<…>
Кассандра садится на серые ступени и смотрит на ошарашенную дочь со слабой улыбкой. Ей так нравится, какой стала Лилит: сильной, ни от кого не зависящей, смелой… именно такой, какой она всегда хотела видеть свою дочь. Лили смотрит на нее огромными глазами и не может поверить в то, что на самом деле видит маму. Как будто она жива. — Жаль, что я не могу обнять тебя, дочка, — говорит Кассандра, и улыбка ее почти меркнет, а глаза Лилит становятся полны слез, которые она изо всех сил пытается сдержать, как и затолкать глубже ту боль, что появилась при виде матери. — Я счастлива видеть тебя. Лили теряет всякую способность говорить и все свое спокойствие: она, не сводя взгляд с матери, падает на колени, а все попытки забить боль терпят крах, как и попытки сдержать слезы. Лилит плачет. Лилит впервые за свою жизнь плачет. — Ну что же ты, девочка моя, — тихо произносит Кассандра. — Не проливай зря слезы. — Не… — начинает говорить наконец Лили, но заикается. — Не проливать… мам… ты… — Прости, если я напугала тебя, — вновь улыбается слабо мать, и ей до дрожи хочется коснуться дочери, но нельзя, не может, никак. — Просто мне необходимо поговорить с тобой. Лилит снова молчит. Боится: если говорить опять начнет, расплачется навзрыд, а этого она хочет меньше всего. — Фрея уже сказала, что ведьмы потустороннего мира переходят на сторону Себастьяна Дьюара, а тебе их мощь прекрасно известна, — продолжает Кассандра. Она с виду кажется спокойной, но внутри у нее — бушующий ураган, и ведьма не знает, как усмирить его. — Однако переходят не все. — Тут она вдруг усмехается, и Лили хмурится. — Мы разделились на два лагеря. Один — за Себастьяна, другой — против. Те, кто за, всего лишь ведутся на сделку, но это — беспросветная глупость. Себастьян хочет, чтобы они одарили его невиданной мощью, сделали первородным вампиром, но много сильнее, а взамен обещает смерть Майклсонов. Всех. Без исключения. Потому что испокон веков предки питают к ним лютую ненависть. Но те, кто против… В основном — это те, кто, вопреки всему, становился другом этой семье, те, кто знал и кто помнит другую сторону Майклсонов, и мы не желаем им смерти, мы хотим помочь им всеми своими силами, потому что они дороги нам, а тех, кому они все еще важны, можно сосчитать на пальцах одной руки. Кассандра замолкает, чтобы дать Лилит переварить полученную информацию. Она почти успокаивается, стирая влагу со щек рукавом куртки. В голове ведьмы крутятся два вопроса, и она не знает, какой задать первым, какой из этих вопросов важнее, но все же спрашивает: — Почему ты находишься в списке этих людей? Лили садится на землю и скрещивает ноги, упираясь локтями в колени, сплетая бледные пальцы и не сводя с матери глаз. — Мне посчастливилось подружиться с Элайджей, — улыбается Кассандра. — Он стал для меня таким же лучшим другом, каким сейчас для тебя является Кол, которому мне порой хочется свернуть шею, но об этом как-нибудь потом. После того, как завязалась дружба между мной и Элайджей, цепью за ним потянулись остальные: Никлаус, Ребекка, Финн, но, правда, отношения между мной и Колом совсем не заладились. Мы постоянно ругались, потому что его характер просто выводил меня из себя. Потом Элайджа, конечно, призвал нас к благоразумию, и мы стали держать нейтралитет. Первые два дня. Но затем мы все равно продолжили цапаться. Лилит улыбается против воли. — Немудрено, — говорит она. — У Кола тяжелый характер. — И потому мне непонятно, как ты умудрилась подружиться с ним, — отвечает Кассандра. — Он невыносим. — Просто между нами есть то, что должно быть между двумя лучшими друзьями, — понимание, — пожимает плечами Лили. — А вы… просто не поняли друг друга. Между ними виснет тишина, и Лили опускает голову, а Кассандра не перестает смотреть на нее. Улыбка на ее губах как-то гаснет, и она слегка хмурится, наблюдая за дочерью. — Мам, ты… говорила, что предки переходят на сторону Себастьяна, — Лилит резко вскидывает голову и смотрит на мать, — но ведь с ним еще и Люсьен. — Я знаю. — Почему ты тогда говоришь только про Себастьяна? Кассандра поджимает губы и впервые отводит взгляд, но потом снова возвращает его дочери. — Потому что Люсьен не враг, Лилит. Я не могу сказать большего. Он сказал, что сам все объяснит тебе. — Он говорил с тобой? — Да. — Внезапно Кассандра настораживается и резко поднимается на ноги; она выглядит так, словно к чему-то прислушивается, и Лилит это совершенно не нравится. Она встает вслед за матерью и тоже прислушивается, но не успевает услышать решительно ничего, как мама вновь заговаривает: — Тебе нужно идти. Кол здесь. И Ребекка. Вероятно, пришли за тобой. Вот только Лили совсем не хочет уходить. Она бы и говорила, и говорила, и говорила с матерью часами и днями напролет, заполняя ту пустоту внутри, что наступила после смерти ее и отца. — Мам, — зовет Лили дрожащим голосом. — Да, родная? — Я смогу вернуть тебя? Кассандра понимает. Она прекрасно все понимает и так улыбается, что у Лили сердце от боли сводит. — Прости, солнышко, но нет. Мне жаль. А теперь иди. Возможно, я снова свяжусь с тобой. Иди, дочка, не своди Кола с ума еще больше. — Лил! Лилит резко оборачивается, когда слышит голос Кола, а потом поворачивается к тому месту, где каких-то пару секунд назад стояла мать, и не обнаруживает там ее. Ей кажется, что у нее в груди вновь что-то обрывается, и хочется снова на колени грохнуться, и хочется разодрать грудную клетку, чтобы ничего не чувствовать. Лили даже не понимает, что опять плачет, что всхлипывает так громко, отчего кажется, будто весь мир это слышит, что вновь на колени опускается, низко склонив голову и спрятав в ладонях лицо. Она не слышит шагов быстро приближающегося Кола; он в одно мгновение оказывается рядом, опускается на землю и прижимает подругу к себе. Майклсон ее такой разбитой за все почти четыреста лет никогда не видел, и его это просто с ума сводит, потому что он не знает, как сделать так, чтобы ей стало легче. — Лил, тише, — шепчет Кол, крепче обнимая Лили и зарываясь в ее волосы носом. — Я здесь. Все хорошо. Все хорошо, Лил. Вот только Лили это совсем не утешает.<…>
— Да, — улыбается Клаус, — твоя мама была замечательным человеком. Лили мрачно хмыкает: ей-то этого узнать как следует не удалось. Она пустым взглядом смотрит перед собой, а у Кола от ее вида просто башню сносит; он, сидя рядом с ней, нервно барабанит пальцами по подлокотнику. Раньше бы Лили уже шлепнула его по руке, но сейчас ей на это обстоятельство совершенно до лампочки. Ее голова занята совсем другими мыслями, и мысли эти, Кол дает голову на отсечение, мрачны так же, как и выражение лица Лилит. В конце концов Паркер смотрит на Фрею, и та почти догадывается, о чем думает подруга. — Я хочу убить его, — говорит Лилит, подтверждая догадку Фреи, и поднимается на ноги, — пока предки не сделали его всесильным мудаком. Вот только я не хочу, чтобы в это вмешивались вы. — Неудачная шутка, Лилит, — подает голос Элайджа, облокачивающийся на подоконник. — Убить хотят нас, но нам же нельзя вмешиваться? Лили оборачивается к нему и пристально смотрит, скрещивая руки. Она улыбается той улыбкой, которой улыбалась Кассандра и которая основательно отложилась в памяти Элайджи; той улыбкой, которая Майклсону совсем не по душе. — Если что, на ваши жизни мне плевать с высокой башни, — заявляет Лили. — Я о Коле забочусь. Его жизнь меня волнует намного больше вашей. Впрочем, знаешь, делайте, что вам вздумается. — Она пожимает плечами, равнодушно глядя на начинающего злиться Элайджу, и обходит диван, становясь прямо напротив Майклсона. — Главное — не вмешивайтесь в то, что буду делать я. — А если вмешаемся? — вскидывает насмешливо брови Элайджа, заставляя теперь Лилит раздражаться. — Что же, убьешь нас раньше Себастьяна и Люсьена? — Так, все, — отрезает Кол, резко вскакивая с дивана и вихрем оказываясь рядом с подругой, пронзительно глядя ей в глаза. Она молчит, глядя в ответ, и он тоже скрещивает руки. — Что с тобой происходит? — Все прекрасно, — цедит Лили сквозь зубы. — Будет еще лучше, если ты снова поругаешься со мной. — Лили, прекрати. — С огромным удовольствием, — уже рычит Паркер, отходя от Кола в направлении двери. — Я ухожу. Из этого дома тоже. И поисками дочери и убийством Себастьяна займусь одна. — Лили! — Пошел к черту!<…>
Прошла неделя с тех пор, как Лилит на самом деле, несмотря на уговоры Кола и Фреи, уехала из дома Майклсонов и переехала в одну из новоорлеанских квартир, которую сдал ей показавшийся вполне нормальным человек с именем Уильям Уэйз за приемлемую цену. Впрочем, Лили без всяких сложностей могла применить к этому человеку внушение, чтобы особо не волноваться насчет оплаты, но она давно взяла себе за правило: не внушать без особой необходимости, и поэтому, отдав деньги мистеру Уэйзу, она по-тихому начала обживать новую квартиру. За эту неделю Лили не пересекалась с Майклсонами, даже с Колом, и искала любую информацию, которая могла помочь ей хотя бы с поиском Сидни. Вот только все было тщетно: ни одна ведьма Нового Орлеана не смогла помочь ей, все говорили только, что Сидни скрыта мощным заклинанием. На пятый неудачный день Лилит взбесилась настолько, что швырнула в стену стул, и тот, не выдержав, разлетелся на куски; Паркер с трудом удержала себя от того, чтобы не поджечь жалкие остатки ни в чем неповинного стула. Теперь же Лили сидит в мягком кресле на балконе и опрокидывает в себя третью кружку кофе. Она совсем не спала этой ночью, и настроение вновь находится на отметке «хочу убить все человечество». Лилит вздыхает, глядя на снующих людей внизу, и подпирает ладонью голову, упираясь локтем в подлокотник. Лили слышит приближающиеся к двери ее квартиры шаги раньше, чем незваный гость стучит в дверь. Она хмурится и в следующий миг оказывается прямо перед дверью, вслушиваясь в чужое сердцебиение, совершенно спокойное, но не спешит открывать. — Лили, я знаю, что ты дома, — раздается за дверью голос, и Лилит сразу его узнает, а желание открывать становится еще меньше. — Ты стоишь прямо перед дверью и дышишь так злобно, словно огнедышащий дракон. Паркер продолжает стоять без движения, втайне надеясь, что вампир все-таки уйдет, потеряв всякое терпение, потому что открывать ему решительно никто не собирался. Однако первородный продолжает находиться на том месте, на котором остановился, и терпеливо ждет, пока дверь откроется. — Давай прекратим этот детский сад, — вновь заговаривает незваный гость. — Открой. Поговорим, как двое старых, повидавших виды, вампиров. — Он вновь не дожидается никакого ответа, лишь слышит тихий тяжелый вздох, и сжимает зубы, потому что все-таки его терпение совсем не безгранично, а упрямство ведьмы начинает раздражать. — Лили, я не стану выламывать дверь из внезапно проснувшегося к тебе уважения, поэтому спокойно прошу тебя открыть дверь и впустить меня. Я всего лишь хочу поговорить. Лилит снова вздыхает, закрывает глаза, стоит так несколько секунд, распахивает их и все же тянется к ручке двери, надавливая на нее, и тянет дверь на себя, открывая. В ту же секунду она пересекается взглядом с Клаусом, который заметно оживился, как только Лили открыла ему дверь. Она пристально смотрит на Майклсона и подпирает плечом дверной косяк. — Еще секунд пять, и ты бы все-таки снес дверь? — задает вопрос Лилит, но ее слова звучат скорее как утверждение, а не вопрос. Ей и ответа не нужно: и так все понятно. — Кол всегда говорил, что ты не отличаешься большим терпением. Клаус ухмыляется. — У нас это семейное. Лилит ничего на это не отвечает. — Так ты впустишь меня? — Я бы лучше выпнула тебя отсюда, чем впустила, — совершенно недружелюбно говорит Лили, закатывая глаза. — Но ты ведь не отвалишь просто так? — Конечно нет, дорогуша. Лилит отходит в сторону, пропуская вампира в квартиру, а потом закрывает дверь. Когда она оборачивается, то наблюдает, как Клаус с интересом разглядывает небольшую квартиру, а потом Лили скрещивает руки и делает несколько шагов вперед, подойдя к кухонному уголку, и садится на барный стул. — Так о чем ты хотел поговорить? — нарушает повисшую тишину Лили. Поначалу Клаус ничего не отвечает, продолжая разглядывать квартирку, а потом, вздыхая, садится на спинку низкого дивана и смотрит на хмуро наблюдающую за ним Лилит. — О твоем возвращении в особняк, — говорит наконец он. — Если это все, то можешь уходить, — цедит Паркер, кивая на дверь, которую она совсем недавно закрыла. — Я еще неделю назад сказала, когда уходила, что ноги моей там не будет. — Лили, — Майклсон резко встает и в ту же секунду оказывается перед Лилит, а ей теперь на него приходится смотреть снизу вверх, — это были просто эмоции. — Это ничего не меняет, — мрачно отзывается Лилит. — Да и какое тебе вообще дело? — Нам нужна помощь. — Во-первых, у вас есть Фрея. Во-вторых, чем могу помочь я? Я владею только древней магией стихий, но она ни в одно место мне не уперлась, так что я ищу другой способ найти Сидни и убить Себастьяна. — Фрея сказала об этом, но еще она рассказала об одном особом свойстве твоей крови. — Клаус упирается ладонями в стоящий позади Лилит стол и наклоняется, пристально глядя ей в глаза, так что их лица оказываются на одном уровне. — Это свойство может за одну секунду уложить Дьюара на лопатки. Вместе с ползающим с ним Люсьеном. И поиску твоей дочери оно тоже не помешает. Лили застывает, не сводя взгляда с глаз Клауса, и сжимает челюсти, невольно стискивая пальцами локти. Она прекрасно понимает, о чем ей сказал Майклсон, но обсуждать это совершенно не хочет. Вспоминать — тем более. Она бы лучше стерла это свойство из памяти и убрала из крови, чем снова начала использовать. Лилит едва заметно качает головой из стороны в сторону, вызывая у Клауса тяжелый вздох. — Я приглушила это, Клаус, — сквозь зубы произносит она, — и не собираюсь использовать. — Даже в целях уничтожения врага? — Даже в целях уничтожения врага. Так что придется искать другой способ убрать его, как и другой способ найти Сидни, но этим я займусь сама. И… — Фрея сказала, что Себастьян и Люсьен уже знают, что ты здесь. Не боишься, что они придут по твою душу? — Клаус. Это не твое дело. Ясно? — А если скажу «нет»? Лилит открывает рот, чтобы ответить, как всегда, что-то резкое, но тут же его захлопывает, не найдя слов, и это заставляет Майклсона ухмыльнуться, из-за чего Паркер сжимает зубы сильнее. Она нервно сглатывает и отводит от Клауса взгляд. Вся ее каменная стена, которую она выстраивала всю неделю, чтобы ее никто не трогал, начинает камешек за камешком разрушаться, и это просто выводит Лили из себя. Потому что эту стену рушит тот, кому на нее должно быть все равно, как до лампочки. — Я не могу, — говорит Лили срывающимся голосом. — Я поклялась себе никогда больше не использовать свою кровь как оружие. Клаус смотрит почти понимающе, но Лилит не видит этого, и он усмехается, но она продолжает смотреть куда угодно, только не на вампира. Паркер внезапно осознает, что хочет, чтобы Майклсон отошел от нее куда-нибудь подальше сию же секунду, потому что его присутствие уже невыносимо. — Дай угадаю, — вырывает Клаус Лили из раздумий. — Однажды из-за этого пострадал кто-то из твоих близких, ты «загрызла» себя за это, и… — Да! — резко перебивает Лили Клауса и снова смотрит на него, встречаясь с его посерьезневшим взглядом. — Все было именно так! И я не хочу, чтобы это повторилось, ясно?! — Лили. — Я не буду оживлять эту способность, Клаус, не буду! Лилит пытается убрать руки Майклсона, чтобы уйти, но он не дает ей этого сделать. В итоге Клаус хватает ее за плечи в попытке успокоить и глубоко вздыхает. — Майклсон, отвали от меня! — Лили, послушай… — Я сказала: отвали! — Послушай меня, Лилит! Лили резко замирает, остановленная окриком Клауса, и с до боли сжатыми челюстями, со злобным взглядом, она смотрит на Майклсона в ожидании того, что он собирается говорить. Желание, чтобы он исчез куда-нибудь, резко подскакивает. — Лили, если ты снова начнешь использовать эту особенность, ничего не выйдет из-под контроля, — произносит Клаус, с какой-то решимостью глядя в глаза Лилит, и она как будто даже обмякает в его руках. — Ты не можешь знать этого, — тихо отвечает Паркер и опускает голову, снова отводя от Майклсона взгляд. Однако в следующий миг ей снова приходится на него посмотреть, потому что вампир внезапно — и неожиданно мягко — берет ее за подбородок и заставляет понять голову. — Я тебе это обещаю.<…>
Себастьян не помнит даже, когда был последний раз в Новом Орлеане. Наверное, когда-то давно, лет двести назад, когда поиски его сбежавшей невесты только и занимали его голову, только и волновали все его существо. Терпя неудачу, Себастьян тогда покинул город, но вот дороги снова привели его сюда, и на этот раз фортуна все же на его стороне: птичка на хвосте принесла ему, что Лилит здесь. Как и сосредоточение сил предков, которые согласились ему помочь. Конечно, не просто так. Однако эти мысли прерываются другими, вот только мысли эти мрачны, потому что касаются они Люсьена, с которым у Себастьяна последнее время сплошные ссоры, ругательства, непонимание и периодические посылания друг друга к черту. Причем Дьюар даже не помнит, с чего все началось, но каждая ссора всегда касалась Лилит. Себастьян подозревает, что отцовские чувства Люсьена к ведьме совсем не утихли даже после ее побега, хотя отчаянно надеется, что это не так и что ему это только кажется. Себастьян подносит стакан бурбона к губам, но так и не доносит, когда слышит, как открывается дверь «У Руссо» и до дрожи знакомый голос. Он стискивает пальцами стакан и с такой силой ставит его на стойку, что кажется удивительным, как он не разлетелся на осколки. Себастьян слегка поворачивает голову, напрягая слух, чтобы еще раз услышать голос, который иногда преследовал его во снах, но все складывается еще удачней: ему удается не только услышать, но и увидеть. Лилит кажется Себастьяну какой-то иллюзией, миражом, галлюцинацией, да чем угодно, но точно не настоящей. Она выглядит мрачной, хмурой, даже раздраженной немного, и смотрит при этом на того, с кем пришла; повернув голову еще чуть-чуть, Дьюар видит этого «кого-то». Клаус Майклсон. Вампир скрипит зубами, когда узнает его, и не понимает, как Лилит могла связаться с ним. Впрочем, подмечает он, она, на самом деле, не выглядит очень довольной. Себастьян наконец нашел ее. Наконец нашел. Осталось найти способ как-то выманить ее. И забрать. Или просто забрать. Без всяких прелюдий. Как бы ни глушили его иногда прошлые чувства к Лилит, все же месть за ее побег никто не отменял. А пока нужно просто послушать, о чем эти двое будут говорить.<…>
— И зачем ты вообще притащил меня сюда? — тяжело вздыхает Лили, усаживаясь на стул и проводя пятерней по мокрым, ставшим спутанными волосам. Просто кому-то очень «повезло» попасть под дождь. — Как будто в квартире не сиделось. Клаус почти смеется: раздраженная такой ерундой, как дождь, Лилит кажется ему забавной, и улыбка на его лице становится лишь шире, когда ведьма смотрит на него уничтожающим взглядом. Она хочет сказать Майклсону много «приятных» слов, но лишь поджимает губы и снимает куртку, вешая ее на спинку стула. Лили вновь смотрит на Клауса, и ей хочется прикончить его прямо тут. — Ну, — пожимает плечами Майклсон, — тебе нужно было на воздух. — И сразу под природный душ, да? Снимая и вешая на спинку стула куртку следом за Лилит, Клаус уже откровенно смеется, игнорируя фирменный взгляд ведьмы я-тебя-сейчас-убью-гребаный-придурок. Не прекращая смеяться, вампир поднимается из-за стола, а Лили скрещивает руки и откидывается на спинку стула, глядя на него. — Брось, Лили, это было весело, — практически успокаивается Клаус, а потом, когда не получает от разъяренной ведьмы никакого ответа, спрашивает: — Что ты хочешь… — Убить тебя. — …выпить? — заканчивает Майклсон. — Не надо меня убивать. Я хороший, добрый, пушистый, ласковый волчонок. Итак, что ты… Эй, я вижу, как ты смеешься! Так что не делай вид, что злишься на меня! — Ты идиот, — закатывает глаза Лили, но из-за заразительного смеха первородного не сдерживается и смеется тоже. Негромко, не так весело, как Клаус, но за всю мрачную неделю — это уже прогресс. — Иди и принеси уже что-нибудь. Клаус с улыбкой уходит, а Лилит сокрушенно качает головой. «Как ребенок, ей-Богу». Ну и кто же ее дернул голову вправо, к барной стойке, повернуть, чтобы посмотреть, где Клаус? Почему ей не сиделось и не смотрелось в окно? Почему не сиделось и не думалось о своем? Ну зачем, проклятье, зачем надо было повернуть голову, когда это было совершенно не нужно? Лили кажется, что ей перекрыли доступ кислорода, когда она встречается взглядом с Себастьяном, а на его губах — улыбка кривая. Он водит пальцами в воздухе, а-ля «здравствуй», а у нее перед глазами картинки из прошлого — одна другой ярче, вот только удовольствия это никакого не доставляет. Поглядев еще пару минут на Лилит, Себастьян отворачивается, продолжая пить из своего стакана. Паркер отворачивается тоже и, переведя дыхание, закрывает глаза. Но ведь это не кошмарный сон. Наоборот — реальность. И Лили не знает, что хуже: кошмар или явь. — Лили? Паркер резко глаза открывает и смотрит на севшего напротив Клауса округлившимися глазами. — Ты выглядишь так, словно призрака увидела. — Лучше бы так, — мрачно отзывается Лилит и куртку стягивает со спинки. — Пошли отсюда. — Там же дождь, — почти довольно улыбается Клаус. — Да наплевать, — отрезает Лили. — Я и под дождем могу выпить. Ну вот, ты еще и две бутылки припер. Замечательно. Себастьян провожает их взглядом с усмешкой.<…>
Лилит кидает в урну пустую бутылку и попадает прямиком туда, победно вскидывая руки, в то время как смех Клауса звучит по-странному возмущенно, и Паркер переводит на него вопросительный взгляд. — Так нечестно! — восклицает Майклсон. — Ты пьешь слишком быстро! Мы так не договаривались! Лили фыркает, отворачиваясь от Клауса, и пожимает плечами. — Это ты медленно пьешь. Теперь фыркает и Клаус. — Вот тебе и на, — продолжает с возмущением смеяться он, а потом отправляет в урну и свою бутылку. — Никто никогда не жаловалс… Эй, ты куда? Майклсон хватает Паркер за руку, когда та вдруг кренится в сторону, и тянет на себя, а потом отпускает ее руку и приобнимает за плечи, догадываясь, в чем дело. — Вот поэтому я терпеть не могу бурбон, — веско заявляет Лилит. — Он слишком сильно бьет мне в голову. Вот никому так в голову не бьет, а мне бьет. А это я всего лишь одну бутылку выпила, но ведь для вампира — это так так, ерунда, тем более, когда этому вампиру пятьсот лет, а меня вот шатает… и это… просто ужас какой-то… Фу, Майклсон, я больше никогда не буду с тобой пить. Чтоб тебе… про-о-овалиться… Понял? — Конечно, — смеется Клаус. — Так ты мне скажешь теперь, что стряслось в баре? — Там был Себастьян, — отвечает сразу Лили. Она не замечает, как становится серьезным и хмурится Клаус. — Почему ты сразу не сказала? — спрашивает он. — А что бы ты сделал? — хмыкает Лилит и кое-как к нему голову поворачивает. — Подошел бы и а-та-та ему надавал? Она снова фыркает и отворачивается. А потом резко тормозит, потому что Клаус вынуждает ее сделать это. Майклсон разворачивает ведьму к себе и хватает ее за плечи, пристально глядя в глаза. Она по-птичьи склоняет голову и смотрит на него в ответ, выпятив губу. — Ты совсем в хлам? — спрашивает Клаус на полном серьезе. — Ну я же сказала, — закатывает глаза Лили, — бурбон долбит мне в голову со всей дури. А еще я сказала, что никому так не долбит, а мне долбит, а ты-ы-ы все прослушал! И теперь мне приходится… Нет! ПРОКЛЯТЬЕ! КЛАУС! ОПУСТИ МЕНЯ НА ЗЕМЛЮ! Не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих и кулаки, с силой бьющие по спине, Клаус с Лилит на плече преспокойно идет в сторону дома, где находится квартира Паркер. — КЛАУС МАЙКЛСОН! ЧТОБ ТЫ…<…>
— Тебе надо освежиться, дорогуша. И Клаус без зазрения совести кидает Лилит в наполненную до краев ледяной водой ванну. Спустя пару секунд Паркер выныривает на поверхность, проводя ладонями по мокрому лицу и таким же мокрым волосам, и переводит на Клауса полный презрения взгляд. — Ну вот, хотя бы в себя пришла, — улыбается Майклсон. — Будь ты проклят! — Уже давно. — Мог бы хоть куртку с меня снять, прежде чем в воду кидать! — Ну, во-первых, она и так была мокрая, а во-вторых… если хочешь, чтобы я тебя раздел, только скажи. — Да иди ты к черту! Лилит вылезает из ванны и направляется к выходу из ванной, по пути снимая куртку и кидая ее на пол. А потом, невинно улыбаясь Клаусу, который подозрительно щурится, проходит мимо и делает в воздухе несколько движений пальцами, после чего слышит, как вся вода из ванны обрушивается прямо на Клауса. — ЛИЛИТ!!! — Потом будешь думать, прежде чем кидать меня в воду! — в ответ восклицает Лили и довольно улыбается. — Дорогуша. Но потом, когда Лилит сама уже переоделась, ей все же приходится высушить одежду Клауса, потому что угроза того, что раздетый первородный будет ходить по ее квартире, совсем не пришлась по душе. — Я тебе отомщу за это, ведьма, — полушутливо-полусерьезно произносит Клаус, натягивая водолазку. — Не за что мстить, вампир, — фыркает Лили. — Ты кинул меня в воду — я облила тебя ею. Мы квиты! Клаус подходит к Лилит вплотную, так что ей приходится из-за разницы в росте вскинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза. Майклсон невесомо касается пальцем выпирающей ключицы Паркер и пристально смотрит на ведьму. Кажется, даже свободного сантиметра между ними нет, и Лили хочет убрать руку Клауса от себя, отойти. — Я отомщу тебе, ведьма, — вкрадчиво повторяет Клаус. Он хочет сказать что-то еще, но ему мешает стук в дверь, а Лили будто возвращается в реальность; она делает резкий вдох и отходит от Майклсона на пару шагов, сразу же направляясь к двери. — Ты ждешь кого-то? Лилит качает головой. Даже не задумываясь, она распахивает дверь, и в следующий миг в ее солнечном сплетении оказывается деревянный кол, заставляя вскрикнуть от боли, шею с силой сжимают длинные пальцы, а рядом с ухом раздается знакомый голос: — Здравствуй, любовь моя. Скучала?