Трудно любить бога

Питер распахнул глаза и тут же в ужасе подскочил на кровати, выпутываясь из цепких объятий мирно спящего Локи. Чёрт возьми, что с ним вчера было?! Тело ныло, словно он всю ночь таскал тяжеленные мешки, а голова попросту раскалывалась. Учитывая последний запомнившийся из вчерашнего вечера эпизод — разбредшиеся по залу Мстители, занятые разговорами друг с другом, и он, в одиночестве сидящий у барной стойки, заставленной недопитыми коктейлями, будто магнитом притягивающими к себе взгляд — можно было сделать вывод: вчера Питер здорово напился. Впервые в жизни. И его вполне устроил бы такой поворот событий (в семнадцать-то лет уже не зазорно иметь подобный опыт), если бы не одна маленькая деталь — две минуты назад, открыв глаза, он увидел перед собой не клочок голубых обоев, которыми были оклеены стены его спальни, а копну чёрных как смоль волос. И выглядывающий из-под этой копны кончик носа. А потом он вскочил, с трудом освобождаясь от обнимающих за плечи длинных рук, забился в дальний угол кровати, поближе к стене, и отчаянно запаниковал. Потому что объяснение этому внезапному пробуждению в чужой кровати после первой в жизни пьянки было только одно. Они с Локи переспали. Питер тихонько взвыл и вцепился руками в волосы. Что же он наделал?! Наверное, сам вчера приставал к богу, вешался на шею и в итоге попросту вынудил заняться сексом, ведя себя высшей степени неадекватно. А в постели наверняка был просто ужасен, ещё бы, в первый раз, да по пьяни… Господи, Питер, до чего ты докатился?! Паника постепенно захлёстывала мальчика, руки начинали мелко трястись, а из глаз готовы были политься слёзы. Мысли о том, как теперь вести себя с Локи, приводили Питера в настоящий ужас — как он сможет смотреть ему в глаза и спокойно общаться как в последние две недели, зная, что Бог видел его в таком состоянии? Да и сам Локи, наверное, теперь не захочет иметь с незадачливым подростком ничего общего, разорвёт сложившиеся отношения, будет презирать всю оставшуюся жизнь… У Питера начиналась натуральная истерика. Он дрожал как осиновый лист с ног до головы, давясь слезами, и с каждой секундой накручивал себя всё больше. Чёрт, чёрт, чёрт, каким же надо быть идиотом, чтобы так внаглую навязаться в любовники к человеку (поправочка — богу), который не испытывает к тебе абсолютно ни-че-го! Пошатываясь, мальчик соскользнул с широкой постели и, чуть хромая, заковылял к ванной комнате. Остатки здравого смысла подсказывали, что нужно срочно найти какое-нибудь успокоительное, пока крышу не снесло окончательно. Потом-то он, конечно, придумает, как поступить дальше, может, даже, честно и прямо извинится перед Локи и со всей возможной стойкостью постарается сохранить прежнее общение, но сейчас нужно просто как можно скорее принять какие-нибудь таблетки, пока его не настигла очередная паническая атака. *** Впервые это произошло, когда тётя Мэй сообщила ему о смерти дяди Бена. Питер тогда не заплакал, не стал кричать, биться в истерике и стучать по полу кулаками — он просто привалился к стене, потеряв равновесие, медленно съехал по ней вниз и сжался в крохотный комочек, обхватив себя руками. Мэй присела рядом, еле ощутимо поглаживая по плечу, шепча что-то успокаивающее, а Питер вдруг резко дёрнулся, открыл рот, и понял, что не может вдохнуть. Он до сих пор помнил тот всепоглощающий ужас, что охватил его тогда. Отчаянные попытки сделать вдох приводили лишь к тому, что воздуха становилось всё меньше, голову будто сжали в тисках, лёгкие горели огнём, а на заднем плане надрывно кричала тётушка, пытаясь понять, что происходит с племянником. Спас его, как ни странно, внезапный телефонный звонок, так резко переключивший на себя всё внимание, что паническая атака, не имея эмоциональной подпитки, сама собой сошла на нет. О том, что это была именно она, мальчик понял уже потом, а тогда, осознав, что всё позади, изо всех сил прижался к тётушке и наконец разрыдался. Так они и сидели в обнимку, привалившись к холодной стене, пока Питер, наплакавшись, не задремал у неё на руках. *** С тех пор панические атаки случались у Питера с завидной периодичностью. Стоило мальчику расстроиться или переволноваться чуть сильнее, чем обычно, он тут же начинал задыхаться. Со временем приступы случались всё реже и реже, в последние два года вообще почти сошли на нет, но страшный стресс после эпизода в лифте пробудил, казалось, окончательно ушедшую на покой болезнь. И сейчас, совершенно растерянный, сбитый с толку, ничего не соображающий после выпитого вчера алкоголя, Питер чувствовал — оно приближается. Скоро его накроет с головой, и нужно срочно найти какие-нибудь таблетки, потому что собственные остались в ящике стола его спальни несколькими этажами ниже. Всё больше паникуя, мальчик ввалился в ванную и зашарил по полкам в поисках аптечки. Руки дрожали всё сильнее, глаза застилала какая-то пелена. Вот, наконец! Питер схватил с полки бело-розовую баночку, трясущимися пальцами откручивая крышку. На ладонь упало несколько продолговатых жёлтых таблеток, которые юноша, давясь, просунул в рот. Всё. Теперь всё будет хорошо. Через несколько минут это пройдёт, и он сможет… Додумать, что он сможет, Питер не успел — ноги внезапно подкосились, виски прошила резкая боль, в глазах потемнело, внутренности скрутились в тугой узел. Теряя сознание, Питер вдруг с отчётливой ясностью вспомнил, что его таблетки, хоть и хранились в похожей баночке, были круглыми, а не продолговатыми. И пахли совсем по-другому… Последним, что мальчик увидел, прежде чем всё вокруг заполнила тьма, был вбегающий в ванную Локи, круглыми от ужаса глазами уставившийся на рассыпанные по полу таблетки.