Неделя спустя.
Полицейские сирены прожигают Тёхену мозг, а наручники сдавливают кожу, царапая. Ситуация лучше не придумаешь. Твердая рука, требовательно на голову жмет, заставляя в машину сесть, но он дергается всем своим видом показывая — сам справится. Детектив лишь шипит, злостно смыкая пальцы на его предплечье. Впервые он видел, чтоб для того, что «проехать, поговорить» на человека надевали наручники. И это было смешно до ужаса. Они его боятся, хотя он даже ничего не сделал. Он не пытался сбежать или же отказаться от этого веселого времяпрепровождения в участке. Видимо, действительно слишком похож на отца, что в нем они видят монстра. До невозможного хочется курить, а еще позвонить Лисе, потому что, та все равно явится за ним. Ведь через пару часов везде будут пестрить заголовки о его задержание. Когда волка вяжут, овцы прибегают посмотреть. Затылком в кресло вжимается, сдвигая зубы до скрипа. Черт возьми, они даже не удосужились ему объяснить что именно случилось. Водитель, то и дело, поглядывает на удивительно расслабленного юношу, ловя себя на мысли, что это странно. Парнишка выглядел так, словно был невиновен. Как будто он всем своим видом показывал, что они просто тратят на него своё время. Спокойный взгляд задержанного ловит, от чего дергается, возвращая внимание на дорогу. Ким же просто себе под нос фыркает так чтоб никто не услышал. Девушка до безобразия долго и пронзительно смотрит на то, как он одевается. Так тягуче и назойливо, что это начинает злить. Блондинка щурится исподлобья, изучая каждый миллиметр и так изученного тела. Она могла бы написать диссертацию на тему: всех родинок, шрамов и особенностей тела Ким Тэхёна. Он вздыхает, глухо и уставшее, будто в этот вдох вложил всё своё внутреннее состояние. Смотрит на неё, зависнув со свитером в руках. За последнее время, Ким настолько похудел, что вещи висели на нем, как на вешалке. А шоколадные волосы отросли и все чаще торчали в разные стороны. Свитер опускает, опираясь на комод бедром и держа в зубах незажженную сигарету. Манобан же ловит себя на мысли, что теперь он напоминает ей Юнги. Нервно губу прикусывает, садясь на кровать в позе лотоса. Тэхён из домашнего, веселого парня, превратился в отстраненного и уставшего от жизни за считанные недели. А Лиса ничего даже сделать не смогла, что с друзьями детства, что с ним. Единственное, что ей под силу — это быть рядом. Это её и пугало — давало ощущение, что она бесполезна. — Опоздаешь, ведь, — его футболка с её плеча сползает, открывая вид на выпирающую ключицу. — Похуй, — цедит Тэхён, затянувшись. Девушка лишь брови вскидывает, пропустив смешок. Вполне в его стиле — сказать что-то подобное. А от её смеха на его лице тоже появляется слабая улыбка. Он не потерял способность улыбаться. А значит не все потеряно, и пока ей еще не пора доставать дробовик, дабы уничтожить причину его грусти. В этих холодных лучах, Лиса выглядела, как обжигающее радужку — солнце. Тэхён же, считал себя холодной мглой, что скрывает её красоту ото всех. И по идее так не должно быть. Любовь — это не когда ты скрываешь человека, эгоистично любуясь в одиночестве. Дочь Фанлэ никогда не была слабой. Но именно перед ним, она чувствовала себя такой уязвимой. Он менял её неосознанно, менял тем, что, зная кто она, ему было все равно. Лиса всегда свои действия на пару шагов обдумывала, но при нем поступала опрометчиво. Тонкими пальцами за пряжку ремня к себе притягивает, а он лишь наблюдает, сверху вниз. Дымом давится, когда та зубами расстегивает ширинку и ведет языком по животу. Тебе не нужно этого делать. И она прекрасно это понимает, но почему то делает. Тэхён, руку в её ярко желтых волосах путает, откидывая голову назад. Под веками мысли звёздочками сияют, и Ким отдал бы все, ради того чтобы этот момент не заканчивался. Он так глубоко в ней, что кажется, они давно одним целым стали. Глаз приоткрывает, наблюдая — она была прекрасна всегда. И если Лиса могла написать диссертацию на тему его тела, Тэхён мог написать историю о том, как прекрасна она в такие моменты. Моменты, когда она изгибалась на его члене, когда умоляюще стонала его имя, когда стояла перед ним на коленях — когда позволяла ему управлять собой. Она могла дать ему поддержку любым способом, но сейчас, он заметит это только если она будет завязана на физическом контакте. По крайней мере, Лалиса так думает. Тэхён большим пальцем мажет по её распухшим губам, давя на язык. Его словно не смущает ничего, словно на его подушечках пальцев нет липкой влаги. Он поглощен только ей одной, такой растрепанной и запыхавшейся. А Лисе хочется сбежать, но не видеть его таким. Потому что, сейчас он выглядит так, как будто она его очередная девчонка. Словно сейчас он оденется и уйдет из её жизни навсегда. А он болезненно морщится как будто сам это понимает. Девушку на себя тянет, так требовательно, не оставляя ей выбора. Забивая на то, что на языке он чувствует свой собственный вкус. Тэхён в тот момент испугался. Испугался её напуганного и растерянного взгляда. Одинокого, в котором читалась мольба. Мольба, чтоб он остался с ней, как будто тот собирался её бросить. Неужели он не заметил, как в её глазах стал совсем другим. Старался же рядом с ней оставаться таким же. Но они не любовники и видят свои души оголенными, без лжи. В кожу снова въедаются наручники, как напоминание, возвращая в реальный мир. Он смотрит на свои покрасневшие запястья, ухмыляясь. Молодой офицер, что время от времени, поглядывал на задержанного, с вероятностью в сто процентов решает, что тот все же псих. Ему была непонятна столь равнодушная реакция, когда у них есть информация о их работе с кланом Нам. О том, что они пособники кланов. Информация, что пришла с анонимного почтового ящика, способная посадить не только его, но и его отца. Но…Ким Ёнджэ не любит, когда забирают его пешки. Особенно когда пешка оказывается конем.
Мятежная стихия, поглощает девушку, так что она даже не замечает, как её кожа покрывается мурашками. Шум прибоя, наконец, очищает все мысли, позволяя здраво оценивать все произошедшее. Она сама не заметила, как убила в себе постоянно недовольного и взбалмошного ребенка. Он не был похож на заботливого молодого человека, хоть и накинул на её плечи свою куртку. Она давно не видела его в деловых костюмах, только широкие джинсы, худи и футболки. И это было похоже на какой-то самообман, ведь так это походило на обычный роман, двух обычных людей. Ему безумно шли сигареты. Никто не умел так курить, как Мин Юнги. Дженни казалось, что она сошла с ума, потому что, чтобы он не делал — это было завораживающе. То, как он аккуратно обхватывает фильтр длинными пальцами, как затягивался, выпуская облако дыма. Мин Юнги шел запах табака, потому что с запахом перца и хвои — это превращалось в новый вид её медленной смерти. Она жмётся ему в плечо, обхватывая руками талию, а он слабо улыбается, путая руки в её волосах. Ему нравилось наблюдать за окружением, сидя на капоте своей машины. А еще больше ему нравился запах мускатного ореха и сирени у него под боком. Холодная теплота Дженни, сводила своей нежностью его скулы. — И что теперь? — уткнувшись носом в его грудь, тянет. — А что теперь? — Ты знаешь, что, — она раздраженно его ребра щекочет от чего он хрипло смеется. — Я не знаю. — И тебя не пугает эта неизвестность? — Дженни собственный момент спокойствия рушит. Конечно пугает. Он не знает, что ему делать. Мужчина буквально против правил шел, чисто из-за того, что без неё он свою жизнь не представляет. Вот так, эта девчонка ворвалась в ритм его жизни — с ноги открыв дверь. В каждой его мысли оставила свой автограф. И если он от неё избавиться, жить не сможет. Но у них любовь сумасшедшая, которая в конечном счете принесёт только гибель. У Юнги привкус крови во рту стоит, когда она рядом: такой сладкий и приторно горький, что он упивается им, как блядский вампир. Дженни же не просила его сражаться за неё, но он готов перегрызть глотку любому. — Но тебя же я не пугаю, — фыркает, ухмыляясь беззлобно. А Дженни смотрит на него долго со слегка раздраженной, натянутой улыбкой. Иногда Юнги бывает таким, что хочется его ударить. Почему ты должен меня пугать? Дженни, никогда не имела высоких моральных понятий, из-за своей семьи. И её никогда не волновало, как люди зарабатывают свои деньги. Чувство морали истощается в высшем обществе. А она родилась в нем. Вязкую слюну сглатывает, вспоминая слова этого старика. Умрет он. Сломанная игрушка. Бракованный товар. И дай в руки Дженни Ким пистолет, она сама этого монстра застрелит. Потому что, Юнги не игрушка, не оружие и точно не товар. Он человек. Человек до ужаса хрупкий и самый живой из всех кого она знала. Ладонью по его щеке ведет, а он как кот в нее носом ластиться. Ну ещё замурчи мне тут. Только его глаза холодные, как сталь выдают его натуру с потрохами. Но ведь коты такие и есть. Высокомерные и холодные, но такие мягкие и верные лишь тому кого любят. Он смотрит пронизывающее и глубоко. А часики их счастья тикают. — Ты сумасшедший, Юнги. А он ухмыляется, оголяя острые клыки. Это я еще сумасшедший? Это ты влюбилась в меня. Воздух вокруг него тяжелеет, когда он давит на неё, усаживая на капот машины. Мин кажется таким худым, что его руки на бедрах, сжимающие до синяков, словно и не его. И целуется он по-демонически, так что хочется выть от напряжения. Возбуждающее холодно смотря её в глаза, когда она клыками прикусывает его губу. Мин Юнги умел быть одновременно грубым и мягким. Человек противоречий. Но эти противоречия сводили с ума. И они оба безумцы — им бы за ручку в дурку заявится, а не остервенело целовать на капоте Ferrari. Вокруг оставленный пляж, но это изменить в одночасье. Человеческая жизнь слишком изменчива, чтоб быть уверенным хоть в чем-то. Небо, видя все происходящие, тускнеет, охватываясь алыми цветами, подобно артериальной крови. Совсем скоро должен начаться дождь, но ангелу и демону не страшны природные явление. Там, где они вместе всегда будет жарко. А их кожа будет испарять влагу. Ногам Дженни так подходит его талия. Он по старой привычки, резко проскальзывает в неё своими пальцами, срывая с губ судорожный выдох. Все во лишь растягивает, а девчонка уже готова кончится, ногтями цепляется за черный металл машины. Усмехается ей в лицо, когда та недовольно хнычет. Её длинные и шелковистые волосы обвивают его пальцы подобно цепям. И будь его воля, он бы повесился на её волосах. Юнги никогда не был ценителем эстетики, но в хрупком теле Дженни находил только красоту. А багровые следы от его губ на её коже были похожи на лепестки роз на только что выпавшем снегу. Он играл на ней как на гитаре, задевая каждую чувствительную точку. Ей же не нужно было его касаться чтоб играть на его нервах и выдержки. Ему хватало её запах и надрывного голоса. Девушка ерзает, а он словно издевается над неё, мимолетно целуя в шею. Мстит за все проблемы, что она ему устроила, выжидая момента, когда она сама проиграет. Когда вырвет свои крылья и сожжет прямо на этом пляже. — Юнги… — Что? — он уже давно перестал издевку в голосе прятать. — Пожалуйста… — Что? — снова эта ехидная усмешка, словно перед ней какой-то мальчишка. Дженни глаза закатывает, резко к пряжке ремня дергаясь. Но он её запястье перехватывает, одной рукой прижимая к капоту, так, что она гнется в спине, животом упираясь в грудь. Смакует это чувство вожделение настолько медленно, что уже и сам доводит себя до ручки. — Юнги, хватит! — голос, осипший от нескончаемых вздохов. — Что, хватит? — Так я и сама могла справиться, — в поцелуй ему выдыхает высокомерно, слыша, как об бампер бьется ремень. Он так близко, что, кажется, его запах никогда не смоется с её тела. А боль от сжимающих на шеи пальцев, тупиться от поцелуев на ребрах. У Дженни уже позвоночник скрипит от того насколько сильно она выгибается. Находясь в считанных миллиметрах. Юнги сам на грани сумасшествия, но знает, что контролировать себя не умеет, потому и изводит. Как будто так он будет нежнее. — Я не смогу себя контролировать, — из последних сил ей в ухо вдыхает. — Мне плевать. Он лгал. Лгал, что не умеет быть мягким. Либо Дженни просто сумасшедшая, потому что ощущения настолько тягуче приятные, что она срывает свой голос. С каждым движением, выбивает из её тела мелодичные стоны. Проникая настолько глубоко, насколько это вообще возможно. Словно он хочет заполнить её без остатка. Юнги не может оторвать от неё взгляд: от её мокрых волос, от выпирающих ребер, от прикусанных губ. А еще от её глаз, раздирающих в клочья остатки его самоконтроля. От её взгляда убивающего его демонов, чтоб породить новых. Взгляда, в котором он безнадёжно идёт камнем на дно. А Дженни лижет его шею, пытаясь зализать его раны. Росписью его татуировок любуется подобно картинам в Лувре, где-то на границе своего собственного сознания. Ногтями впивается в спину, но специально не оставляет следов. Она не любила показуху. Не любила оставлять следы, нигде кроме души человека. Юнги ухмыляется, грубо выбивая из его груди тихий вскрик. Вместе с виноватым поцелуем, срывая с губ тихое «Прости», а Дженни головой мотает. Ты явно переоцениваешь мою хрупкость. А ты явно недооцениваешь мою грубость. Но она смогла сделать то, что не смог никто. Глаза, наполненные вселенской скукой, пылали огнем.Мин Юнги — пламя, тот кто назвал его льдом глупец. Дженни Ким — лед, что способен овладеть пламенем.
Слегка вьющиеся волосы совсем закрывают его обзор. Не позволяя в должной мере насладиться завораживающим пейзажем. Но ему будто и не нужно это. Он лишь выдыхает сизый дым, думая о чем-то своем: отдалённо напоминающее любовь. Воспоминания в себе глушит, задумываясь о том, как давно открыта эта крыша. Он приходил сюда ещё с Юнги и Лисой, воображая что станет королем этого города, а после… с ней. И почему все его воспоминания и мысли, в конечном счете приходят к этому образу. Выдыхая отраву, болезненно скалится, злясь на самого себя. Пора заканчивать думать об этой женщине. Она явно не тот человек, нет — это он не тот. На самом деле, Чон Хосок мог получить Ким Джису в любой момент. Ему даже не нужно было для этого прикладывать силу. Но что-то не позволяло ему это сделать. Сжирало даже за помысел о таком. Так же думала и она. Джису знала, что сделай она первый шаг, он не смог бы остановиться, потому что он всегда оставался наглым мальчишкой. На плечи которого свалилось куча проблем. Как бы сильно он не старался быть иным. Она знала лишь то, что Хосок вырос, но отдавать своё не намерен. Его не учили в детстве, что чужое трогать нельзя. Потому он даже не задумываясь, случайно, отнял у неё самое дорогое. Вздрагивает, чувствуя поблизости, кого-то помимо своей вселенской грусти. Но оборачивается не было смысла. Хосок, запах её духов из тысячи других узнает. Сколько бы времени не прошло, а она выглядит так, как будто не уйму лет прошло с их знакомства. В особенности, когда на ней не было, этого отвратительного белого халата. Ведь именно он и отравлял душу феникса. Я забираю жизни, а ты спасаешь. Хосок вида не подает, что кажется от её присутствия у него началась межрёберная неврология. Взглядом ведет по фигуре цепляясь за легкий лонгслив. Замерзнешь, ведь, дура. Она слегка улыбается, перекрещивая руки на груди. Словно недовольный родитель, что застукал своего ребенка. — Курение вредит твоему здоровью, — мимо проходит, полностью утопая в огнях города, пока он теряется в её убранных волосах. Чон глаза закатывает, повторяя её действия. Ты вредишь моему ментальному здоровью похуже сигарет. Своей улыбкой, своей добротой ко мне. Джису, лучше бы ты была лицемеркой, которая что-то от меня хочет, так я бы хотя бы мог тебя понять. И это была его личная мантра. Лучше бы она просто хотела его власти, его денег, даже пускай просто его тело. Джису всегда знала, что он красив. Еще с детства, юноша обладал той природной харизмой, способной завладеть любой девушкой. Он был из тех типов людей у которого было все, но он не был счастлив. Ведь когда у тебя есть всё, людям не нужно то, что у тебя внутри. Уже не впервые ловит себя на мысли, что в белых вещах, Чон Хосок был похож на ангела. Он смотрит на неё уставшее и холодно, а она снова улыбается, слегка наклоняя голову. И что это значит? Хосок и правда не понимал, чем заслужил такое тепло исходящее от неё. Его с детства учили, что у всего есть своя цена. Улыбка же Джису для него бесценна. Он не способен её оплатить. — Ты любишь явно не того человека, Джису, — резко выдает мужчина с усмешкой, он обожал в детстве выбивать почву из-под её ног. Как давно он знал, что она его любит? Очень давно. Просто искренне не понимал, за что его можно было любить. В детстве он часто шутил над ней, мешал читать, готовясь к экзамену или вовсе затаскивал её в глупые заварушки. Но сейчас пытаясь заглушить собственную боль и задеть её, он теряется еще больше. Ведь её лице остается неизменным, словно она ожидала от него такого. — Ты первый проиграл этот спор, — подобно ему, словно сейчас перед ним его отражение. Смотрит выжидающе, а он всё понимает. Он сам в свой медвежий капкан попал, не заметив. Правда в том, что этот спор аннулировать можно было с самого начала, потому что, в тот момент, они оба с треском проиграли. Доказать, что между мужчиной и женщиной бывает дружба? Провальная теория с самого начала. В итоге, этим спором они лишь оправдывали свое бездействие. Глупыми детскими обещаниями, останавливали себя, теряясь в собственных правилах. Словно им не хватало проблем. А Хосок улыбается, затягиваясь почти до фильтра. — А у кого-то прорезались клыки, — глупая детская игра. — У меня они всегда были, — выдыхает, смотря прямо ему в глаза. На его лице красуется косая усмешка, а в память врезается тот день. День смерти Ким Намджуна. Тогда он понял, что его так волновало. Что не давало спокойно спать последние два года. Губы Джису. Нет, её мокрые волосы. Глаза. А может всё её тело, в этой прилипшей к коже, одежде. И если бы не этот телефонный рингтон, он бы не смог остановиться. Снова оправдываешь своё бездействие. Она много раз видела Хосока без футболки, когда они были подростками, но в тот день что-то явно пошло не так. Заставило язык во рту стать неповоротливым, задуматься насколько он изменился. В памяти своей она навсегда оставила его смуглую кожу и рельеф мышц на животе. А еще эту черную татуировку во всю спину, такую же как у её брата — девятихвостый лис, убивающий дракона. Но она словно всегда была на его коже, заставляя любоваться, а не бояться. Тогда ей захотелось прикоснуться к нему. Сейчас же она спокойно ведет по его лицу, шеи, выпирающей ключицы из-под тонкой футболки. Они оба одеты так легко, но им слишком жарко. Его кадык дергается, когда он нервно сглатывает слюну, чувствуя на себе её взгляд. Врач же вспоминает строение горла, дабы забыться. — Джи, — сердце пропускает удар, — ты так и будешь на меня пялиться? А она лишь косо улыбается, отводя глаза. Нет, Хо, сделай хоть один шаг сам. Я и так уже сделала многое, теперь выбор лишь за тобой. Шатен выдыхает дым почти со всем воздухом из легких, щелчком отправляя бычок в полет. Минута, две, они стоят совсем неподвижно, слушая вдалеке вой полицейской сирены. Конечно, ты ничего не сделаешь. Воздух вылетает из легких женщины, когда он одной рукой хватает её за шею, заставляя встать на цыпочки. Она никогда раньше не чувствовала на своих губах его. А они такие мягкие, со вкусом табака и цитруса. Затуманивающие разум всегда рациональной Джису. После этого ей точно нужен холодный душ и сходить в церковь. Он оскверняет своей теплотой её душу. В его носу никогда не стоял такой сладкий запах малины, но, кажется, это то, что он искал всю свою жизнь. Она нежно проводит подушечками пальцев по его щеке, а он только от этого готов загореться пламенем. Её кожа похожа на бархат, а кроткие выдохи будоражат фантазию. Она была уверена, что он не сможет этого сделать. Не сможет в мгновение притянуть её к себе и запутать свои руки в её волосах. Хосок целуется страстно, но так нежно, как будто боится сжечь. Он не упивается её вкусом, а растягивает, заставляя бабочек в животе совершать пируэты. Поцелуй с Хосоком не возможно представить, ведь эта опасная нежность так сладка. Мужчина не давит своей силой, он берет осторожно, дабы не порвать ту хрупкую нить, что их связывает. И вот в чем загвоздка его натуры. В его крови — забирать силой, но он всегда берет осторожно. Она же сжимает свои пальцы на его шеи, от той обиды что в ней возникает. Неужели так сложно это было сделать раньше. Ловит его добродушную улыбку губами. Он сладкий, но цитрус дарит кислоту, что действует на нейроны мозга, опьяняя.В этот сумеречный час их спор был завершен, Со вкусом грейпфрута и малины.