***
Утром Дин проснулся первым. Его рука немилосердно болела, напоминая, что с утренними водными процедурами придётся подождать. Он попытался пошевелить рукой, но резкая боль прострелила до самого плеча. Она была сильнее, чем прошлой ночью, даже сильнее, чем все предыдущие раны. Дерьмо! Он почти не спал ночью, из-за этой боли. Перестань быть ребёнком, Винчестер! Младший брат заворочался во сне, и Дин прошептал ему на ухо: — Сэм, ты не спишь? — Нет. — Сэмми, ты можешь кое-что для меня сделать? — Что? — всё ещё сонно спросил мелкий. — Можешь принести один из тех пакетов, в которые заворачивают кубики льда? Он мне нужен. — Конечно, Дин. Сэм соскользнул с кровати и убежал за дверь. Дин попытался сесть, помогая себе одной рукой, опасаясь неизбежного. Он должен рассказать отцу о его травме, мешок со льдом вряд ли поможет. Пошло всё к чёрту! Мелкий вернулся с пакетом льда, и Дин обернул его вокруг своего запястья. Сначала он ощутил лишь жуткий холод, но потом боль немного уменьшилась, сменяясь с оглушительной на терпимую. Отец не раз говорил, что надо повышать порог боли, это необходимо для охотника. Это означало, что ты должен продолжать охоту тогда, когда другие будут вопить, прося обезболивающее. Прекрасно! Его запястье было сломано, и его сломанные кости причиняли боль. Но Винчестеры должны делать то, что необходимо, ведь по-другому нельзя, не так ли? Именно так! — Дин, расскажи об охоте, — глаза младшего брата светились от волнения, ведь Дин сделал великое дело. Иногда, тяжело было держать планку старшего брата, который всегда должен быть сильным, правым, всегда быть рядом со своим младшим братишкой. Иногда, это так тяжело. — Эй, парень, как ты себя чувствуешь? — голос отца спас его от ещё одной лжи. Джон стоял в дверях, улыбаясь и сияя глазами, наблюдал за своими мальчиками. — Папа, я должен тебе кое-что сказать. — Что случилось? Тебе плохо? Ты очень бледный. Ты вообще спал? — Немного. — Чёрт возьми, просто скажи это, ничего не изменишь. — Папа, кажется, я вчера сломал запястье. — Что? — отец в два шага преодолел расстояние от двери. — Почему ты не сказал? Дай гляну. Дин снял мешок со льдом с руки и протянул её отцу. Джон аккуратно взял его опухшее запястье и осмотрел. — Сильно болит? — Да. — Дин поморщился, пытаясь подавить крик, готовый сорваться с губ. — Конечно, оно сломано. Дин, о чём ты думал? — обеспокоенный тон быстро сменился разочарованным. — Почему ты не сказал вчера? — Я надеялся, что ошибаюсь. Прости, отец. — Одевайся, мы едем в больницу. — Разве ты не можешь его просто зафиксировать? — умолял Дин. — Перелом слишком сложный. — Нежность ушла из его тона, теперь командование взял сержант. — Сэмми, одевайся, ты тоже едешь с нами. Дин, в следующий раз, ты сразу должен мне сказать о травмах. И прижми лёд, он должен помочь уменьшить опухоль. — Да, сэр. Дин выскользнул из постели и схватил свои джинсы с пола, пытаясь понять, как одеть их одной рукой. — Давай помогу, — сказал отец, натягивая их на него. — Спасибо. Папа, извини, — повторил Дин. Когда отец ответил, то его голос был как наждачная бумага. — Я не знаю, о чём ты вообще думал. — Я не хотел, чтобы ты злился, — мягко ответил Дин и пожалел, что вообще открыл рот, как только увидел, глаза отца. Джон просто уставился на своего старшего сына, потеряв дар речи. Неужели я так ужасен, что мой сын боится сказать мне, что он сломал проклятое запястье? — Я не хотел тебя разочаровать, я не… Я надеялся, что ошибся, но… — Дин пытался хоть как-то оправдаться. — Сэмми, ты готов? — грубо спросил Джон. — Ага. — Пошли.***
Типичная больничная бюрократия. Формы в трёх экземплярах, копии карт страхования, подделка, конечно, Милтон Абернати и его двое молодых сыновей, ждущие уже столько времени. Ведь зачем спешить? Наслаждайтесь видом, сидите, стойте, ходите. И не смейте помирать, пока не дождётесь врача. Не портите статистику. И снова вопросы, и снова ждите. Дин знал их игру: разделяй и властвуй. Посмотрим, совпадёт ли история ребёнка с историей старика. Он уже попадал в такие ситуации раз или два. Проверяют, нет ли насилия в доме, почему в поношенной одежде? Они выглядят сытыми, но никогда не угадаешь. Какие-нибудь необъяснимые синяки? Что случилось с другим ребёнком? Старший мальчик, кажется, присматривает за младшим, очень защищает. От чего он его защищает? Затем осмотр и ещё больше вопросов. Как это произошло? Когда? Похоже, прошло уже двенадцать часов с момента перелома, почему не обратились раньше? Проклятье! Просто оставьте меня в покое! — Успокойся, ребёнок. Рентген, болеутоляющие средства и неизбежное фиксирование костей. Никаких слёз, просто сидит весь напрягшись. Этот парень невероятно переносит боль, — как обычно думают врачи. Могу я уже пойти домой? — Дин, расскажи мне ещё раз, как это случилось? — Я упал. Конец истории. Могу я уже уйти домой? — Конечно, мне просто нужно поговорить с твоим отцом о твоих лекарствах. Мы увидимся снова через шесть недель. Ага, как же, думаете, будто мы будем здесь через шесть недель?***
Снова моросит дождь. Опять холодно, хоть и не так, как на горе, но достаточно, чтобы продрогнуть до костей. И это заставляет мечтать о зиме в Аризоне, с её пальмами и кактусами, вместо Колорадо, где снег может пойти в любой момент. Какая польза от этого снега? Как будто мы можем кататься на лыжах или сноуборде всё время. Я никогда не лепил снеговика. Боже, я даже на санках ни разу не катался. — Кто хочет мороженого? — спросил отец, видимо, пытаясь сделать хоть что-то обычное для сыновей. — Холодновато для мороженого, пап. — Точно, — рассеянно ответил Джон. Повернувшись к сыновьям, он спросил: — Что же тогда? Называйте всё, что вы захотите. Сэмми посмотрел на Дина с нетерпением, семейные прогулки были редким удовольствием и обычно происходили тогда, когда папа пытался заслужить прощение за какой-то проступок. Сэмми понятия не имел, что папа сделал на этот раз, но надеялся извлечь из этого выгоду. Он не понимал, как покупка чего-то может заслужить прощение, но прогулка звучала привлекательно. Дин просто посмотрел в окно Импалы на гору, вспоминая… — Итак, что вы хотите? Дин? Сэмми? — Не важно, пап, Сэмми, выбирай. Трудное решение для шестилетки. Он был многого лишён и не знал даже, что можно выбрать. — Дин, я не знаю. Что нам выбрать? — Как насчёт пиццы, Сэмми? — Пицца! Да, папа, давай пиццу. — Хорошо, значит, пицца. Дин надеялся, что отец не вспомнит его слова про грипп. Ведь если бы это был грипп, он вряд ли смог бы есть пиццу. Хотя, он ведь сказал, что просто что-то не то съел. Главное, чтобы всё, что он съест сейчас, удержалось в желудке.***
CheesePizza. Как унизительно! Дин поклялся, что, если этот гребаный урод в костюме мыши приблизился к нему, он ему врежет. Боже! Его угрожающие взгляды наверно подействовали, потому что этот слабоумный быстро пропустил Винчестеров к столу. Хорошо, потому что даже Сэмми был напуган этим уродом, никогда не любил клоунов или взрослых мышей в больших бейсболках. Отец выглядел рассеянным. И только Сэмми, казалось, наслаждался этой маленькой прогулкой, правда, пока мышь оставалась на другой стороне комнаты. У Джона был хороший аппетит, да и у Дина был растущий организм, а Сэмми, ну, он просто любил пиццу, поэтому они быстро всё съели. Тем более уже было время обеда, всё утро и начало дня потрачено впустую в травмпункте. Джон вытащил из кошелька пять долларов, чтобы разменять на игрушечные жетоны. Глаза Сэмми расширились и загорелись энтузиазмом. — Дин, ты хочешь поиграть? О-о-о, у них есть карусель, ты хочешь пойти на неё? — Мне всё ещё не очень хорошо от лекарств. Так что иди сам, а я буду рядом. Идёт? Шесть лет, хороший возраст, подумал Дин. Хороший для Сэмми. У меня такого не было, когда снова начал говорить, когда всё ещё снились кошмары, всё ещё помня всё в мельчайших подробностях все звуки… запах. Боже! Почему я всё ещё держу это у себя в голове? Надо просто отпустить… Хороший возраст для Сэмми. Он всё ещё верит во что-то, всё ещё думает, что мир в порядке, пока папа или я с ним. Немного разбирается в этом дерьме, но не очень. Не очень. Так и должно быть, нужно постараться, чтобы он был ребёнком как можно дольше. Он заслуживает этого. По крайней мере, пока. — Кто хочет последний кусок? Если никто не собирается, он исчезает, исчезает… — отец схватил последний кусок пиццы с вымученной улыбкой, он пытался казаться весёлым. — Дин, ты уверен, что не хочешь поиграть в какие-нибудь игры? Думаю, у меня есть ещё несколько баксов. — Нет, спасибо, папа. Не слишком-то удобно играть одной рукой, лучше сохрани их на потом, когда я смогу играть. — Ты в порядке, сынок? — Просто устал, это был долгий день. — Тогда нам лучше поехать домой. Сэмми, давай отвезём твоего брата домой, ему нужен отдых. Сэм уже стоял у их стола, смотря широко открытыми глазами, его мягкий голос срывался от беспокойства. — Дин, ты заболел? — Нет, Сэмми, просто устал, со мной всё будет в порядке. — Дин успокаивающе улыбнулся, но по усталым глазам и поникшим плечам было понятно насколько он измучен. — Приедем домой, и я дочитаю нашу историю перед сном. Как тебе? — Его глаза посветлели, когда его младший брат ответил своей сияющей улыбкой. — Отлично, — улыбка была как звезда в небе Колорадо в ясную лунную ночь. И это всё, что нужно Дину, чтобы поднять его настроение. Сэмми только что повлиял на него, как маленький кусочек рая, предназначенный только для Винчестера. Трудно поверить, что они заслуживают такого подарка, но как кто-то может устоять перед этой улыбкой?***
Почти семь часов вечера, и Дин был готов дочитать историю Сэмми и лечь спать. — Дин, ещё рано, я не хочу спать. — Я знаю, Сэмми, прости. Слушай, я прочту тебе эту историю, а потом ты можешь не ложиться, но мне нужно поспать. Как тебе такая сделка? — По рукам! Дин стащил джинсы и забрался в постель, гипс был неудобный и жутко бесил, но обезболивающие притупляли боль, и скорее всего именно из-за них хотелось спать. Сэм забрался на своё обычное место, под боком у брата, словно сиамский близнец. Он схватил выбранную книгу с тумбочки и открыл страницу, на которой они закончили прошлой ночью. Дин снова читал, а младший брат переворачивал страницы. Мелкий внимал каждому слову, которое говорил его брат, следя за словами на странице. Он даже поправил его, когда Дин пропустил целый абзац, лекарства сделали его вялым. Наконец, когда казалось, что Дин скоро заснёт, вмешался отец. — Я думаю, хватит на сегодня, да, Сэмми? Или как насчёт того, чтобы я дочитал историю? — Всё в порядке. Дин может дочитать завтра вечером, — сказал Сэм, отпуская отца и не понимая, что, возможно, в другой вселенной папы действительно читали своим сыновьям. Но для Джона все было просто как дважды два: я могу подождать Дина. Затем Сэмми вскочил и крепко обнял Дина, быстро чмокнув его в щёку, старший брат нежно обнял его в ответ и потрепал мелкого по голове. — Спокойной ночи, Сэмми, сладких снов. — Я люблю тебя, Дин, — а затем вызывающе: — Но не собираюсь сейчас спать, ещё слишком рано. — Я знаю, ляжешь попозже, идёт? Я люблю тебя, братишка. Так легко, так естественно. Только любовь, объятия, поцелуи. Джон задавался вопросом, как они стали настолько близки, две части одного целого. Его сыновья. Джон знал, что вместе они смогут победить всё, что угодно. Сэм выбежал из комнаты, выторговав, что он может не спать до восьми тридцати и смотреть по телевизору мультики. Джон перевёл взгляд с усталого сына на книгу, лежащую на тумбочке рядом с кроватью. Бэмби, разве это не ирония? — Может быть, тебе стоило почитать ему другую книгу, какую вы там выбрали? Винни? — Зачем? Он хотел прочитать эту. — У тебя всё в порядке с этим? — Почему ты спрашиваешь? — Я просто подумал… — Что? — Я не знаю, просто подумал, может быть… — Это просто чёртова книга, пап, просто история. — Знаешь, Дин, твоя мама была бы недовольна, что ты ругаешься. Эти слова заставили Дина похолодеть. Чёрт возьми, пап, зачем ты это сказал? Чёрт возьми, Джон, какой дурацкий комментарий. Тишина повисла в комнате, холод заполнил её, оба, и отец, и сын, застыли, вспоминая вещи, которые лучше оставлять в прошлом, потому что они приносят слишком много боли. Боли, которую невозможно выдержать. Джон первым пришёл в себя, он знал, как сдерживать свои эмоции, как можно преодолеть боль и жить дальше. — Тебе лучше отдохнуть. Увидимся завтра утром. Дин медленно поднял глаза и, посмотрев на отца, тихо сказал: — Спокойной ночи, папа. Дин лежал в темноте, думая теперь не только о карих глазах, а ещё и о зелёных. Глаза — это всё, что он получил от мамы. Когда он впервые услышал это, то закрывал глаза всякий раз, когда проходил мимо зеркала, не желая видеть в отражении её взгляд. Слишком больно. Он всё ещё помнил старых друзей своей мамы, которые, пытаясь быть добрыми после пожара, рассказывали ему, как выглядела его мама, какие у неё были глаза, красивые светлые волосы, её веснушки… что она всегда будет с ним. Разговоры причиняли боль. Как я должен жить с этим? Что должен был понять четырёхлетний ребёнок? Однажды отец застал его, когда он судорожно тёр лицо полотенцем, переносица была красной и в крови, щёки тоже покраснели. Какого чёрта ты делаешь? — спросил отец. После этого был жгучий антисептик, который заставлял глаза слезиться, царапины заживали почти три недели. И примерно столько же времени Дину понадобилось, чтобы признаться, что он пытался стереть мамины веснушки. Прошло много лет, и он научился спокойно принимать сходство, хотя иногда ему казалось, что его отцу больно смотреть на постоянное напоминание о той, что любимая жена ушла и никогда не вернётся, а у него осталась только плохая копия. Сэмми больше походил на Джона, и это было благословением, потому что отец вряд ли выдержал бы ещё одно напоминание о погибшей любимой. Но правда в том, что мама никогда не исчезала, она всегда была в сердце Дина и мыслях, и ему нравилось, что она была с ним. Когда он был напуган и в отчаянии, нуждался в её любви и поддержке, она приходила к нему и успокаивала, шепча нежные слова утешения или тихо напевая знакомую мелодию. Там, в те заветные моменты, когда он больше всего нуждался в ней, она появлялась в его сердце, просто вне поля зрения или понимания, чтобы вести его через боль. Он понимал, что это не реально, но тем не менее, он знал, что спокойствие придёт к нему, как только он почувствует её успокаивающее присутствие, и он знал, что она была рядом, наблюдала за ним. Боже, мама, я так по тебе скучаю. А бывало и другое время, когда Дин понимал, что она действительно ушла, и боль была слишком сильной, чтобы справляться с ней. В те времена он бежал от воспоминаний и погружался в какой-то ложный сон или иллюзию. Он жил в своей фантазии, потому что жить с правдой, было слишком ужасно. В те времена отрицания он избегал зеркал. На протяжении многих лет он понял, когда боялся или сомневался в своей способности продолжать жить дальше, он думал о маме, и это придавало ему решимости. Он всегда старался изо всех сил быть храбрым, оставить в стороне свои заботы и страх и быть сильным, каким она хотела бы его видеть: заботиться о Сэмми, заботиться о папе… чтобы его семья была в безопасности и вместе. Я так хочу, чтобы она гордилась мной. Мне это нужно. Поэтому Дин каждый день думал о ней и старался быть храбрым. Он старался быть мужчиной, которого мама ожидала увидеть. Сэмми зависел от него. Папа зависел от него. Он знал в своём сердце, что мама хотела, чтобы он был храбрым и сильным. Дин запер боль в своём сердце и боролся с ней. Он был Винчестером, и он был охотником, солдатом в войне отца. Он похоронил свои эмоции в тёмном уголке своего сердца, где застыли боль и страдания, которые не оставят его в покое, похоронил их глубоко среди обид и ужасов, в черной зловещей пещере его сердца.