<…>
— Клаус, ты даже представления не имеешь, как вовремя принес Лили, — говорит Фрея, сидя на краю кровати в комнате Лилит в особняке Майклсонов и держа в своих руках ее бледную ладонь; голос ведьмы почти дрожит, потому что за то время, пока она лечила подругу, вытаскивая ее практически с того света, она не на шутку испугалась. — Еще бы несколько минут… — Я успел, Фрея, — резко прерывает сестру Клаус и тяжело вздыхает. Фрея кивает несколько раз и переводит беспокойный взгляд на лежащую без сознания Лилит, сильнее сжимая пальцами ее ладонь; по спине Майклсон пробегают мурашки, стоит ей представить, что она могла потерять подругу, опоздай брат на какие-то несколько минут. Но теперь все хорошо, и Фрея тщетно пытается успокоить себя этим, говорит себе, что все уже позади, но волны ужаса все равно накатывают и накатывают на нее. — С ней же все будет нормально? — хмуро спрашивает Кол, пронзительно глядя на старшую сестру. Фрея не смотрит на Кола. Самой бы ей быть уверенной, что Лили очнется и будет в нормальном состоянии. Ведьма молчит, и младший брат напрягается: не нравится ему эта тишина в ответ. Кол едва ли не рычит: — Фрея. — С Лили все будет хорошо, — произносит Фрея, и ее голос едва слышен, а потом добавляет почти беззвучно: — Я надеюсь. Кол готов уже от бешенства в щепки все разнести. — Что значит «надеюсь»?! — цедит сквозь зубы он. — Послушай, — все еще не поворачиваясь к брату, говорит Фрея. — Себастьян отравил ее. Сильно отравил. И — пусть прозвучит это пафосно — Лили была на грани жизни и смерти, потому что еще несколько минут — и Клаус бы не успел. Кровь — яд, Кол, тебе это прекрасно известно, как известно и то, какова сила этого яда; Себастьян вонзил в Лили кол, пропитанный чем-то, что не уступает по силе ее крови. Я сделала все, что смогла, и надеюсь, что Лили сможет хотя бы встать. Фрея замолкает, и в комнате виснет напряженная тишина. Кол закрывает глаза, стараясь успокоить себя, но эта жалкая попытка терпит крах, и вампир не находит никакого другого выхода, кроме того как выйти из спальни, чтобы ненароком все не разнести, потому что если из-за его психа разобьется любимая фотография Лил, то она не погладит его по голове. Поэтому Майклсон, как ошпаренный, вылетает из комнаты, оставляя одних Клауса и Фрею. Клаус скрещивает руки, опирается плечом на дверной косяк, утыкаясь лбом в этот же косяк, и вздыхает тяжко. Фрея поворачивает голову влево и смотрит на младшего брата, ни на секунду не выпуская ладонь Лили из своих рук. Майклсон наблюдает за нахмурившимся и будто застывшим братом, и ей даже жаль его немного: несмотря на свою недоверчивую натуру, он слишком быстро привязывается к людям. — Если ты сейчас стоишь и занимаешься самобичеванием, то прекрати, — нарушает Фрея гробовую тишину. Клаус не отвечает ничего на это, а потом закрывает глаза, не прекращая хмуриться. — Клаус, я серьезно. Кому легче от этого? Вампир резко выпрямляется и пристально смотрит на сестру, словно собирается что-то сказать, но не издает ни звука и нервно сглатывает. Клаус упирается в дверной косяк ладонью, переводит с Фреи взгляд на Лилит, а потом убирает руку и делает шаг назад, за порог комнаты, под напряженным взглядом сестры. — Я, пожалуй, тоже пойду, — все же произносит он и резко разворачивается к Фрее спиной. Клаус почти уходит, но останавливается в тот же миг. — Стой. Голос хриплый, слабый, едва слышный, и принадлежит он явно не Фрее. Клаус возвращается в комнату и смотрит на Лилит, чью ладонь все еще стискивает Фрея. Почему же Майклсона накрывает такая волна облегчения? Лили ведь права: ему не должно быть до нее никакого дела, потому что знают они друг друга всего ничего, и вампир находит ответ сразу: облегченный вздох вырвался у него потому, что Кол и Фрея теперь не будут бояться за свою подругу. Майклсон снова скрещивает руки на груди и подходит к кровати Лили, а она наблюдает за его движениями, пока Фрея, подобно беспокойному родителю, что-то взволнованно говорит ей. — Как ты себя чувствуешь? — негромко спрашивает Клаус. Лилит выдавливает из себя слабую улыбку. — Уже не больно. Майклсон кивает, не зная, что сказать еще, и Лили тоже молчит. — Жить будешь, — выпрямляясь, говорит Фрея. Лилит переводит на нее свой взгляд. — Я боялась, что из-за Себастьяна нарушилась твоя способность к регенерации, но нет, все хорошо. Завтра уже и следа не будет. Паркер хмурится. — Завтра? Так долго? — Лили, ты была серьезно отравлена, так что да, так долго. Лилит обреченно вздыхает. — Ладно уж, куда деваться. — От Фреи? Никуда, — подает голос Клаус, и Фрея переводит на него уничтожающий взгляд. — Я тоже люблю тебя, сестренка. А потом слышит, как тихо смеется Лили.<…>
— Так и знала, что найду тебя здесь. Клаус поворачивает голову и наблюдает за тем, как к нему подходит Лили и становится рядом, опираясь на перила балкона. Она несколько недолгих секунд смотрит вниз, на освещенную фонарем улицу, а потом возвращает внимание Клаусу и встречается с ним взглядом, склоняя слегка голову вбок. — Тебе стало настолько легче, что ты смогла встать? — спрашивает Майклсон, на что Лилит утвердительно кивает, и отворачивается. — Это хорошо. — Клаус. Он снова смотрит на Лили, и взгляд ее — пронзительный, проницательный; Клаус при всем желании не сможет теперь отвернуться. — Ты спас мне жизнь. — Взгляд Лилит перебегает с одного глаза Клауса на другой. — Ты мог схватить Себастьяна, но спас меня. — Она молчит несколько секунд. — Я благодарна тебе за это. И я прошу, если ты страдаешь такой глупостью, когда во всем себя обвиняешь, не делай этого. — Фрея сказала почти то же самое. — Правильно сказала. Послушай сестру. Старшие плохому не научат. Они оба отворачиваются друг от друга и не говорят больше ни слова. Внезапно Лили понимает, что хочет уйти, и выпрямляется, из-за чего Клаус снова на нее смотрит, но потом она осознает, что сказала еще не все. — Слушай, я… Все равно буду жить в квартире. Правда, там жуткий погром… — Лили. — …и мне придется убирать его… — Лили. — …потому что как-то не очень красиво, когда стекло и разломанный стол… — Лили! — Ну что? Клаус выпрямляется тоже, и Лили во второй раз приходится вскидывать голову, чтобы было удобно на него смотреть, после чего она вопросительно приподнимает брови. — Останься в особняке, — уже спокойно говорит Клаус. Лилит качает головой. — А если он снова придет? — щурится Майклсон. — Я отвечу ему, и больно будет уже не мне. — Лили… — И, к тому же, ты обещал мне, что ничего не выйдет из-под контроля. — Ли… — Клаус, ты обещал мне. На это Майклсон не находит слов и молча смотрит на Лилит, а та, сжав зубы, на него, и в напряженном молчании проходит несколько секунд, хотя обоим кажется, что эти секунды превратились в долгие минуты. Вздыхая, Лилит отворачивается и делает несколько шагов назад с явным намерением уйти. — Если Кол захочет оторвать мне голову, то попробуй его как-нибудь остановить. — Прямо сейчас уйдешь? — Да. Клаус больше ничего не говорит в ответ, и Лили, кивая на прощание, разворачивается к Майклсону спиной и наконец уходит, провожаемая его взглядом.<…>
Когда Лилит вернулась в квартиру, то обнаружила там невозможный бардак и сразу принялась его убирать. Разломанный пополам стол отправился на свалку, осколки стекла — в мусорное ведро, следы крови были быстро стерты, да и остальная часть квартиры была приведена в порядок, а сама Лили, проведя всю эту операцию, отправилась на балкон и плюхнулась в кресло. Теперь она сидит и смотрит в небо, от нечего делать наблюдая за движущимися тучами, и Лили думает, что на Новый Орлеан скоро снова обрушится дождь. Паркер тяжело вздыхает и закрывает глаза. Ей кажется, что она засыпает, когда внезапно раздается стук в дверь, заставляя открыть глаза и раздраженно их закатить. «Кого там опять принесло?» Лили оказывается перед дверью в тот же момент, напряженно прислушиваясь. Она сразу понимает: с той стороны — человек, и недоуменно хмурится. Зачем она понадобилась какому-то человеку? Это вряд ли может быть хозяин квартиры, потому что с ним встреча предстоит только в следующем месяце. Лилит берется за ручку, неторопливо ее поворачивая, и тянет дверь на себя. А на пороге, к великому удивлению ведьмы, стоит мистер Уэйз, только взгляд его — пустой, остекленевший, и Лили уверена — это внушение; она даже догадывается, кто прислал мужчину к ней. — Лилит, — произносит тот совсем не своим голосом, — тебе и Майклсонам не жить. После этой фразы Уэйз ножом, словно из ниоткуда взявшимся, тянется к шее, и Лили даже не успевает его остановить, как он уже со сломанной шеей, мертвый, валяется у ее ног, а нож падает где-то рядом. — Тупой хозяин с тупой квартирой, — слышит Лили и резко вскидывает голову, чувствуя еще больший шок, чем пару секунд назад. Люсьен широко улыбается глядящей на него во все глаза Лилит и подходит к ней, перешагивая через труп Уильяма Уэйза. — Привет, дорогая. Как услышал, что ты тут, сию же секунду примчался. Прогуляемся?<…>
— Зачем ты убил его? Лили ведь могла о чем угодно спросить, любой вопрос задать, который волновал ее с того дня, как она сбежала, но больше всего сейчас ее волнует только то, какого черта Люсьен свернул шею обычному человеку, не виноватому ни в чем. Люсьен тяжко вздыхает и переводит взгляд на идущую с ним рядом Лилит; она чувствует на себе его взгляд, но продолжает смотреть на серый тротуар, по которому они неторопливо идут. Вампир отворачивается, теперь глядя вперед. — Было за что, — дает он короткий ответ, и Лили против воли резко поворачивает голову в сторону Люсьена, глядя на него с огромным недоумением. — Люсьен! — резко восклицает Лилит, когда Касл ничего не говорит. Вампир закатывает глаза и сует руки в карманы черной кожаной куртки. — Квартира — из которой я, кстати сказать, настойчиво прошу тебя уехать — ничья, — заговаривает наконец Люсьен, и Лилит сводит к переносице брови, хмурясь. — Она ни на кого не оформлена, и потому в нее может войти кто угодно, чем и воспользовался Себастьян. Мне совершенно непонятно, чем думал этот идиот, сдававший тебе квартиру, ведь из-за него тебе пришлось испытать адскую боль, что, впрочем, усилило мое желание порвать Дьюара на куски. Ошарашенная, Лили резко останавливается, не сводя с Люсьена округлившихся глаз. Пройдя, словно по инерции, несколько шагов вперед, Люсьен останавливается тоже и оборачивается к Лили, встречаясь с ее изумленным взглядом. Она нервно сглатывает и делает к Каслу несколько маленьких шажков. — Теперь скажи, что ты пошутил, — тихо-тихо просит Лилит и пристально смотрит Люсьену в глаза, словно пытается заглянуть ему в самую душу. Люсьен усмехается, но усмешка выходит какой-то горькой: он прекрасно понимает, о каких именно словах, произнесенных им, говорит Лили, и, на мгновение опустив взгляд, вновь смотрит на ведьму. — Вы ведь… — заикается Паркер, — вы… были… такими близкими друзьями… Мне даже иногда… завидно становилось… Я думала… Лили замолкает и прикусывает нижнюю губу, отводя от Люсьена взгляд, а потом скрещивает руки. Кажется, дар речи внезапно решил покинуть ее. — С того дня, когда ты сбежала, многое изменилось, — говорит негромко Люсьен, и Лилит снова смотрит на него. — Я думала, что ты будешь зол на меня из-за побега, — произносит Лили. — Думала, что ты, как Себастьян… — Захочу отомстить тебе? — прерывает ее Касл. — Стану ненавидеть? Лилит на это ничего не отвечает, но Люсьену и так все понятно. Паркер снова отводит от него глаза, а тот, вновь усмехнувшись, приобнимает ее за плечи и продолжает шагать по тротуару. Так, в молчании, они доходят до скамейки и синхронно на нее садятся. Когда Люсьен на секунду отворачивается, а потом вновь переводит на Лилит взгляд, то видит зажатую между ее губ зажженную сигарету — это заставляет вампира нахмуриться. — Лилит, что за ребячество? — спрашивает Люсьен. Выдыхая дым, Лили издает нервный смешок. — Я четыреста восемьдесят два года думала, что ты ненавидишь меня. Она во второй раз затягивается и, выдыхая, смотрит на Люсьена сквозь дым, встречаясь с его серьезным взглядом, из-за чего дрожь пробирает Лили до костей. Такое чувство, словно она целую тысячу лет не видела этого серьезного взгляда, направленного на нее. Как будто отец. — Видишь, без повода не курю. — Лили, — произносит Люсьен, и та тут же подмечает, что он впервые сократил ее имя, — я бы никогда не стал ненавидеть тебя. Что бы ты ни сделала. Я бы не смог. Даже если бы сильно хотел, не смог бы. Лилит напрочь забывает о сигарете, которую она теперь держит между пальцев. — Почему? — спрашивает она, а голос предательски срывается, как будто Лили вот-вот заплачет. Люсьен улыбается слабо-слабо, едва заметно. — Разве я мог бы возненавидеть собственного ребенка? Лилит будто забывает, как дышать. — Ты никогда не называл меня своим ребенком. — Я вырастил тебя на своих руках, — говорит Люсьен и слегка склоняет голову вбок, — так что имею полное право называть тебя своим ребенком. Лили внезапно вспоминает о сигарете, отворачивается от Касла, а потом с отвращением кидает ее на землю, придавливает носком ботинка и на Люсьена больше не смотрит. — Ты даже не разозлился на меня из-за побега? — нарушая короткую паузу, спрашивает Лилит. — Нет, — усмехается весело Люсьен. — Ты ведь сбежала с моей помощью. — Что?.. — Лили медленно-медленно в сторону вампира поворачивает голову и в очередной раз глядит на него. — В каком это смысле? Люсьен упирается локтем в спинку скамейки и, подпирая ладонью голову, улыбается уже широко, почти смеется, глядя в огромные глаза приемной дочери. — Я бы раньше предпринял какие-то меры, — говорит он, — если бы знал, о чем, на самом деле, думал Себастьян. Он сказал мне — вернее, проболтался, — в самый последний момент, что вся его «любовь» к тебе только для собственной выгоды. Я должен был что-то делать, как-то передать тебе эту весть, чтобы ты знала правду. Я вспомнил о Джеке, о том парне-слуге, с которым ты подружилась, когда переехала к Себастьяну, и все ему рассказал, а потом он забежал к нам, очень достойно играя испуганного слугу, и сказал, что ты сбежала. Себастьян был слеп, но мне прекрасно было видно, каким радостным был Джек, когда говорил это. Мы принялись за поиски тебя, только Себастьян — ради мести, а я — лишь ради того, чтобы просто найти тебя, хотя он думал, что я всецело на его стороне. Но, знаешь, мне непонятно, почему мы не могли найти тебя так долго… Впрочем, неважно. Главное, что нашли. Только теперь придется раскрывать все карты и объявлять ему, что у меня руки чешутся оторвать ему голову… Эй, ты что, плачешь? — Нет, — срывающимся шепотом отвечает Лилит и, скрещивая руки, опускает голову, так что темные волосы с обеих сторон застилают ее лицо. — Не плачу. Тебе кажется. Люсьен против воли снова улыбается, придвигается ближе к Лили и обнимает ее. — Ну чего ты? Лили мотает головой, а Люсьен лишь крепче обнимает ее и ничего больше не спрашивает.<…>
В свою квартиру Лилит возвращается не одна: с Люсьеном, не пожелавшим оставить ее в одиночестве, ну, а Лили сопротивляться не стала. Даже наоборот — обрадовалась, потому что наконец-то все выяснилось, наконец-то спал груз с души и чувство вины, которое так долго съедало Лили изнутри. Паркер, пропустив в квартиру Люсьена, закрывает дверь, а потом, в то время как Касл направляется к дивану, она идет к кухонному уголку, снимая куртку и кидая ее на стул, и открывает холодильник, задумчиво рассматривая его содержимое. — Оказывается, у меня есть кровь, — тянет Лили, обращаясь к севшему на диван Люсьену, который с любопытством разглядывает небольшую квартирку. — И откуда-то взялся бурбон… Когда я успела купить бурбон? Ох, ладно. Ты будешь что-нибудь? — Лили, подойди, — не отвечает на вопрос Люсьен, и его интонация Лилит совсем не нравится. — Тебе тут кто-то оставил письмо. Лили хмурится, захлопывает холодильник и в тот же момент оказывается рядом с Люсьеном, выхватывая сложенный пополам лист бумаги из его руки и разворачивая его. Продолжая стоять, она начинает читать. Дорогая мама! Я знаю, что ты ищешь меня: одна ведьма, моя старая знакомая из Нового Орлеана, сообщила мне это. Еще мне известно, что ты раз за разом терпишь неудачу, и я прошу прощения за это, ведь я тому виной: я скрыла себя заклинанием, и потому никому не под силу отыскать меня. Однако я не знала, что и ты станешь заниматься поисками, ведь мне казалось, ты думаешь, что я мертва. Я была мертва, но это… походило на некий фокус, и прости меня, прости меня за ту боль, что ты испытала… во второй раз. Прости меня, родная моя, прости. Я могу просить твоего прощения миллионы раз и о прощении только мечтать. Обещаю, я расскажу тебе все, каждую деталь, как только мы встретимся. Клянусь, мама, я вернусь к тебе. Я вернусь сама. Не ищи меня, молю. Не ищи. Ты не найдешь: я скрыта заклинанием с того самого дня, как мне пришлось встретиться с Себастьяном Дьюаром и Люсьеном Каслом, как Себастьян предпринял попытку обратить меня. Он не смог. Я не стала вампиром; я жива и бессмертна. Прошу, мама, будь терпелива. Я сказала, что вернусь, и я сделаю это, но не могу сейчас, прости. Я не имею права возвращаться с пустыми руками, не имею права приходить к тебе без ничего после того, как тебе пришлось испытать такие муки. Я вернусь к тебе только тогда, когда найду способ вернуть Маркуса. Может быть, тогда ты сможешь простить меня.Всегда твоя, С огромной любовью, Сидни
Сегодня просто гребаный день слез, и Лилит понимает, что снова плачет, обессиленно опускаясь на диван рядом с напряженно наблюдающим за ней Люсьеном. Письмо выпадает из дрожащих рук, Лили закрывает ладонями лицо, не в силах сдерживать вырывающиеся всхлипы. Она слышит, как Люсьен поднимает с пола листок, и понимает, что он прочитывает строки, написанные рукой ее дочери, а потом слышит его негромкое: — Лили… — и чувствует руки на своих плечах. — Я не знал, что ты… что у тебя… Лилит резко убирает от лица ладони и смотрит на Люсьена. — Я помню, как сказала тебе — тогда, перед свадьбой с Себастьяном, — что у меня будет ребенок, и я сказала сразу, что это будет мальчик, потому что чувствовала так, и оказалась права, — срывающимся голосом говорит Лили. — Но ведь я сбежала, и Себастьян знал, что я сбежала с его ребенком, хотя не представляю, как я смогла забеременеть от вампира. Вероятно, магия. Мальчик родился в тысяча пятьсот тридцать седьмом году, я дала ему имя Маркус. Потом… — она судорожно вздыхает, отворачиваясь от Люсьена, — через полгода я встретила одного человека. Он помог мне. Я влюбилась, он — тоже. Спустя два года в том городе, где мы жили, началась война, и его убили. Я была раздавлена. Вновь уехала, только уже с двухгодовалым Марком на руках. А потом узнала, что у меня снова будет ребенок. На этот раз — девочка. — Лилит замолкает на несколько секунд, пытаясь себя хоть как-то успокоить, но все тщетно, и она зарывается пальцами в волосы, низко опуская голову. — Сидни было двенадцать, когда Маркус погиб. Я до сих пор не могу понять, как это случилось. Я оставила их всего на полчаса, а когда вернулась, обнаружила дома только плачущую навзрыд Сидни. Она пыталась что-то объяснить мне, сказала, что приходил какой-то мужчина, что она пыталась защитить себя и брата с помощью магии, но он отшвырнул ее, как куклу, и вонзил какой-то клинок в Марка, а потом тот просто исчез. И я не понимаю, не понимаю… — Лили. Лилит с трудом поднимает голову и смотрит сквозь пелену застилающих глаза слез на Люсьена, а тот на нее глядит с таким сожалением, что у Лили внутри все сжимается еще сильнее. — Это был Себастьян, — говорит он, и Паркер расширяет в ужасе глаза. — Я знаю, про какой клинок говорила Сидни, и он принадлежит Себастьяну. — Теперь не только у тебя усилилось желание порвать его на куски. Люсьен смотрит на Лилит с мрачной решимостью.