<1946>
Айзек возвращается с похорон и думает, что хуже ему уже быть не может, пока не обнаруживает письмо в своем почтовом ящике. Имя отправителя вгоняет его в еще большее уныние и злость, и он не вскрывает конверт до тех самых пор, пока не сменяет одежду и не достает старую бутылку виски, открывая ее и плюхаясь на стул. Айзек пьет прямо из горла и, ставя с грохотом бутылку на стол, опускает взгляд на злосчастный конверт. Ему совсем не кажется, что в полученном письме — хорошие новости. За последний год он успел забыть, что это такое. Айзек тянется к конверту и за какую-то долю секунды открывает его, доставая письмо. Здравствуй, Айзек. Скорее всего, ты подумал, что пишу я тебе с не очень радостными вестями. Что ж, друг мой, ты абсолютно прав. Я бы не писал тебе, если бы не… Мне очень, безумно, непередаваемо жаль говорить это, но… (О черт, прости за эту глупую кляксу.) Айзек, твоя сестра мертва. Мы были с ней в Марселе, и вчера я нашел ее в нашем номере. Она не была ранена, не было ничего такого… кажется, ее убила ведьма. Я найду ее, Айзек, и заставлю заплатить. Прими мои соболезнования. Не только по поводу Лилит. Кол Майклсон. Сначала жена, теперь сестра… Айзек чувствует, как буквально падает в пропасть. У него перед глазами все плывет, и он закрывает их, скатываясь вниз по спинке стула и упершись лбом в тыльную сторону правой ладони. Он правда думал, что сможет прийти в себя, принять смерть жены, как-то попытается жить дальше, но смерть Лили, его любимой сестренки, той, которую он тщетно пытался найти вот уже несколько столетий, просто уничтожила его. После его любимой, после его родной, неповторимой Эллисон… потеря Лили — это огромной силы удар. Глубоко дыша, Айзек медленно поднимается на ноги и сжимает кулак, сминая письмо. Он закрывает глаза — и в следующее мгновение стол отлетает к стене, следом за ним, в противоположную сторону, летит стул, хотя хочется разрушить весь дом, только бы выплеснуть куда-нибудь всю свою боль, злость, всю безысходность, что он испытывает. Ему хочется лечь и не вставать, не идти никуда, никого не видеть; хочется разодрать себе грудную клетку, только бы ничего не чувствовать, хочется потерять память, только бы не помнить ничего, связанное с его любимыми девочками. «Бежать», — единственное, что приходит Айзеку в голову, и он быстро покидает кухню, а следующее утро дом встречает уже без хозяина.<2018>
Лили резко вдыхает, когда понимает, что перестала дышать. Она тяжело сглатывает и убирает от себя письмо, упираясь локтем в круглый стол и потирая пальцами лоб. На кухне виснет гробовая тишина, и некоторое время никто не говорит ни слова. Лили проводит ладонью по лицу и прижимает пальцы к губам, полными слез глазами глядя на Айзека. Поджимая губы, тот смотрит на сестру в ответ, и она медленно-медленно, едва заметно качает головой из стороны в сторону. Айзек внезапно ухмыляется уголком губ, но Лили становится от этого только хуже. Она и представить не могла, что он пережил такое. Лили никогда не считала себя сильной, хотя старалась быть таковой, но… если бы она пережила то, что пережил Айзек, то давно бы уже сломалась. Впрочем… она и так была на грани, потому что думала, что потеряла детей, потому что долгие годы не могла справиться с болью, а потом рядом появился Кол и по кусочкам собрал ее. А кто был рядом с Айзеком в тот момент, когда он потерял все? Ему приходилось справляться с удушающей болью одному, пока он не оказался в Ницце. Лили теперь так больно от того, что она не знала, что Айзек жив. Она была бы всегда рядом. Каждый день. Она бы не выпускала ладонь брата из своих ни на секунду, только бы он знал, что не один. — Лили… — Это был не Кол. — Она смахивает неожиданно скатившуюся по щеке слезу и отворачивается к окну, невольно сжимая правую руку в кулак, что не укрывается от внимания Айзека. Лили сглатывает снова и рвано выдыхает; кажется, будто у нее в груди — бомба замедленного действия, и до взрыва остались считанные секунды. Голос дрожит, когда она снова начинает говорить: — Письмо писал не Кол — это во-первых. Во-вторых, в сорок шестом году мы были в России, в Москве. Черт его знает, что мы там забыли: ситуация была та еще, потому что год-то послевоенный был. Но не в том суть. Кол не мог написать это, потому что все время был рядом со мной. Я даже представить не могу, кому это было нужно. — Лили резко делает паузу, а потом закатывает глаза. — Вернее, есть один кандидат, но я все еще не понимаю, в чем прикол. Лили замолкает и больше ни слова не произносит и на Айзека не смотрит, в то время как он сам не сводит с нее взгляд. Она вздрагивает, когда чувствует касание, и резко поворачивает к брату голову, вновь пересекаясь с ним взглядами. Он подается вперед и сжимает ее ладонь уже двумя руками, заставляя разжать кулак. Лили вздыхает и поддается, расслабляя руку. — Послушай, — тихо произносит Айзек, — отвлекись немного от всех проблем и забот. Дай себе отдых. Судя по тому, что ты рассказала мне перед тем, как я дал тебе это письмо, то в Новом Орлеане — совсем труба, и ты — в самом центре этого. Вот только сейчас ты не в Америке, вокруг тебя нет первородных, с тобой я и Феликс. Мне кажется, это хороший повод дать себе немного расслабиться. — Айзек, — Лили вздыхает в очередной раз, — расслабиться — это не вариант. Сейчас в Новом… — Лили, все, — прерывает сестру Айзек, чуть сильнее сжимая пальцами ее ладонь. — Я серьезно. Перезагрузись немного. Тебе не помешает. А потом с новыми силами вернешься в Америку, и… я полечу с тобой. Лили застывает, пристально глядя на Айзека, и пытается осознать то, что только что услышала. Она несколько раз моргает и смотрит на брата в каком-то смятении, а он вдруг растягивает в улыбке губы и притягивает к себе сестринскую ладонь, прижимая ее к губам. — Ты… ты что… ты… ты правда полетишь в Новый Орлеан вместе со мной? — резко севшим голосом спрашивает Лили, на что Айзек улыбается шире. — Ну разве теперь я смогу тебя отпустить куда-то без себя? — А как же Ницца? — Оставлю тут Феликса вместо себя. Он на мое место давно метит, хотя хорошо это скрывает. Наконец, впервые за три часа, улыбается и Лили. — Знал бы ты, как я скучала по тебе, Айз. — Я тоже скучал по тебе, солнце. Теперь никуда от тебя не денусь. Веришь? Сдерживая слезы, Лили несколько раз кивает. — Верю. — Хорошо.<…>
— Кол? Кол, сидя на полу в гостиной и облокачиваясь спиной на стену, никак не реагирует, только отпивает очередной глоток из бутылки бурбона и продолжает смотреть в никуда. Сидни хмурится и, скрещивая руки, заходит в гостиную и останавливается напротив Кола. Она видит две пустые бутылки рядом с ним и тяжело вздыхает, опускаясь на корточки, а Майклсон продолжает глядеть прямо перед собой. — Слушай, ты весь день так сидишь, — негромко говорит Сидни, а в ответ — ноль реакции. Она поджимает губы и сплетает свои пальцы. — Кол… — Сидни, — резко заговаривает Кол и, отпивая очередной глоток, смотрит, наконец, на Паркер, а у нее от этого взгляда — мурашки по спине, — уйди. Ладно? Займись чем-нибудь поважнее, чем разговор со мной. Сидни снова вздыхает и, прежде чем Кол успел бы сделать глоток, забирает бутылку у него из руки и убирает в сторону, глядя со строгостью на Майклсона. Тот тянется к бутылке, но Паркер резко перехватывает его руку и смотрит на него теперь пристально, приподнимая брови. Кол поджимает губы и снова облокачивается на стену, не сводя с Сидни взгляд. — Чего ты от меня хочешь? — вопрошает он. — Хочу, чтобы ты перестал волноваться за маму. — Я тебя умоляю. Какое тебе вообще до меня дело? С чего вдруг такая забота? — Послушай. Тебе не о чем волноваться. С ней ничего не случится. Кол качает головой и стремительно поднимается на ноги, хватая с пола недопитую бутылку бурбона. Сидни встает следом, и Майклсон уже быстрым шагом направляется к выходу из гостиной. Паркер зависает секунды на три, глядя на удаляющуюся спину Кола, и приходит в себя лишь тогда, когда он оказывается в дверях: — Стой! Бутылка разбивается в руке Кола, заставляя Сидни вздрогнуть. Он медленно-медленно оборачивается, прожигая ее взбешенным взглядом, но Паркер так просто отступать не собирается. Она не знает, откуда это стремление, но ей просто необходимо поговорить с Колом. Наверное, для того, чтобы понять, почему Кол Майклсон стал лучшим другом матери, узнать его лучше. Вот только сейчас он выглядит таким… уязвимым из-за беспокойства. Раньше, когда так выглядела мама, у Сидни возникало желание утешить ее, как-то успокоить, облегчить ее волнения хотя бы словами. Теперь, когда у Кола состояние точно такое же, у нее снова возникло желание утешить. Чисто автоматически. — Паркер, отвали от меня. — Просто поговори со мной. Я прекрасно вижу, что тебе тяжело, потому что ты волнуешься за маму из-за того, что Себастьян непонятно где и может навредить ей, стоит только ему прознать, что она далеко от нас. Ты просто должен верить, что с ней все в порядке. Тем более, она уже в Ницце, а это значит, что она сейчас не одна и в полном порядке. Тебе не о чем волноваться. — Да как ты!.. — У Кола дыхание спирает от нахлынувших внезапно эмоций. Он сжимает руки в кулаки и стискивает до боли зубы, глядя на Сидни таким взглядом, словно он готов сию же секунду испепелить ее. Кол мрачно и громко хмыкает, а потом раздраженно сует руки в карманы темно-серых джинсов. — Как ты можешь оставаться такой спокойной?! Сидни, я четыреста лет ее от себя не отпускал ни на один гребаный шаг! А теперь она вообще на другом континенте! Сидни поджимает губы и неторопливо подходит к Колу. Он напряженно наблюдает за ней и с трудом подавляет в себе желание скинуть ее руки, когда она опускает их на его плечи, пристально глядя ему в глаза. Кол только сейчас замечает, что, пускай внешне Сидни и Лили не похожи, этот взгляд… Кол терпеть не может, когда на него так смотрит Лили, а уж про Сидни и речи нет. Он только тяжело вздыхает и отводит взгляд, но Сидни не позволяет ему сделать этого, с силой сжимая пальцами его плечи. — Держи себя в руках, а, — почти строго произносит она. — Ты же ее знаешь. Она не даст себя в обиду. Она не маленькая уже, Кол. Пятьсот лет, как-никак. Все, что ей нужно больше всего — это доверие, а не страх за нее. Верь и жди, пока она вернется. Держу пари, вернется она не одна. — Сидни… — Ей. Нужно. Доверие, — четко разделяя каждое слово, повторяет Сидни. — Твое — в первую очередь. Ты понял меня? Кол, ты понял меня? — переспрашивает она, когда не слышит ничего в ответ. — Да, — тихо сквозь сжатые зубы говорит Кол. — Вот и хорошо. Отпустив плечи Кола, Сидни слабо улыбается и выходит из гостиной, оставляя Майклсона одного. «И за что мне вторая Лил?»<…>
— Ну, ты там как? Лили улыбается, опуская смущенно голову и подпирая плечом стену. Она не ожидала ничего от звонка Клауса, но после банального обмена приветами этот простой вопрос заставил ее улыбнуться, и теперь ей кажется, что она выглядит влюбленной дурочкой. Но ведь она не… Нет ведь? — Я с братом, которого считала мертвым почти всю свою сознательную жизнь, — усмехается Лили. — Сам как думаешь? Клаус на том конце провода усмехается тоже. — Слушай, ты сказал, что тебя не будет в городе, — задумчиво тянет Лили, постукивая ногтем по стене, и слышит короткий вздох Клауса. Это заставляет ее немного нахмуриться. — А в каком городе ты, если не секрет? — Лучше я расскажу тебе, куда ездил и зачем, когда ты вернешься домой, — отвечает Клаус. — Да брось… — Мне пора. До встречи. Лили даже не успевает ничего сказать напоследок, а в телефоне уже звучат гудки. Поджав губы и отняв мобильный от уха, она несколько секунд бездумно смотрит на экран, а потом, слыша движение позади себя, спешно убирает телефон в задний карман джинсов и оборачивается, встречаясь взглядом с Айзеком. Он улыбается, но напряжение не укрывается от внимания Лили. Она решает пока ничего не спрашивать, только легко улыбается в ответ и кивает в сторону выхода, намекая, что готова к прогулке. Оттолкнувшись от стены, Айзек идет к двери, и Лили, простояв на месте всего две секунды, отправляется следом за братом.<…>
— А я-то думал, что ты давно гниешь под землей, ведьмочка. Софи вздрагивает настолько сильно, что стакан выпадает из разжавшихся пальцев и с характерным звоном разбивается на несколько небольших осколков. Клаус слышит, как она глубоко дышит в жалких попытках успокоить себя, ведь, по идее, никто не должен был отыскать это маленькое убежище; Софи казалось, что небольшой домик, в котором они с Себастьяном «выжидали» (ее все еще бесит это), защищен всевозможными — сильными! — заклинаниями, защищен так, чтобы ни одна живая или неживая душа добраться не смогла, а теперь Клаус Майклсон появляется на пороге. Где же Софи допустила ошибку? Ей же головы не сносить. Впрочем, ее жизни придет конец в двух случаях из двух: либо Клаус сейчас войдет и распотрошит ее, либо Себастьян, узнав о прорехе в защите, устроит ей много чего «хорошего» и оставит ее смерть на десерт. Но Софи все-таки не собирается сдаваться так просто. Первое, что нужно сделать — это избавить себя от присутствия первородного, а второе — понять, как он нашел ее. Можно и наоборот. Она медленно-медленно оборачивается, пересекаясь взглядом с Клаусом, на чьих губах — ухмылка, которая так и кричит: «О-о-о, дорогуша, кажется, кто-то сегодня умрет!» Она стискивает челюсти, и вместе с этим, будто сами собой, сжимаются кулаки. Несмотря на всю уверенность в том, что Софи сможет постоять за себя в любом случае, частое биение сердца, она уверена, выдает ее с головой. По одной простой причине: по сравнению с Майклсонами Себастьян кажется маленьким несмышленым ребенком, которого когда-то обидели нехорошие люди. — Что ты здесь делаешь? — едва размыкая губы, спрашивает Софи, глядя со злобой на Клауса. Кажется, сердце пропускает кучу ударов кряду, как только на пороге появляется Кол. В отличие от Клауса, на его лице нет ни единой эмоции, один только взгляд выражает лютую ненависть, которую вампир даже не пытается скрыть. А зачем ему? Да и Софи не вызывает ничего, кроме ненависти и желания немедленно убить ее. — Ну что ты, дорогуша, — произносит Клаус, и ухмылка на его губах становится чуть шире. Он выглядит так, словно вот-вот переступит порог дома, но Софи знает точно: уж это ему будет не под силу. Клаус, конечно, могущественный, старый вампир и все такое, но даже он не сможет войти в дом, принадлежащий человеку, не пригласившему его. — На твоем месте я бы спросил, каким образом открылось ваше местоположение, а потом бы уже поинтересовался, что я тут делаю. Однако, думаю, ты и так поняла, что пришли мы по твою душу. Проверим чисто ради любопытства, сделает ли Себастьян что-нибудь для того, чтобы вытащить свою ведьму из лап ужасных Майклсонов. Софи пытается, как говорится, собрать все силы в кулак, а, точнее, в два, но вдруг понимает, что не чувствует никакой магии, и это пугает ее даже больше, чем стоящие в дверях Клаус и Кол. Деверо всегда считала, что без магии она — ничто, а сейчас… она совершенно ничего не ощущает. Кажется, сердце теперь просто остановилось. Но сдаваться рано: вампиры все еще не могут войти в дом, а это значит, что она в безопасности. — Ты слишком самоуверенный, — небрежно бросает Софи, заставляя Клауса усмехнуться и вскинуть брови, а-ля: «Да ладно?» — Ты даже зайти не можешь без моего приглашения. Клаус и Кол переглядываются между собой, а потом синхронно перешагивают порог, из-за чего ведьма резко отходит назад, глядя на двух братьев расширенными от шока глазами. Она не может применить магию, вампиры входят в дом без приглашения — какого черта происходит?! Софи тяжело сглатывает, переводя взгляд с одного брата на другого и обратно. Впрочем, ответ на вопрос «какого черта?» находится с появлением третьего члена семьи Майклсон: шепча под нос какие-то заклинания, Фрея неторопливо поднимается по ступеням на крыльцо и переступает через порог, пристально глядя на Софи. Оставался только один вопрос: как? Каким образом Фрея перекрывает доступ к магии и позволяет Клаусу и Колу находиться в этом доме? — Как ты?.. Фрея только улыбается, не прекращая шептать заклинания. — Ну что, мой дорогой брат, устроим нашей милой ведьмочке веселье? — никак не прекращая ухмыляться, спрашивает Клаус, глядя на тяжело дышащую Софи. Такое чувство, словно она готова вот-вот броситься на них с кулаками. Вампир фыркает. Святая наивность. Кто может выстоять против Майклсонов? — С превеликим удовольствием, — впервые подает голос Кол и вместе с братом наступает на ведьму, перехватывая ее руку, летящую к его лицу, и сильно сжимая ее пальцами. — Ты не будешь творить такие глупости, если хочешь, чтобы все твои части тела остались на своих законных местах. — Сукин ты сын, — шипит Софи, со злостью глядя Колу в глаза. Она дергает рукой в попытке вырвать ее из цепкой хватки Майклсона, но тот лишь стискивает сильнее ее запястье. — Вам всем все равно конец. И Лилит — в первую очередь. Кол порывается ответить что-то остроумное и в то же время грубое, но вместо этого кидаешь лишь: — Вырубай ее, Фрея, — а потом делает шаг назад, наблюдая за падением Софи. Он покидает дом прежде, чем Клаус успевает сказать хоть что-то.<…>
— О чем задумалась? — О том, что с тех пор, как я была здесь последний раз, город будто переродился. — А когда ты была тут последний раз? — В том и дело, что я не помню. Это было о-о-о-очень давно. Айзек смеется, отчего Лили не может сдержать улыбку. Она чуть сильнее сжимает пальцами локоть брата и утыкается головой в его плечо, глядя себе под ноги. Айзек аккуратно высвобождает руку и обнимает сестру за плечи, и та обнимает его в ответ. — Ты мне расскажи, — заговаривает Лейхи, — что еще интересного случалось в твоей жизни. — А ты мне расскажи про свою фамилию. Айзек широко улыбается. — Это ведь я придумала! — Я знаю, — смеется он. — Это было первое, что пришло мне в голову. Просто, знаешь, родная фамилия как-то совсем перестала мне нравиться. И вот я вспомнил старые, детские игры… Дальше Айзек и Лили идут молча, ни на секунду не выпуская друг друга из объятий. Лили с легкой, но все равно не такой радостной, как хотелось, улыбкой разглядывает город, в то время как Айзек, вместо того чтобы последовать примеру сестры, внимательно наблюдает за ней. Ему в голову вдруг ударяет то, как сильно изменилась Лили. Впрочем, это неудивительно: он не видел ее почти пять веков, изменения в ней естественны, но… ему становится так тоскливо от того, что он пропустил практически всю ее жизнь. И то, что рядом все время был Кол Майклсон, Айзека совершенно не утешает. Он отворачивается от Лили и теперь так же, как она, наблюдает за тем, что творится вокруг, вот только не видит совершенно ничего. Теперь в его мыслях — решение покинуть Ниццу, покинуть Францию, которую он не оставлял в течение пятидесяти лет ни разу. Айзек думал, что в своем решении он усомнится, однако сейчас это совсем не так. Он преисполнен решимости двинуться за сестрой куда угодно, только бы она больше никогда не пропадала из поля зрения. А здесь… Феликс станет отличной заменой Айзеку, в этом он уверен. — Слушай, — вырывает его из задумчивости голос Лили. Он снова смотрит на нее и пересекается с ее взглядом, вопросительно вскидывая брови. — Как ты живешь в городе, на котором стоит барьер от вампиров, если ты сам… Что? Что ты лыбишься, Айзек? Я тебя про серьезные вещи спрашиваю, между прочим. Айзек хмыкает и переводит взгляд на тротуар, по которому они идут. Проходит несколько долгих секунд, которые ждущей ответ Лили кажутся бесконечностью, прежде чем он наконец заговаривает: — А я и не вампир. Лили резко тормозит, как будто ее внезапно пригвоздили к месту, что заставляет остановиться и Айзека. Он выпускает сестру из объятий и, делая несколько шагов, останавливается напротив, глядя на нее сверху вниз, а ее взгляд… Давненько Айзек не видел столько шока в чьих-то глазах. — Чего?.. Айзек прячет руки в карманах куртки и небрежно пожимает плечами, вгоняя Лили в еще больший ступор. — Я, как Феликс, — начинает объяснять он. — Фел — он ведь тоже не вампир. Он в себе жизнь поддерживает с помощью магии шестьсот лет уже. Я делаю то же самое. Да ты и сама подумай: будь я вампиром, давно бы превратился в горстку пепла. И еще. Разве Крис и остальные приняли бы меня, если бы я был вампиром? — Ну, судя по тому, с какой ненавистью смотрела на меня Кристал, то вряд ли, — поджимает губы Лили. — Ну вот видишь. А теперь пойдем. Мне еще много чего нужно тебе показать, поэтому выключи к черту свой телефон. Сегодня абонент недоступен. Лили улыбается Айзеку в ответ, а потом идет следом за ним.<…>
Софи дергает руками в сотый, наверное, раз, кажется Клаусу, наблюдающему за этим процессом уже не первый час. Не способная применить магию Деверо с лютой ненавистью смотрит на Майклсона, словно пытается сжечь его взглядом, а тот и бровью не ведет, подпирая плечом стену, будто та вот-вот рухнет. — Да ладно тебе, Софи, — усмехается тот. — Чем ты недовольна? Камера вполне комфортабельная… — Думаешь, я не знаю, зачем ты все это делаешь? — злобно шипит Софи, не сводя с Клауса взгляд. — Наверное, ради того, чтобы обезопасить свою семью, — кивает Майклсон с таким выражением лица, будто он — великий философ, произнесший сейчас очень глубокомысленную фразу. — Хотя мне интересно, о чем ты подумала еще. — Лилит. Одно имя, а чувств — немыслимое количество, точно цунами обрушилось на него. Клаус смотрит на Софи долго, пристально, и целую минуту на его губах не играет былая усмешка, которая так бесила Деверо. Однако Майклсон быстро успокаивает себя и снова растягивает уголки губ, издевательски ухмыляясь и подмечая, как Софи стискивает пальцами подлокотники стула — это лишь помогает держать себя в руках. Вот только нужно свалить из подвала от этой гребаной ведьмы как можно быстрее, потому что если она ляпнет что-нибудь лишнее, то он просто свернет ей шею. Никто, конечно, жаловаться не станет, но она им еще живая нужна. Хотя Клаус уже забыл зачем. — Чувства к Лилит и станут твоей погибелью, Клаус, — цедит сквозь зубы Софи, когда Майклсон стоит уже спиной к ней. — Не из-за Себастьяна ты сдохнешь — из-за Лилит. Клаус только стремительно разворачивается, чтобы дать ведьме понять, с кем она, черт возьми, разговаривает, но тут же чувствует руку на левом плече и сжимающие его пальцы. Элайджа не издал ни звука, но Клаус и так будто слышит: «Спокойно, брат, спокойно. Оно того не стоит». Осталось еще, чтобы ему предложили посчитать до десяти и вдохнуть-выдохнуть, и тогда он бы точно разодрал Софи горло. — Тише, брат. — Ух ты, почти угадал. — Оно того не стоит. «Теперь ты предложишь мне посчитать до десяти?» Ан вот с этим не в десяточку: больше Элайджа ничего не говорит, только тянет младшего брата за собой и закрывает железную дверь камеры. Одно непонятно: он спасает Софи от Клауса или Клауса от самого себя? Элайджа разворачивается и уверенным шагом направляется к выходу из подвала. Помедлив несколько секунд, Клаус идет следом. Когда они входят в гостиную, то в глаза сразу бросается до жути обеспокоенное лицо Фреи, вышагивающей по гостиной из угла в угол. Это заставляет Клауса нахмуриться, и он даже забывает о том, что хотел выпить, так и замирая на месте, наблюдая за сестрой. — Фрея, в чем дело? — все же не выдерживает он, скрещивая руки. Фрея резко останавливается и мрачно переглядывается с Элайджей, из-за чего создается впечатление, что Клаус пропустил что-то очень-очень важное. Наверное, так и есть, и Майклсон хмурится лишь сильнее. Он внезапно понимает, что надеется, что плохие новости касаются не Лили. Вот знал же он, что нельзя ее одну отпускать! Знал же! — Что-то с Лили? — все же вырывается у него против воли. — Нет, — тут же отвечает Фрея. — Я просто… просто вспомнила Феликса. В смысле, я его и не забывала… Я имею в виду… — Фрея! — Когда мы с Лили были в той ведьминской тюрьме, он был с нами. И я не представляю, как он стал ей другом, потому что… он был не из числа лучших парней. Он как будто мозг ей запудрил. Я резко все это вспомнила и провела небольшое расследование. В общем, Феликс… он… — На самом деле, его зовут Маркус Дьюар, — заканчивает за Фрею Элайджа, встречаясь с ошеломленным взглядом Клауса. — Ну, или Маркус Паркер. — Майклсон тяжело вздыхает, замечая, что младший брат становится еще злее, чем прежде. — Кажется, Лилит ждет разочарование. — Разочарование… — мрачно хмыкает Клаус и качает головой. — Мягко ты выразился, однако. Очень даже мягко. — Никлаус… — Узнай я, что Хоуп, на самом деле, злодей под прикрытием, я бы не разочаровался, Элайджа, — недружелюбно произносит Клаус. — Я бы хотел взорвать к черту эту планету вместе с собой, только бы не чувствовать боль от того, что любимая дочь так жестоко обманула меня. Не давая ни Элайдже, ни Фрее сказать что-нибудь в ответ, Майклсон покидает гостиную, по пути размышляя, как бы и в самом деле что-нибудь не разрушить. «Мне жаль, Лили. Очень жаль».