<1550>
— Мама! Мама! — звучат в унисон звонкие детские голоса, и Лилит, отрываясь от книги, поднимает голову, глядя на двоих бегущих к ней по траве детей, а потом улыбается, когда замечает их счастливые лица, подозревая очередную удачу. — Мама, у нас получилось! Девочка хватает мать за руку, крепко ее сжимая, а в глазах ее так и горят радостные огоньки, и Лили не может не улыбнуться шире, проводя свободной левой рукой по темным волосам дочери. — Что же у вас получилось, Сидни? — спрашивает она. — То, чему ты нас учила! — восклицает радостная до крайности Сидни. — Тот увядающий цветок, который ты нам оставила, — заговаривает мальчик, выглядящий явно старше своей сестры, и Лили переводит на переполненного гордостью сына взгляд. — Мы оживили его! Сначала пытались по отдельности, но когда мы догадались соединить наши силы, все получилось! Теперь не только Маркуса, но и Лилит переполняет гордость. Марк и Сидни бились над этим цветком две недели, изо всех своих сил стараясь подарить жизнь умирающей розе, но каждый раз их поджидала неудача. Оно и неудивительно: они ведь еще дети, и свою магию, доставшуюся им обоим от матери, им нужно еще растить и растить. Дети просто обожают магию и радуются каждой удаче, каждому выполненному заданию, которое давала им Лили, и это всегда дает ей повод любить своих детей и гордиться ими все больше и больше. Впрочем, стихийную магию полностью перенял от Лилит только Маркус, Сидни же была способна и на какие-то заклинания, пока еще мелкие в силу своего возраста, и это удивляло Лили, ведь она не была способна ни на какие заклинания. Когда она посетила свою знакомую ведьму, живущую в соседнем городе, и спросила у нее, откуда у Сидни такие умения, та, проведя какой-то мелкий ритуал над Лили, сказала, что в роду Паркер была ведьма, совершенно обычная, но творившая такие заклинания, которым «могла позавидовать сама Эстер Майклсон». Что за Эстер Майклсон, Лилит решила не интересоваться: ответ на вопрос, ради которого она приехала, был получен, а большего было и не нужно. — О, и кстати, — прерывает Сидни размышления матери, и та переводит на девочку взгляд, с удивлением замечая, как та смущенно и даже немного виновато смотрит на нее, — я... чуть-чуть... перестаралась... и роза вместо красной стала... фиолетовой. Лилит едва сдерживает смех и усаживает дочь на качели рядом с собой, обнимая за плечи, а потом резко переводит взгляд на начинающего смеяться Маркуса. — Сидни, брось, — сквозь смех произносит он, и сестра переводит на него взгляд. — Роза стала даже красивее. Такая... необычная. Не такая, как все. — А потом садится перед ней на корточки и берет в свои ладони маленькие сестринские ладошки. — Как ты. Сидни в ответ робко улыбается. И только в этот момент Лили понимает: ее дети — это самое лучшее, что произошло с ней за всю тридцатидвухлетнюю жизнь.<2018>
— Она прочла. — Откуда ты знаешь? — Чувствую. — И что чувствует она? — Боль. Невыносимую боль, готовую разбить ее на мелкие осколки. И... странно... но радость. А еще шок. Но боль... она просто сводит с ума. И все из-за меня. Сидни почти вздрагивает, когда теплые ладони ложатся на ее плечи, и устало закрывает глаза, опуская голову. Она чувствует, как мужские руки обнимают ее поперек грудной клетки, и в шею утыкается теплый нос. — А что чувствуешь ты? Сидни открывает глаза, наклоняет голову назад, упираясь макушкой в вампирское плечо, и с огромной печалью продолжает смотреть в окно, ничего не отвечая несколько секунд. — Сорваться хочется, — говорит она срывающимся голосом, и пелена слез застилает ее глаза. — Рвануть в Новый Орлеан и броситься ей на шею, вымаливая прощение. Но я не могу, пока не верну Маркуса или хотя бы не найду способ это сделать. Сидни замолкает, и Деймон неторопливо поворачивает ее к себе, заставляя облокотиться на подоконник и легко сжимая ее бледные ладони. Ведьма сглатывает и опускает голову, упираясь лбом Сальваторе в грудь. — Я так устала, Деймон, — шепчет Сидни, закрывая глаза. — Мне так тоскливо без мамы и брата, но я не знаю, как вернуть Маркуса... Я стольких посетила ведьм, но никто ничего не знает. Никто не знает, как помочь мне. Как же я устала... — Она тихо-тихо вздыхает и выпрямляется, поднимая голову и встречаясь с Деймоном взглядом. — А если она не простит меня, даже если я буду знать, как вернуть брата? Я не вынесу этого. Одна мысль об этом заставляет меня жалеть о том, что Себастьян не обратил меня и я не могу отключить чувства. — Ну что за глупости ты говоришь, Сид, — касаясь пальцами щеки ведьмы, хмурится Деймон. — Я уверен: способ воскресить твоего брата найдется, а мама простит. Не переживай. — Я не переживаю, — не повышая громкости голоса, отвечает Сидни. — Я боюсь. — Ничего не бойся, — говорит Деймон, обнимая ее. — Я буду рядом с тобой. Сидни обнимает его в ответ. — Я люблю тебя, Деймон. — Я тоже люблю тебя, Сид.<...>
Лили с тихим стуком ставит стакан с бурбоном на подоконник, пустым взглядом наблюдая из окна за людьми на улице. Потом она опускает глаза и с тяжелым вздохом опирается плечом на стену, поднеся к губам стакан и залпом выпивая остаток бурбона. — Лилит? Лили резко оборачивается и видит в проходе майклсоновской гостиной Элайджу, пересекаясь с ним взглядом. Ведьма молчит, сжимая зубы, потому что боль и гнев, вызванные письмом Сидни и словами Люсьена, никак не желают проходить, никак не хотят отпускать ее, заставляя сердце болезненно сжиматься; она наблюдает за тем, как Элайджа, засунув руки в карманы черных брюк, неторопливо подходит к ней, а потом останавливается, не сводя с лица Лили хмурого взгляда. — Ты бледна, — говорит он. — Да еще и пришла сюда добровольно, хотя, по словам Никлауса, ты сказала, что ноги твоей тут не будет. — Элайджа кривит губы в усмешке, замечая, как мрачнеет лицо Лилит, словно она сию минуту готова свернуть вампиру шею. — Что ж, оставим шутки. Что привело сюда твою ногу, ведьма? Теперь Лилит смотрит уже с ненавистью, прожигая Элайджу взглядом, а тот уголком губ продолжает усмехаться. — Ты издеваешься надо мной, да? — сквозь зубы цедит Лили, скрещивая руки. — А если бы я тебе сейчас сказала, что ушла на сторону Себастьяна, хочу стать древним вампиром и убить вас всех к чертовой матери? Очень бы тебе было весело, а, Майклсон?! Как моя мама вообще нашла в тебе друга? Элайджа мгновенно становится серьезным, и кривая усмешка исчезает с его лица. Он даже открывает рот, чтобы ответить, но так ни звука и не издает, и теперь очередь Лили кривить губы в усмешке. — Неужто тебе нечего ответить, Элайджа? — уже рычит Паркер, невольно делая шаг вперед. — Что же это, запас шуток иссяк? — И снова ты пускаешь свои волны раздражения, Шекспир мой ненаглядный. — Как ты вовремя, Кол, — едва размыкая губы, говорит Лили и отходит от Элайджи. — А то я чуть не убила твоего брата. — Я это заметил, — тянет Кол. — Ты прям легка на помине, Лил. Я как раз собирался идти к тебе, как ты сама оказалась тут. В чем дело? Лили молча достает из заднего кармана черных джинсов сложенный вчетверо лист бумаги и протягивает его Колу. Тот в секунду раскрывает его и впивается взглядом в текст, быстро прочитывая. Все раздражение и злость куда-то испаряются, уступая место только волнению и странному страху до дрожи по всему телу. Прочитав последнее слово, Кол поднимает хмурый и мрачный донельзя взгляд на Лилит, которая ни на секунду не отрывает взгляд от лучшего друга. — Я жду объяснений, Шекспир, — шипит Майклсон. Лили судорожно вздыхает. — Позови остальных, — говорит она. — Мне нужно поговорить с вами. Когда все Майклсоны оказываются в гостиной, Лилит напрягается еще больше и начинает нервно заламывать пальцы, не представляя, с чего начать. Она даже закуривает, упорно игнорируя осуждающие взгляды Кола и Фреи, которые совершенно не понимали и не понимают пристрастия ведьмы к сигаретам. Когда напряжение в гостиной, излучаемое в основном Лили, достигает пика, Паркер наконец заговаривает. Она рассказывает все от начала и до конца. О том, как жила после побега, как родила двоих чудесных детей, как по прошествии года после рождения второго обратилась, как через девять лет потеряла первого, как после него, спустя восемь лет, потеряла второго, как потом скиталась по миру, не находя себе места от боли и одиночества, как хотела наложить на себя руки (в этот момент Кол сжимает подлокотник дивана, так что костяшки его пальцев белеют, а сами пальцы едва не разламывают подлокотник), но она все же остановила себя, как познакомилась с Колом, как зародилась их дружба, как крепка она стала, как замечательно Лили в этой дружбе уже почти четыреста лет. Лилит уделила место и Люсьену, рассказав о том, как он растил ее после смерти родителей, как стал ей самым дорогим человеком на свете. Свой рассказ она закрепила словами о том, что младшая дочь, на самом деле, жива и здорова, и отдала ее письмо в руки Майклсонам, каждый из которых прочел написанные рукой Сидни строки; также Лили передала им и слова Люсьена о клинке Себастьяна, которым был убит Маркус, а потом резко замолчала, делая вид, что рассказ окончен. Вот только Кол все равно замечает недосказанность, и это напрягает его, а Лили старательно, выкуривая уже шестую сигарету за этот час, избегает взгляда Майклсона и нервно выдыхает серый дым, скрещивая руки, а потом упираясь лбом в дрожащую ладонь. — Лил, — зовет Кол, но подруга никак не отзывается и так и продолжает стоять с упирающимся в ладонь лбом. Под напряженным взглядом Фреи — да и всех находящихся в гостиной Майклсонов — он поднимается на ноги и подходит к Лили. — Лил. Договаривай. — Я не могу, — едва слышно отвечает Лилит и, все еще не глядя на Кола, вновь сжимает сигарету губами, но даже не успевает вдохнуть, как Майклсон резким движением вынимает из ее рта сигарету, кидает ее в стакан с виски, а стакан в тот же миг летит в стену, разлетаясь на мелкие осколки вместе со спокойствием Кола. — Что ты?.. — Выкинь эту дрянь к черту, Лилит! — восклицает вампир, и теперь Паркер смотрит прямо ему в глаза. — И договаривай сама, пока я не заставил тебя это сделать! Лили не отвечает ему в том же тоне. Понимает: он бы не срывался, если бы не беспокоился, если бы не боялся за нее так сильно, как боится сейчас. Лилит осознает только в эту секунду, только в этот момент до нее доходит, что Кол боится потерять ее просто до одури, и ему важно знать каждую деталь ее жизни, чтобы знать, от чего защищать, важно знать все, чтобы знать, кого уничтожать медленно и мучительно за ту боль, что она испытала. Лили накрывает эта волна так внезапно, что она еле дышит, не в силах отвести взгляд от темных глаз, с серьезностью смотрящих на нее. — Господи... — выдыхает она, — Кол... Лили совершенно плевать на то, что в гостиной находится кто-то еще. Она резко подается вперед и крепко обнимает Кола, зажмуриваясь, утыкаясь носом в плечо друга и стискивая кулаки, сминая пальцами темно-серую рубашку Майклсона, а потом чувствует его руки, так же крепко обнимающие ее в ответ, и его нос, тоже уткнувшийся в ее плечо. — А теперь отпусти меня и расскажи все до конца, — глухо говорит Кол, — чтобы в моем списке появилась очередная причина отрывать Себастьяну одну конечность за другой. Лилит нехотя отстраняется от друга и делает шаг назад, снова глядя на него. — Откуда ты знаешь, что в конце речь пойдет о Себастьяне? Губы Кола растягивает мрачная улыбка, а глаза недобро щурятся. — Оттуда, что говорить о нем тебе всегда больнее всего. — Затем он поджимает губы. — Хотя ты, конечно, этого не замечаешь. А теперь говори уже. Лили медленно вдыхает, медленно выдыхает, а потом снова обращается ко всем Майклсонам: — Люсьен рассказал мне, что это за клинок, меч, кинжал — называйте, как хотите: суть от этого не меняется. В рукояти есть... особый камень. Он похож на лунный чисто внешне, но функция у него совершенно другая, и этот клинок... он сделан специально для этого камня. Это значит... — Лили запинается, опуская взгляд и снова начиная заламывать пальцы, — значит, что... когда Себастьян... — Маркус. Лилит вздрагивает и каким-то беспомощным взглядом смотрит на Фрею, с огромным сожалением глядящую на нее. — Да, — едва размыкая губы, отвечает Лили. — Может, объясните нам? — резко подает голос Ребекка. Лилит поджимает губы, не желая говорить больше ни слова, потому что, кажется, каждое режет ей горло, и на помощь вновь приходит Фрея, пока Кол еще более напряженно, чем раньше, наблюдает за подругой. — Камень, о котором сказала Лили, забирает душу, — проговаривает четко Фрея, и почти удивленные взгляды Ребекки, Клауса, Элайджи и Хейли устремляются на нее; Кол даже не ведет бровью: чего-то такого он и ожидал после слов «когда Себастьян» и «Маркус». — Поэтому, когда клинок пронзил тело мальчика, он... он не умер. Он просто заключен в этом камне, как узник, уже несколько столетий, и это же делает поиски Сидни способа воскресить его бесполезными, ведь нет смысла воскрешать того, кто даже не умирал, и поэтому нужно связаться каким-то образом с ней, но из-за наложенного на нее заклинания даже мне не удастся это сделать. — Ты же можешь... — пытается возразить Лилит. — Попытаться? — вскидывает брови Фрея. — Прости меня, Лили, но нет. Поверь мне, я знаю, о каком заклятии идет речь. — Но... — Я могу попытаться, — доносится с порога гостиной, и все, как по команде, поворачивают туда головы, а Лили делает несколько шагов вперед. — Знаю, некрасиво и некультурно, но я подслушала. Не специально. В эту же секунду вскакивает Клаус. Хейли, которую Лили давно приписала к Майклсонам, резко выпрямляется. — Хоуп, это опасно, — говорит Клаус, оказываясь напротив дочери, за спиной глядящей на нее Лилит. — Папа, — фыркает Хоуп, скрещивая руки, — вспомни, что я творила, когда мне было семь. Вспомни Пустую. Думаешь, после этого всего какое-то заклинание поиска причинит мне вред? К тому же, я хочу помочь Лили. Клаус молчит, несколько оглушенный словами дочери, и в этот момент к нему невыносимо медленно поворачивается Лили, пронзительно глядя прямо в глаза, будто пытается проникнуть в самую его душу. Он видит, как она нервно сглатывает, а потом сильно сжимает зубы, будто хочет переломать их все. В глазах Лилит такая надежда, какой Клаус никогда ни у кого не видел, и вся его решимость огородить Хоуп от очередной передряги в Новом Орлеане начинает ощутимо таять. — Пожалуйста, — срывается с губ Лили. — Клаус, я прошу тебя, — она делает мелкий шаг вперед, — позволь ей хотя бы попытаться. — Лилит помимо воли хватает Клауса за руку и стискивает его ладонь длинными бледными пальцами. — Сидни сейчас в безнадежных поисках, не зная, что Маркус жив тоже, что его нужно только спасти. — Ее голос снижается до срывающегося шепота. — Это же мои дети. Я не могу их оставить. Я должна их спасти, я должна их вернуть. Я прошу, позволь Хоуп помочь. Она ведь особенная ведьма, и ты это знаешь. У нее может получиться, только позволь ей помочь. Обещаю, с ней ничего не случится. Клаус все еще молчит, но легко сжимает ладонь Лили в ответ и соглашается, едва заметно кивая, а потом получает в ответ слабую, но благодарную улыбку. И Майклсона радует это, но он тут же отгоняет эту мысль, словно назойливую муху, переведя взгляд на внимательно наблюдающую за ним дочь. «Никакого покоя».