<…>
Лили почти не помнит себя человеком, не помнит себя пятнадцатилетней девочкой. Она не помнит, как впервые применила свою магию, как осваивала ее, как училась управлять и направлять только во благо. К сожалению, только во благо получалось далеко не всегда. Но это было давно, и Лили просто старается не вспоминать об этом. Она не знает, зачем остановилась перед открытой комнатой Хоуп, просто невольно обратила внимание на то, с каким напряжением та сидела на полу перед простой свечой. Лилит слабо улыбается: как же ей знакомо это чувство, когда ты можешь своей силой свернуть горы, но зажечь простую свечу — увы, увы. С этой проблемой ей долго пришлось справляться… — Эй, — мягко произносит Лили, и Хоуп почти вздрагивает, а потом резко поднимает голову, глядя на нее. Паркер неторопливо входит в комнату, с небольшим интересом ее разглядывает, а потом возвращает свое внимание Хоуп и опускается перед ней на карточки, уперевшись локтями в бедра и сплетя свои пальцы. — Со свечой дружба не складывается? Хоуп слабо улыбается и с какой-то неловкостью опускает взгляд. — Стыдно даже, — говорит она и тяжело вздыхает. — Я могу творить такие заклинания, которые некоторые взрослые не могут, а свечу зажечь… — Представляешь, — Лили усаживается на пол и скрещивает ноги, — я в твоем возрасте столкнулась с той же проблемой. Мне свеча никак не поддавалась. Я смогла зажечь ее только в шестнадцать, но я тогда так отчаялась, что даже не обрадовалась этому. У меня был приемный отец, и он говорил, мол, ничего страшного, но мне все равно было обидно. Даже тогда, когда у меня получилось. Хоуп на Лили поднимает удивленный взгляд. — Почему? — Потому что в тот момент, когда гадкая свеча поддалась, мне это было уже не нужно. — Паркер вздыхает. — Но я могу дать тебе совет. Расслабься. Ты слишком напрягаешься. Это же просто свечка, а не враг, которого ты должна сжечь. — Врага сжечь легче. Сказать, что Лили удивлена — значит ничего не сказать, потому что слышать такое от пятнадцатилетней девчонки — дико. Хотя, судя по рассказам Кола о Клаусе, слышать такое от его дочери — наверное, неудивительно. Почти. — Уже практиковала? Хоуп усмехается, откидывается назад, упираясь в пол ладонями, и, изогнув дугой бровь, смотрит на Лили. — И это ты спрашиваешь у дочери Клауса Майклсона? Лили мягко улыбается. — Хоуп, я знаю твоего отца только со слов Кола, так что да, я спрашиваю это у дочери Клауса Майклсона. Ну просто… в твоем возрасте я сжигала только чучело, потому что отец не разрешал мне использовать свои способности в более серьезных целях. Это было обидно. Хоуп поджимает губы и вновь смотрит на свечу, а Лили понимает, что мысли девочки опять заняты проклятущей свечой и маленьким огоньком, который она не может зажечь. Паркер снова улыбается: глядя на маленькую Майклсон, она совсем чуть-чуть, но вспоминает, какой была в детстве, какой была, когда была еще человеком, и это — странное чувство, вслед за которым пришло чувство еще более странное — помочь. А желание помочь кому-то у Лили возникает очень и очень редко. Лилит щелкает пальцами — свеча перед Хоуп начинает гореть, и Майклсон, резко подняв голову, вновь смотрит на ведьму; после следующего щелчка свеча тухнет, и Хоуп тяжело вздыхает, но с Паркер глаз не отводит. — Расслабься, Хоуп, — мягко произносит Лили. — Если тебе так будет легче, то представь, что свеча — это тот самый враг, которого ты должна сжечь. — Не смешно. — Я не смеюсь. Хоуп снова вздыхает. — Ты ведь учишься в школе? — задает вопрос Лили, в ответ на который Хоуп утвердительно кивает. — Тогда представь одноклассника, который раздражает тебя больше всего, и просто… Лилит даже вздрагивает, когда свеча резко начинает гореть, а потом губы сами собой растягиваются в широкой улыбке. Ошарашенная Хоуп медленно переводит взгляд округлившихся глаз на Паркер и встречается с ее довольным. Лили пожимает плечами, мол, делов-то, а радости Хоуп просто предела нет. — Получилось! — восклицает она, а затем вдруг голову поворачивает в сторону входа. — Папа, ты видел?! Это наконец-то свершилось! Лили резко в ту же сторону поворачивает голову и с Клаусом пересекается взглядами, а он стоит, плечом на дверной косяк оперевшись, и Паркер задается вопросом: как она не услышала его приближения? На лице первородного — выражение довольства какого-то, словно он нашел то, что искал, а Лили, неожиданно даже для себя, смущается и отворачивается, вперив взгляд в уже потухшую свечу. — Фрея определенно будет гордиться тобой, милая, — мягко говорит Клаус. — Спасибо, что помогла, Лили, — вслед за этим произносит Хоуп. — Ну что ты, — негромко отвечает Лилит. — Нужно было всего лишь мысленно прибить раздражающего одноклассника. — Она поднимается на ноги и снова смотрит на Клауса, он — на нее, а Паркер вновь хочется отвернуться, только бы взгляд на себе больше этот не чувствовать. — Наверное, я… — Я пришел как раз за тобой, — бесцеремонно перебивает Клаус и на уничтожающий теперь взгляд отвечает усмешкой. — Фрея попросила. Лили не думает — сразу с места срывается, когда Майклсон только начинает отходить.<…>
— Я даже не слышала, как ты к двери подошел. Давно стоял там? Клаус молчит: он в своих раздумьях каких-то, но все же то, что сказала ему Лилит, он услышал и даже усмехнулся снова. Паркер закатывает глаза: видимо, усмешка — это то, что носит Клаус двадцать четыре часа без выходных и перерывов на обед. Лили решает больше ничего не говорить: вряд ли она дождется ответа. Поэтому она следует примеру Майклсона и уходит в свои мысли, задаваясь вопросом, зачем она понадобилась Фрее. Хотя, пожалуй, ответ очевиден: Люсьен и Себастьян, а у Лилит от этого сердце до боли сжимается: меньше всего на свете она хочет встретиться с ними, но, как говорится, чему быть, того не миновать; но Лили, словно трус, лучше бы сбежала. — Я стоял в дверях достаточно, чтобы увидеть, как ты общаешься с Хоуп, — заговаривает внезапно Клаус, заставляя Лили резко повернуть к нему голову и посмотреть на него. Паркер не сразу понимает, о чем он говорит, но, когда до нее наконец доходит, она спрашивает: — Не понравилось? — Ну что ты, — улыбается Майклсон. — Как раз напротив. Тебе стоило поговорить с ней несколько минут, чтобы она наконец смогла заставить свечу гореть. Это дорогого стоит, знаешь ли. — Ерунда, — пытается возразить Лилит. — Нет, Лили, — слишком резко отрезает Клаус, и всякая усмешка исчезает с его лица. — Не ерунда. Ты говорила с ней так, как будто у тебя самой были дети. Теперь приходит время Лили усмехаться. Только не так, как Клаус — весело, непринужденно, — а совсем наоборот: с тоской и болью. — Наверное, были. Ничего не успевая сказать в ответ, Клаус входит следом за Лили в гостиную, где уже находятся и братья, и сестры. Майклсон решает все вопросы для его новой знакомой оставить на потом и первым делом знакомит ее с Ребеккой, а младшая сестра относится к Паркер несколько скептично. Впрочем, она ко всем, кто не ставит целью своей жизни любой ценой убить Кола, относится скептично, поэтому Клаус нисколько не удивляется. — Лил, ты где пропадала? — подает голос Кол, и Лили вздыхает. — Болтала с твоей племянницей, — едва сдерживая внезапно накатившее раздражение, отвечает она. Кол замечает это раздражение, и оно совершенно ему не нравится — это заставляет его нахмуриться. — Можешь тоже попробовать. — Так, — прерывает их Фрея, становясь внезапно рядом с Лили. — Лили, тихо. Я твое раздражение за версту чую. — Она замечает, как Кол вдруг переводит на нее взгляд, но продолжает смотреть на Лилит. — Я тебя позвала, потому что у меня плохие новости. — Кто бы сомневался. — Паркер фыркает и скрещивает руки, пристально глядя на Фрею. — По другой причине и от Клауса звонка бы не было, а мы с Колом до сих пор бы катались по Европе. Фрея молчит всего несколько секунд, но Лили кажется, что намного, намного дольше. — Предки переходят на сторону Себастьяна и Люсьена, поэтому у нас проблемы. Большие. — Майклсон наблюдает за тем, как у Паркер становится такое выражение лица, словно ее со всей дури ударили по лицу. — И ты нужна мне как никогда, Лили. Лилит нервно сглатывает и чувствует, как ее невольно пробирает дрожь. — В таком случае, — едва слышно говорит она, — никаких больше возражений. В следующую секунду Лилит исчезает из гостиной, будто и не стояла тут.