чувства меня тоже заботят, или ты решила, что ему нужна какая-то девчонка?       — Я не понимаю, о чем ты, — Дженни на одних только пятках поворачивается, — Разговор окончен.       — Не уж то ты влюблена в него? — Ким Ёндже ехидный смех не сдерживает, — О, моя милая дочурка, если ты настолько глупа, что влюбилась в мальчишку, подобно ему, то я ещё сильнее в тебе разочарован, — хищный взгляд в её дрожащие плечи устремлен, — Только не говори что ты решила, что он тоже тебя любит?       — Не волнуйся твой бизнес не пострадает, — девушка всё равнодушие в эту фразу вкладывает, раздирая до крови ногтями ладонь.       Но нервный хлопок двери только все слова подтверждает. Ким Ёнджэ, специально громкий смех не сдерживает, так чтоб она слышала, насколько в его глазах упала. А Дженни зубы сжимает до скрежета, руками закрывая уши. Все её тело пламенем горит от всепоглощающего отчаянья и боли.       А чего она ожидала? Все тайное когда-нибудь становиться явным. Она изначально знала, что что отцу это не понравилось. Но почему она тогда так хреново себя чувствует, когда и так понимала, что такой разговор состоится? Может, потому что боль в груди не от факта разговора, а то, что он сказал.

И только самые близкие готовы, твое сердце, на вертел насадить.

      Девчонка стонет, почти мелодично, извиваясь под Мином, как змея. Ногтями за спину хватаясь, не замечая, как по синякам ведет, а тот рычит не от возбуждения, а от боли. Сильные пальцы, хрупкую шею обхватывают, когда, та пытается метку на его шеи оставить.       — Не смей кусать меня.       Ей же это только нравиться. Она глубже в себя проникать позволяет, почти что, крича от удовольствия. А у Мина взгляд холодный, он ничего завораживающего в этом голом теле не видит, только грязь и пот, липкой испариной лежавший. Он, кажется, кончить никогда не сможет — настолько она для него непривлекательная.       Загвоздка лишь в том, что она была самой желанной девчонкой в клубе, где он её снял. Худощавая брюнетка с карамельными глазами, но ни её лицо, ни её голос на её не похож. Скалится злобно, переворачивая девушку на живот. За волосы тянет, глаза зажмуривая, так, что там только её образ мелькает. Это издевательство какое-то, когда, ты кончаешь только от мысли о ней.       Обессилено девушка, чье имя он не помнил, на кровать падает, почти задыхаясь от собственного дыхания. А Юнги сразу же бредет в душ. Ему, жизненно необходимо, смыть со своего тела все прикосновения. Хоть он и стал тем, кем был раньше — отголоски чувств на мозг давили, заставляя чувствовать себя паршиво. Дожили, Мин Юнги, ты трахаешь девчонок, представляя на их месте Дженни Ким… ещё начни на её фотки дрочить.       Зубы стискивает, надеясь на то, что барышня, без слов, его квартиру покинет и ему не придется тратить на неё своё время. Но холодные руки на груди всю вероятность рушат. Мин Юнги вздрагивает, чувствуя, как та ниже ведет, но грубой хватка перехватывает. Разворачивается, шепча на ухо такие теплые слова:       — Убирайся.       Воду выключает и вслед за вылетевшей девушкой бредет, натягивая спортивные штаны. Она удивленной или обиженной не выглядела и, судя по всему, ожидала подобного, но грела в себе мысль, что на это раз всё будет иначе. Как глупо с её стороны надеяться на это, когда он, несколько раз, назвал её чужим именем.       Впопыхах, в откуда не возьмись, брюнета врезается, узнавала в нем того, с кем она была пару дней назад, потому быстрее квартиру покидает. Чон на расслабленную спину с татуировкой смотрит, голову слегка на бок наклоняя. Юнги ему зажигалку кидает и тот вслед ему сигарету поджигает. У обоих, глаза холоднее любого льда антарктического, а ухмылка Чона самая мерзкая, но такая ненастоящая.       — Неплохую девчонку снял, — на барный стул садиться, — стоны у неё ведь и правда мелодичные? — стебется не скрывая.       — Завались, — зевает, теперь его кофе — это кокаин, — ты нашел Хека?       — Неа, — фыркает под резкий шмыг друга, — этот ублюдок уже под пол залез, — наблюдает как вторая дорога растворяется, — мы уже половину его клана вырезали, а ему хоть бы что.       — Так залезь под пол и достань его.       — Как скажешь.       Они больше не обсуждали свою жизнь, лишь изредка делились своими похождениями и делами в клане. Так должно было быть с самого начала, но что-то внутри, нестерпимо скреблось, делая их разговоры, лишь дешевым спектаклем без зрителя. Превращая поведение, лишь в распутность и идиотизм. Сколько раз они, прикусывая губу и сжимая кулаки думали о тех, кто им дорог. Но отрицание слаще правды.

И в грязи щенки снова стали церберами.

      Лиса ногой качает, наблюдая за тем, как тонкие ручки Дженни хлопочут над кофе. Недовольно глаза закатывает, когда брюнетка снова слегка заметно вздыхает, голову запрокидывая. Манобан, кажется, знает, что её гложет, но стоит ли поднимать эту тему? Насколько глубоко Ким это заденет? И есть в этом хоть какой-то смысл?       Поставив кружку напротив подруги, Дженни плюхается на недавно привезенный кожаный диван. Они уже как час какую-то бытовую фигню обсуждают, но Ким настолько отчужденно говорит, что блондинка уже готова вскрикнуть от недовольства.       — Дженни, о чем ты постоянно думаешь? — вообще правильнее было бы построить вопрос «о ком».       — Не о чем, — снова от вопроса уходит, в чашку уставившись.       — Ты меня не проведешь, — Лиса к девушке на колени падает, переворачиваясь на спину, — Ты ведешь себя странно с того дня, как мы в клуб ездили.       Дженни Ким слюну сглатывает, непроизвольно глаза закрывая. Она не хочет вспоминать тот день — он вызывает, лишь едкую рвоту и злобу. А еще желание разбить эту надоедливую плазму этой, чертовой черной кружкой, подаренной Розэ.       — Ладно… У меня видать все друзья странно себя ведут…       — В плане?       — Хосок и Юнги, как дети малые, беспорядочные половые связи, наркота и тд, — Манобан сигарету поджигает, — всё так резко на год назад вернулось.       — Ясно, — хмыкает Дженни, делая глоток кофе.       Она в телевизор смотрит, но перед глазами только он. Только тот день, когда они в клуб поехали. Только его длинные бледные пальцы на чьих-то бедрах, только чьи-то тонкие руки на его шеи. И его холодный взгляд прямо ей в глаза. Его ухмылка, и губы на чужих губах. А чего ты ожидала, Дженни? Что он будет любить тебя? А достойна ли ты его любви? Грязной болезненной. Умеешь ли любить ты? Конечно не умеешь, ты же красивая кукла, не более.       Блондинка с телевизора на Дженни взгляд переводит, когда на её щеку падает одинокая слеза. А та и не замечает этого: в экран уставилась, большим пальцем поглаживая кружку в руке. Они смотрят фильм, но кажется в ушах у неё стоны, обладательницы тонких рук.       Она из того клуба должна была с самого начало уехать, а не остаться со всеми ради приличия. Или сидеть себе спокойненько всю ночь на диванчики, пока все танцует, а не в туалет идти, ради того, чтобы выкурить травы.       — Косяка не найдется?       Сбито, спрашивает Мин, продолжая трахать девчонку, он, кажется, настолько не в адеквате, что в алом свете туалета, Дженни не узнает, а она протягивает, свой последний в жизни, недокуренный косяк. Нужно покинуть это место и раз в жизни послушать отца.       — Дженни, — из поглощающих воспоминаний, вырывает обеспокоенный голос подруги, — Ты чего? — она на локтях поднимается, стирая слезы.       — Да так, фильм грустный.       — Мальчишник в Вегасе? Грустный? Я так понимаю Хатико с тобой точно смотреть нельзя, — пытается отшутиться Лалиса.       Звонок в дверь Манобан спасает, та подскакивает с хитрой улыбочкой. Сегодня, Дженни должен забрать тот, кто меньше всего Лисе нравился, но было лучшее, чем оставить её сидеть дома. Девушка точно знала, что причину такого поведения и клешнями из Ким не достать.       — Мистер Чон, вручаю вам Дженни Ким, — брюнетка, лишь глаза закатывает, но подобно роботу механически бредет за Чоном.       Они снова допоздна гуляют, поедая мороженое, а вечером он привозит её домой, подобно милому парню, что беспокоиться о своей девушке. Обыденная жизнь — обычной Дженни Ким. Так почему же ей так плохо. Курить бросила, пьет редко, друзья рядом, челку от скуки отстригла. Она становится лучшее, но её становиться хуже.       — Дженни, что случилось, ты последнее время какая-то не своя, — закуривая интересуется Чонгук, когда та сидит в его машине, уже добрых пять минут, не моргая.       — Все кулл, — себе под нос бормочет.       А под веками той, вся та же картина. Сколько раз Дженни этот момент в своей голове прокручивала? Вообще думала ли она о чем-то, кроме Юнги который на глазах у неё… Дженни щуриться, стоны по ушам бьют, злиться и губу прикусывает с силой.       — Я не слепой…       Брюнетка закатывает глаза, хватая того за ворот футболки. Чон и не замечает, как его затягивают в грубый поцелуй. Может так, она заглушит голос и забудет тот день. От удивления, шатен сигарету за стекло роняет, хватаясь пальцами за её плечи, что успела перебрать на его бедра. Всё каким-то сюром, кажется, потому мысль, что с Дженни что-то не так не дает покоя. Он кое-как девушку от себя отдаляет.       — Что ты делаешь? — у обоих дыхание сбитое.       — Просто давай потрахаемся, — и я забуду его холодные глаза.       Снова его поцелуем затыкает, Чонгук себя использованным чувствует. Да, её губы сводят с ума и каждое прикосновение разжигает огонь, но перспектива быть заменой кого-то, явно не грело самооценку. Точно не так, не после того, через, что им пришлось пройти. Он кое-как девушку от себя отцепляет, сжимая в крепких объятиях. Так, что её губы ему в шею упирается.       — Не делай то, о чем потом будешь жалеть.       Они все вокруг Дженни купол создали, где она обычная девушка с обычными друзьями. Но у тех сердца в шрамах и кожа в росписях преступных чернил. Ещё один спектакль, что убивает в каждом частичку себя, загоняя Дженни глубже в депрессию. И быть может, будь Чонгук чуть более равнодушен к ней, он бы был ей заменой — они бы ходили на свидания, радовались жизни. Но все понимают, что Дженни уже не вырывать из бездны под именем Мин Юнги. Это только смерть исправит.

Проще найти замену чем разобраться в себе.