***
Они едут уже несколько часов. В старом фургончике кроме них никого нет, только что-то глухо стучит в багажнике. Сережа старается не прислушиваться, а наслаждаться кратковременной свободой. Жадно вглядывается в окружающий его пейзаж, он слишком долго пробыл взаперти. Несчастный мозг русского гения истосковался по новым впечатлениям. Впрочем, он не может удержаться, чтобы не взглянуть на Олега. Четкий профиль на фоне серого неба, темные глаза, руки, что так уверенно ведут машину. Туда, где попали пули, Сережа старается не смотреть, потому что руки начинают дрожать, а к горлу подкатывает паника. Приходится снова смотреть в окно — дождь как раз прекратился. Однажды он встречается глазами с Волковым — и замирает как перед хищником. Олег протягивает ему наполовину сожжённую сигарету. — Закури, полегчает. — Ты что, это вредно… — по привычке отвечает Сережа и тут же затыкается. Волков лишь усмехается. — Разве это сейчас важно? Олег все ещё не убрал руку, сосредоточив внимание на дороге. Разумовский пожимает плечами и наклоняется в сторону, делая затяжку. Губами он касается чужих пальцев, нежно, на несколько секунд, но только ради этого он согласился бы закурить ещё тысячу раз. Пепел осыпается на пол машины, когда рука Волкова непроизвольно дергается. Сережа падает обратно в кресло, поперхнувшись дымом — он курил всего несколько раз в своей жизни. Да и то, был пьян до потери памяти. Отчего-то ему правда становится легче. Словно бы дым заволакивает его сознание и снова можно ни о чем не думать. — Олег, — не отрывая взгляда от проносящихся за стеклом деревьев, он задает вопрос, мучивший его все это время, — как ты выжил? Довольно долго слышен лишь шорох шин по мокрой дороге, да мелкие камешки, ударяющиеся в днище. Сергей приоткрыл окно, впуская свежий воздух — ему вдруг стало тяжело дышать. А затем Олег заговорил. — Меня спасли медики Августа ван дер Хольта. У них есть… технологии, — он сделал паузу перед последним словом, но Сережа не стал спрашивать. Где-то вдалеке крикнула чайка.***
Довольно долго они брели по мокрому песку, стараясь уйти подальше от дороги. Хотя от кого им было прятаться в этой глуши. Сережа постоянно запинался и падал, в ладони впивались острые ракушки, колени разбились о камни и кровоточили сквозь порванную оранжевую ткань. Давно ему не приходилось идти так долго. В какой-то момент Олег просто обнял его за талию и помог шагать дальше. Они пришли как раз к началу заката. …и помнишь ты, как жизнь твоя прошла, прекрасно понимая, что вспять не повернуть. За те мгновения, что, взмывая в молоко небес, Ты видишь как огромный солнца шар, Пройдя сквозь мир, скрывается в волнах… Сережа замолкает. Он не помнит автора этих строк, когда-то заученных до ритма дыхания. Сейчас же он не мог вспомнить более ничего, кроме этого отрывка. Он тяжело вздыхает, позволяя себе опереться на Олега чуть сильнее. Ему нечего терять. Пусть накричит, ударит, бросит на землю — хуже уже не будет. Волков резко отпускает его. Сергей закрывает глаза, шатаясь, как тростинка на ветру, и готовится к удару. Вместо этого Олег целует его. Хватает руками худые запястья, прижимая их к бокам, не давая пошевелиться. Сереже кажется, что у него опять начались галлюцинации. Но нет, Олег настоящий. Пахнет кожей, сигаретами и немного металлом. Поцелуй их на вкус соленый, хотя никто из них точно не плачет. Языки сплетаются в танце, как змеи, и непонятно, кто из них кого укусил первым. Губы жжет, но даже это не может их остановить. Разумовский, кажется, забыл, каково это. Когда поцелуй заканчивается, Сережа молчит, утирая капли крови с губ, и только лишь вопросительно смотрит. — Это было моё последнее желание, — просто отвечает Олег и отпускает его руки. Сергей падает вниз, как последний осенний лист. Весь он, как маленький костер на пустынном пляже, дрожит на промозглом ветру, а серые волны подбираются к нему все ближе. Как маленькое солнце, столько лет освещавшее жизнь Олега. Он достает пистолет. Щелкает предохранителем. Отходит на пару шагов назад и прицеливается. Сереже кажется, что если бы у пистолета был лазерный прицел, он сейчас бы бродил между точками, куда сам он ранил Олега. Справедливо, в общем-то. Сергей закрывает голубые глаза, бросив последний взгляд на закат, чтобы не мешать. Чувствуя прохладу моря, в голову ему лезут ненужные мысли, что это, пожалуй, единственное, ради чего можно жить. Но иногда — последнее, ради чего нужно. Выстрел. В оглушительной тишине наступившей на пляже в бесконечно прекрасное море садилось солнце. Погружаясь в волны, что стали алыми как кровь. Море словно впитало энергию светила в себя и укротило его, и огонь уже догорал в чернильной глубине. Сережа открыл глаза. — Почему?.. Ты же должен был меня убить, ты же хотел… — дыша, словно загнанный зверь, он в недоумении смотрел на Олега. — Неужели ты думал, я правда когда-нибудь смогу это сделать? — пистолет выпал из ослабевших пальцев. Волков схватился за голову и отвернулся. — Но… у тебя же приказ, — Разумовский хватался за одеяло, сминая его трясущимися пальцами. Взгляд его растерянно бродил, не в силах сконцентрироваться на чем-то одном. — Я не подчиняюсь больше ни чьим приказам! — последнюю фразу Волков выкрикнул, пнув подальше в волны камень. — С меня хватит. Его дыхание постепенно выравнивается, подчиняясь ритму волн. — Поздравляю, Серёж, — он впервые назвал его по имени за все это время, отчего внутри у Разумовского что-то болезненно сжалось, — теперь ты тоже мёртв, как и я. Куда мы отправимся? — Куда подальше? — Сережа несмело улыбается, хватаясь за протянутую ладонь, как за спасательный круг. Они медленно идут обратно к машине, Олег опять помогает ему шагать. Только теперь Разумовский может позволить себе положить голову на твердое плечо. — Эй, я вспомнил конец стихотворения. — Да? — Олег смотрит на него, чуть повернув голову, — ну давай, а то я уже минут десять мучаюсь. Тоже ведь когда-то учил. Сережа тихо смеется, прижимаясь покрепче, чтобы не поскользнуться на мокрых камнях и начинает говорить: И всё, что мы привыкли выдавать за боль, Уйдёт за ним. Как ты. Без слов, спокойно и легко. Как ветер, с запахом твоих волос, Легонько шевельнув в душе воспоминания… И слёз поток, скатившихся с лица, за ним во след, Наполнит до краёв твой океан забвенья, Чтоб, испарившись, вновь о жизни помечтать…