<…>
Лили громко захлопывает дверь своей комнаты, обводит ленивым взглядом саму комнату, а потом подходит к прикроватной тумбочке и выуживает оттуда пачку сигарет вместе с зажигалкой. Спустя несколько секунд она с наслаждением впускает в легкие дым, прикрывает на секунду глаза и… отпускает контроль. Снова швыряя вещи по комнате и создавая этим ужасный шум, Лили даже не рычит от злости, хотя хочется. Она прерывается лишь ради того, чтобы зажать между двумя пальцами сигарету, вытащить ее, выпустить дым и опять зажать между губ и чтобы вновь обвести комнату ленивым и каким-то равнодушным взглядом. Теперь здесь хаос даже хуже, чем тот, который она устроила после разговора на кладбище с отцом. Швыряя в стену непонятно откуда взявшуюся вазу, Лили не замечает, как начинает плакать. Ей вдруг становится так больно и накатывает такая злость на саму себя, — потому что нельзя опускать руки так рано, нельзя! — что хочется не только комнату, но и весь дом вверх дном перевернуть. Лили плачет почти беззвучно, время от времени всхлипывая. Потушенная сигарета отлетает куда-то в сторону, а в руке оказывается схваченная с тумбочки лампа. Однако стоит Лили ею только замахнуться, как вдруг она исчезает из руки, кто-то обхватывает запястья и прижимает руки к телу, обнимая сзади как никогда крепко. Лили плевать, кто это, она пытается выбраться из сильной хватки, но каждая попытка сопровождается лишь неудачей и всхлипом. Она вроде и перестает брыкаться, но все равно попеременно дергает руками. — Успокойся, — раздается над ухом шепот Кола, и он обнимает Лили чуть крепче. Зажмуренные до этого глаза она медленно открывает, но ничего не видит перед собой: пелена слез застилает все, поэтому она снова закрывает глаза и как будто обмякает в руках Кола. Он вдруг разворачивает ее к себе и снова обнимает, приложив ладонь к голове и поглаживая ее большим пальцем. Лили медленно, почти безвольно проводит руками по его спине, а потом сжимает пальцами плечи, уткнувшись носом в одно. Кол обнимает лишь крепче. — Мы со всем справимся, со всем разберемся. И свалим отсюда к чертям собачьим. Я тебе еще одно место в Бразилии не показал. Лили молчит. Она должна быть сильной, должна все выдержать, а сама стоит и ревет. Она снова жмурится и утыкается лбом Колу в плечо. Ей кажется, будто они тысячу лет вот так вот не были рядом друг с другом, будто вот так вот не обнимались никогда. Лили так соскучилась по нему, так соскучилась… Просто до дрожи. Они словно и не виделись лет двести. Так не хочется его отпускать… — Как только мы снимем проклятье, как только покончим с Себастьяном, я сразу тебя заберу отсюда, — продолжает шептать Кол, прижимая к себе Лили. — Если Ник любит тебя, то пусть выкручивается, как хочет, потому что тебя здесь больше не будет. Пусть все выкручиваются, как хотят. Хоть Ник, хоть Айзек, хоть Сидни, хоть Фрея. Плевать. Даже если ты будешь сопротивляться, я тебя отсюда увезу. Слышишь? Лили несколько раз кивает и теснее прижимается к Колу, жмурясь сильнее. Он слегка отстраняется, обхватывает ладонями ее лицо и прижимается губами ко лбу, слегка прикрывая глаза. Простояв так пару минут, Кол опускает голову и касается своим лбом лба Лили. По ее спине мурашки пробегают: Кол очень-очень редко делал так. — Я тебя не отдам никому, — тихо-тихо говорит он. — Смерти тем более. — Ладно, — так же тихо отвечает Лили, а потом опускает голову и снова утыкается лбом в плечо Кола, чувствуя его ладонь на своей макушке.<…>
— Ты вообще засыпал сегодня, нет? — первым делом сонно спрашивает Лили, еле-еле разлепив веки и чувствуя, как Клаус водит пальцами по ее оголенному плечу, пока голова покоится на его груди. — Я засыпала — ты на плече у меня вырисовывал что-то. Проснулась — опять вырисовываешь. Лили слышит, как Клаус усмехается. На несколько минут в спальне виснет тишина, и Паркер впитывает в себя каждую ее секунду, чтобы отпечаталась в памяти и никогда никуда не уходила. Лили закрывает глаза, полностью погружаясь в свои чувства и ощущения. Ей вдруг вспоминается, что она чувствовала когда-то к Себастьяну, вспоминает, что чувствовала к отцу Сидни — и все это меркнет перед тем, что она чувствует сейчас к Клаусу. Лили открывает глаза и против воли слабо-слабо улыбается, когда ладонь Клауса скользит вниз по ее спине, просачиваясь под майку, скользя по голой коже и вызывая приятные мурашки. Так хочется, чтобы это утро никогда не кончалось… Такое банальное желание и такое несбыточное… — Я просто думал, — подает наконец голос Клаус, нарушая тишину. Лили приподнимает голову и упирается подбородком в ладонь, глядя на Майклсона. Он на нее не смотрит — задумчивый взгляд направлен в потолок. — Всю ночь? — выгибает правую бровь Лили. Клаус дергает в однобокой улыбке уголок губ. — И о чем же ты думал? О чем вообще можно думать всю ночь, даже не смыкая глаз? — О тебе, — отвечает Клаус, все также не глядя на Лили, на чьих губах после этих слов медленно расползается улыбка. Однако когда до сознания Паркер доходит, какая мысль, касаемая ее, могла крутиться в голове Клауса всю ночь — да и не только ночь, а всю прошедшую неделю, — то улыбка начинает с той же медлительностью исчезать с губ. Майклсон сразу же замечает перемену в настроении Лили, а та тяжело вздыхает, снова закрывая глаза, и только в этот момент Клаус наконец на нее смотрит. Поэтому, когда Лили распахивает веки, встречается с серьезным взглядом Клауса. Словно пытаясь разрядить обстановку, он снова начинает водить пальцами по ее спине. Однако теперь напряжение и серьезность во взгляде Лили уже никуда не деть и никак не смягчить. Наверное. — Лили, давай просто… Клаус не успевает договорить, потому что Лили использует его же оружие против него: затыкает поцелуем, резко подавшись вперед. Она целует его, упираясь ладонями в грудь, и чувствует, как левой рукой он обвивает ее талию, а правую опускает на щеку, касаясь большим пальцем подбородка. Клаусу просто необходимо серьезно поговорить с Лили, потому что его пугает это гадкое проклятье, которое губит ее. Да только как можно сосредоточиться хоть на чем-то, когда она его так целует?.. Как можно сосредоточиться, если он чувствует себя просто мальчишкой, который влюбился по самые уши? Это же за гранью возможного. Клаус с поистине огромным трудом отрывается от губ Лили, тяжело дыша и слегка нажимая большим пальцем на ее подбородок. Стук сердца — и не только свой — гулко отдается в ушах. Клаусу кажется, что и самообладание Лили слегка рвется по швам. Совсем… слегка. Нужно срочно взять себя в руки. Срочно поговорить. — Ну что ты творишь? — едва слышно спрашивает Клаус, все еще не в состоянии восстановить дыхание. Он открывает глаза, пересекаясь с Лили взглядом. На ее губах снова расцветает улыбка, только на этот раз хитрая, как у лисы в русских сказках. Клаус протяжно выдыхает: — Лили… ты невозможная. Прекрати это делать. — Делать что? — тихо-тихо шепчет Лили, наклоняясь к Клаусу еще ниже, игнорируя палец на подбородке и щекоча волосами его лицо. — Соблазнять меня, — так же тихо отвечает Клаус. — Я тебя не соблазняю, — уже в губы Клаусу говорит Лили. — Просто отвлекаю от ненужных мыслей. В эту же секунду она оказывается на спине, а над ней нависает Майклсон, пристально глядя в глаза. Теперь они лежат поперек кровати. Клаус медленно приподнимает в вопросе брови, сжимая запястья Лили над ее головой. С ее губ все также не сходит лисья улыбка, что не помогает Клаусу держать себя в руках. Даже наоборот — хочется забить на все и только целовать и целовать ее, прижимая к себе, не отпуская ни на секунду. — От ненужных мыслей? — вопрошает Майклсон, когда Лили ничего больше не произносит. — Я, между прочим, хочу спасти твою жизнь. Конечно, чисто из эгоистических побуждений, — он ухмыляется, — но это не столь важно. — Из каких же конкретно побуждений? — с подозрением щурится Лили. Клаус лишь шире ухмыляется и склоняется к ее шее, оставляя на ней короткий поцелуй, так что теперь Лили приходится стараться хоть как-то держать себя в руках. Клаус проводит губами по ее скуле, а потом приподнимает голову и снова смотрит в глаза. — Давай отложим серьезный разговор, — с придыханием говорит Лили. — На неопределенный срок. — На какой-какой срок? — Майклсон, заткнись и поцелуй меня. Больше ничего не говоря, Клаус резко подается вперед и впивается в губы Лили поцелуем. Высвободив запястья, она обвивает руками его шею и теснее прижимается к нему.<…>
Айзек подходит к комнате Фреи, в которой она проводит почти все время, прочитывая-перечитывая фолианты и мемуары, экспериментируя с заклинанями и колдуя над картами. Он не трогал ее эту неделю, но теперь держаться на расстоянии уже невозможно. И пусть Фрея хоть мозг ему плавит, Айзек расставит все точки над «i». Уж спустя столько лет это сделать давно пора. Айзек недолго переминается с ноги на ногу, а потом стучит костяшками по дверному косяку. Фрея резко поднимает голову и удивленно смотрит на Лейхи, чей взгляд — внимательный, и в нем есть даже малая толика радости. Потому что несмотря на то, что с ними случилось в прошлом, Айзек рад видеть Фрею. А если удастся наладить с ней отношения, если удастся вернуть все на круги своя, то тогда он будет безумно счастлив. Да, он любил Эллисон. До потери пульса любил. Но Фрея… Фрею он никогда не мог забыть, не мог оставить позади. Только и думал о том, как бы найти ее и вернуть. А теперь она перед ним. — Ты хотел что-то? — вырывает его Фрея из урагана мыслей. Она смотрит на Айзека несколько долгих секунд, но потом резко опускает взгляд на мемуар на столе, словно тот стал самой интересной вещью на Земле. — Впрочем, знаешь, лучше уходи. Мне сейчас не до тебя. Айзек, конечно, никуда не уходит и видит, что Фрею это напрягает. Он поговорит с ней любой ценой. С этой решимостью он идет вперед, прекрасно видя, что Майклсон намеренно его игнорирует. Однако Айзек тоже не из робкого десятка, способен проявить характер в нужных ситуациях, и именно поэтому по щелчку его пальцев все лежащие на столе книги и бумаги разлетаются в стороны, словно их ураган снес. Фрея с угрожающей медлительностью поднимает на Айзека озлобленный взгляд, когда тот останавливается по другую сторону стола, аккурат напротив нее. Руки, несомненно, чешутся хорошенько вскипятить ему мозг — если там есть вообще, что кипятить, — но Фрея все же сдерживает себя, проклиная Лейхи только мысленно. — Чего ты от меня хочешь? — сквозь зубы цедит она. — Нам надо поговорить, — не терпящим возражений тоном заявляет Айзек. — Лет пятьсот уже надо. — Нам не о чем разговаривать, — качает головой Фрея. Ей слишком тяжело смотреть на Айзека, но взгляд она не отводит. Их связывало так много, но лишь один шаг все разрушил. И как бы Фрея ни пыталась уговорить себя, что виноваты оба, вся ответственность так или иначе лежит на Айзеке. — Лет пятьсот уже не о чем. Айзек тяжело вздыхает. Ему до дрожи хочется коснуться ее ладони, сжать слегка, как раньше, прижать к губам и сказать, что она — его все, весь мир, воздух. Да только момент давно упущен, и ни одна живая и неживая душа не знает, как Айзеку жаль, как сильно ему хочется все вернуть и исправить и какую боль ему причиняет один лишь такой вот разочарованный и злой взгляд Фреи. «Сам виноват». Айзек обходит стол и становится рядом с Фреей. Непозволительно близко. Она молчит и даже не шевелится, стоит к нему боком, смотрит словно в никуда. Айзек сжимает зубы до боли. Вот она, так близко, совсем рядом, протяни руку — коснешься, но… одновременно так далеко, что сколько не тянись — схватишь один только воздух. Айзек делает глубокий вдох, медленно выдыхает и с трудом подавляет в себе желание схватить Фрею в охапку и прижать к себе, обещая больше никогда ее не отпускать и никому не отдавать. — Прости меня, Фрея, — тихо-тихо произносит Айзек, улавливая, как ведьма слегка вздрагивает. — Прости. Если бы я только знал… —…что отправляешь меня в тюрьму для ведьм? — шипит Фрея, наконец обернувшись к Айзеку и посмотрев ему в глаза. — Эбби сказала, что тебе там помогут. Она и слова не упомянула о том, что там творилось на самом деле! Фрея злобно хмыкает. — Я тебе с самого начала говорила, что этой дряни верить нельзя. — Она сжимает пальцами край стола в тщетной попытке взять себя в руки. — Я любила тебя, Айзек, а ты предал меня! Ты меня обманул! Лгал все время, когда говорил, что тоже любишь! Ты лгал мне, лгал! Все время! — Фрея… — И после этого смеешь просить прощения?! — Голос Фреи срывается. Кажется, она вот-вот заплачет, даже к глазам уже подступили слезы. — Я тебя никогда не прощу за эти пятнадцать лет, проведенные в том аду! Ни за что! А теперь пошел к черту отсюда с глаз моих, пока еще части тела все на месте! Айзек, глядя Фрее в глаза еще несколько секунд, наконец оставляет ее одну. Как только она перестает слышать удаляющиеся шаги, то медленно опускается на корточки, не в силах твердо стоять, и запускает пальцы в волосы, низко опустив голову и дав волю слезам. Фрея всхлипывает слишком громко для дома, в котором почти все обитатели обладают вампирским слухом, но ей плевать. Так больно ей не было очень-очень давно. Вот же совсем недавно она его забыла, отвыкла от него, забила какие-то чувства к нему глубоко-глубоко, чтоб никто не достал, и вот он сам приходит и все рушит. Ну разве это честно? Разве справедливо? Разве можно любить и ненавидеть кого-то одновременно?<…>
— И вот ты снова один, снова на полу и снова с бутылкой бурбона. Это ведь бурбон? Кол тяжело вздыхает, делая большой глоток и пристально глядя на Сидни. Он сидит на полу балкона, облокачиваясь на перила и игнорируя бешеный ветер, который превращает его волосы непонятно во что. Сидни делает несколько шагов вперед и садится рядом с Колом, отбирая у него бутылку и делая пару глотков под удивленным донельзя взглядом Майклсона. Она мысленно ухмыляется. Все-таки удивление на лице Кола Майклсона — это произведение искусства. Сидни ставит бутылку между собой и Колом и садится в позу лотоса. — И это святая Сидни Паркер, — протягивая каждое слово, говорит Кол и все никак не может отвести от ведьмы ошарашенный взгляд. — Я не святая, — тут же возражает Сидни. — А позиционируешь себя именно так. — Я не позиционирую себя как святую! — Да нет, ты просто мать Тереза. — И я не мать Тереза! — Ну тогда… — Если ты сейчас же не заткнешься, я разобью эту бутылку о твою голову. Кол ухмыляется, отворачивается, хватает бутылку и за несколько секунд допивает остатки, а потом резко выбрасывает стеклянный сосуд «за борт». Спустя пару мгновений слышится характерный звон разлетевшейся вдребезги бутылки, заставляя Майклсона ухмыльнуться шире. — И зачем ты это сделал? — с ледяным спокойствием спрашивает Сидни, на что Кол равнодушно пожимает плечами. Паркер вздыхает и, продолжая смотреть на Майклсона, упирается головой в перила. Она видит, как ухмылка медленно исчезает с лица вампира, и сразу становится понятно, как он чувствует себя на самом деле. — Что с тобой? Кол молчит, глядя прямо перед собой, а Сидни ощущает странное беспокойство. Сейчас не так, как в тот раз, когда она застала его одного, сидящего в гостиной в обнимку с бутылкой бурбона. Тогда Сидни хотелось его спасти непонятно от чего, а в этот момент она хочет подтолкнуть его к тому, чтобы он открылся и просто поговорил с ней. Да только Кол словно все больше закрывается, выстраивая стену вокруг себя, четко обозначая личное пространство, в которое он пускает только одного-единственного человека — лучшую подругу — и больше никого пускать не планирует. Конечно, Сидни понимает это, но ведь попытка не пытка, верно? — Хотя что за глупый вопрос я задаю, — негромко проговаривает Сидни. Кол продолжает сидеть, подобно каменному изваянию. — Держу пари, ты переживаешь по поводу проклятья. Но, Кол, мы все переживаем. — Если ты намерена и дальше пытаться влезть ко мне в душу, то можешь брать руки в ноги и сваливать отсюда, — глухо проговаривает Кол, все также игнорируя направленный на него взгляд Сидни. Она почти раздосадованно поджимает губы, а в следующую секунду Майклсон наконец смотрит на нее. Да так смотрит, что Сидни едва выдерживает его взгляд. — Серьезно, Паркер, опять? Того раза тебе не хватило? — Может, я просто хочу стать твоим другом, — лениво ведет плечом Сидни, теперь уже спокойно глядя Колу в глаза. Тот садится так же, как она: в позе лотоса и с упирающейся в перила головой. Сидни кажется, что у него на лице — смертельная усталость, но он, конечно, тщательно ее скрывает. — А то у Паркеров с Майклсонами связь тянется сквозь века. — У меня уже есть друг, — хмуро сообщает Кол. — Мне хватает. И к тому же. Наша дружба начиналась совсем не с попытки проникнуть друг к другу в души. А ты просто хочешь без мыла в задницу залезть. — Отвратительно, — вздрагивает Сидни, вызывая новую ухмылку на губах Майклсона. — Фу, Майклсон, маме ты тоже такое говорил? Кол начинает смеяться и отчего-то качать головой, будто пытаясь выбросить какие-то ненужные мысли из головы. Сидни смотрит на него пристально, прижимая тыльную сторону ладони к губам, словно ее вот-вот стошнит. — О-о-о-о-о-о-о-о-о-о, дорогуша, — почти прекратив смех, тянет Кол, — твоя мать слышала и не такое. Я все диву даюсь, как она до сих пор не прикончила меня за один лишь мой длинный язык. Вот уж воистину бесценный человек. После этого между Колом и Сидни виснет тишина. Они отворачиваются друг от друга, глядя кто куда и погрузившись в размышления. Сидни не может взять в толк резкую перемену в настроении Кола: сначала он ее прямым текстом послал, а теперь будто и не собирается этого делать. Может, он все-таки смягчится по отношению к ней и не будет таким категоричным? Сидни решительно вздыхает и интересуется: — Можно вопрос? — а потом поворачивает к Колу голову. — Валяй, — пожимает плечами Майклсон. — Ты когда-нибудь был влюблен в маму? Сидни кажется, будто она слышит, как в голове Кола взорвалась бомба замедленного действия. Он медленно — устрашающе медленно! — поворачивается к ней и смотрит таким взглядом, словно перед ним не Сидни, а сам Морской Дьявол. Кол смотрит так очень долго, и Паркер не может отвести от него взгляд, точно загипнотизированная. В одно мгновение ей думается, что Кол сейчас ударит ее, но в следующее мысль уходит так же быстро, как и появилась. А потом взгляд Майклсона становится более чем красноречивым: «Ты идиотка или прикидываешься?» — И откуда в твоей головушке сей бред? — выкидывает брови он. — Это не бред, — вздыхает Сидни. — Это наблюдение. Кол громко фыркает, и теперь его взгляд выражает одно: «Ты точно идиотка!» — Ну сам подумай, — с нажимом говорит Паркер. — Ты просто не замечаешь. Ты волнуешься за нее так, словно она для тебя не лучшая подруга, а девушка, в которую ты влюблен. И я прекрасно помню твою реакцию, когда Клаус «тонко» намекнул, что они теперь вместе. Ты ревновал. И не смотри на меня так, Кол. Это чистой воды ревность! — Это чистой воды отсутствие мозга в твоей голове, — снова фыркает Кол, удержав себя от того, чтобы не закатить глаза, потому что если он это сделает, то увидит содержимое своего черепа. — Я волнуюсь за Лили не так, словно она девушка, в которую я влюблен, а словно она девушка, которая моя лучшая подруга. Так что не забивай себе голову ерундой. И иди уже отсюда. Куда шла. Иди куда шла, вот. — Ну, вообще-то, к тебе я и шла, — хмурится Сидни. Эти слова заставляют Майклсона напрячься и все-таки закатить глаза: никак от этой надоедливой девчонки не получается избавиться. — Я просто… Я не нашла… — Она резко выдыхает, собирается с мыслями и наконец четко выдает: — Я нашла способ освободить маму от проклятья и когда задалась вопросом, кому лучше это сообщить, не нашла варианта лучше, чем ты. А вот теперь интересно. Кол становится серьезным и сводит брови к переносице, напряженно взирая на Сидни. Раз уж она на радостях не рассказала о чудесной находке всем, кто находится дома — значит есть какой-то подвох, который точно не придется ему по душе. Раз уж она так скрытничает — значит кто-то точно будет страдать. И Кол уже догадывается кто. Да уж. Точно не пришлось по душе. — И в чем же прикол? — преспокойно спрашивает он. Сидни молчит несколько мучительных секунд, не прекращая смотреть Колу в глаза, а потом максимально тихо произносит: — Я умру.<…>
— Итак, — громогласно выдает Ребекка, уперев руки в бока, когда в гостиной собираются все, — сегодня день города, поэтому я предлагаю всей семьей вывалиться на улицу и отметить праздник вместе со всеми остальными жителями. Нам нужно хоть ненадолго отвлечься. И если вы сейчас откажете, то я силком вас вытолкаю из дома. Все переглядываются между собой, а потом смотрят на воодушевленную Ребекку. После молчаливого совещания сходятся на том, что она права и что стоит хотя бы на один день выкинуть из головы все лишние мысли. Спустя полчаса Майклсоны и обе Паркер всей толпой буквально вываливаются на улицу, сливаясь с потоком празднующих, и, не сговариваясь, разделяются. Лили, конечно, остается с Клаусом, который, видимо, вообще не собирается сегодня выпускать ее из объятий. К ним присоединяются Хейли и Элайджа, и так они вчетвером идут вместе с шумной толпой куда-то вперед. — Не помню, когда последний раз была на каком-нибудь празднике, — усмехается идущая рядом с Лили Хейли, в ногу с которой вышагивает Элайджа, сохранющий на губах беззаботную улыбку. — А я последний раз была на каком-то карнавале в Брюсселе, — криво улыбается Лили. — Еле Кола оттуда вытащила. Сначала все было нормально, а потом начался какой-то кошмар. Я даже не помню точно, что там было. — Если ты говоришь про карнавал тысяча восемьсот двадцать четвертого года, то там пьяные в хлам ведьмы решили показать, на что они способны. — Клаус бросает короткий взгляд на ошарашенную Лили, глядящую на него во все глаза. — А Кол — тоже подвыпивший, видимо — принялся их успокаивать… Ты иди-иди, Лили, не останавливайся. — Ты был там?! — не в состоянии контролировать свой голос и совсем позабыв про Хейли и Элайджу, вопрошает Лили. — Да, — кивает Клаус. — Решил посмотреть, как у братца дела, ведьма нашла его с помощью заклинания поиска — и вот я в Брюсселе. Колу только об этом не рассказывай, а то у него возникнет желание оторвать мне голову, потому что… — Майклсон затыкает сам себя, понимая, что чуть не сболтнул лишнего. Однако теперь у Лили возникнут вопросы, на которые рано или поздно ему придется ответить. Ему и Колу. — Потому что что? — не сводя с Клауса взгляд, задает вопрос Лили. — Неважно, — небрежно бросает Майклсон, а потом смотрит Паркер в глаза. Класс, теперь она начнет что-то подозревать. Точнее, уже подозревает. — Не бери в голову, милая. Клаус целует Лили в лоб, но это ее совершенно не успокаивает. «Ладно-ладно… я с вас еще спрошу…»<…>
— Пожалуй, это было даже слишком легко, — поистине с дьявольской ухмылкой произносит Себастьян, открывая дверь камеры и делая вперед несколько шагов. Он видит перед собой Софи, сидящую на стуле. Она обессилела настолько, что кажется, будто стоит только до нее дотронуться — и она тут же превратится в лужицу и растечется по стулу и полу. Себастьян злится из-за того, что Майклсоны сотворили с его ведьмой, и совершенно не сомневается, что к этому и Лилит руку приложила. Ну ничего, ничего… Дьюар быстрыми движениями освобождает руки и ноги Софи от цепей, а потом пытается привести в чувства ее саму. Сначала — неудача, но потом Деверо будто начинает приходить в себя. Она с жуткой медлительностью открывает глаза, но никак не может поймать Себастьяна в фокус — перед глазами все плывет. Проходит еще несколько минут, прежде чем Софи окончательно приходит в себя. Она растерянно хмурится, глядя на вампира. — Как ты… в дом пробрался? — хрипит Софи. — Они тут… барьеров везде… понаставили. — Я нашел хорошую помощницу, — довольно умхыляется Себастьян, помогая Софи подняться. Та вроде стоит, но если б он ее не держал, то она уже валялась бы на полу. Софи смотрит в сторону дверного проема, когда слышит шаги. Ее глаза шокированно округляются, когда темноволосая ведьма заходит в камеру со слабой улыбкой на губах. — Здравствуй, Софи, — спокойно говорит она. Деверо нервно сглатывает. — Давина?.. Давина Клэр вместо ответа улыбается чуть шире.