Beauty Underneath

      Элиза лежала с закрытыми глазами, но по мокрым дорожкам на щеках то и дело текли слёзы. Сердце мужчины сжалось, а потом сжалось ещё раз, когда он перевёл взгляд на её ноги. Чтобы не пододвигать девушку на диване, Эрик сел прямо на пол на колени возле неё, взяв её за руку.       — Эрик… — слабо улыбнулась она и открыла заплаканные глаза.       — Да, девочка моя, — шепнул он и прижался пересохшими губами к её ладони.       — Эрик… вдруг я не смогу поехать к родителям?       — Поедем на Новый Год, или в любой другой день. Когда ты захочешь!       Оставшуюся часть спектакля они просидели тут. Потом в гримёрную влетел Ален с перепуганными глазами.       — Элиза! Дитя! Что произошло?       — Ей подсыпали битое стекло в пуанты… и она протанцевала в них первый акт, — сдерживая злость процедил Эрик.       — Ну, как ты?       — Всё хорошо, Ален, — чуть улыбнулась она.       — Эрик, забирай её и езжайте домой. Если сможешь, то завтра утром около десяти будь в театре. Надо обсудить кое-что, — Робер ещё раз ободряюще улыбнулся Элизе и вышел.       На руках Эрик донёс возлюбленную до экипажа, а после и до их спальни. По пути он получил дополнительные указания к перевязкам и обработке ран девушки, поэтому перед сном ей предстояла неприятная процедура смены бинтов.       — Тихо, любовь моя! Терпи, дорогая, ещё немного! — то и дело шептал мужчина ей, вцепившейся в простыни руками.       Ночью он не спал, потому что Элизу мучали кошмары, которые прекращались, когда он начинал шептать что-то успокаивающее. Так и не уснув, он пролежал с ней до самого утра, прижимая к груди. Около семи девушка проснулась и ещё крепче прижалась к нему.       — Эрик… Ты самое дорогое, что у меня есть…       — А ты самое дорогое, что у меня когда-либо было, — ласково прошептал он и поцеловал её в макушку. — Я приготовлю завтрак, а потом я обработаю твои ступни.       При упоминании о её ногах Элиза поникла и погрустнела. Эрик не мог оставить без внимания такое состояние девушки, поэтому поцеловал её в губы, будто пытаясь выпить всю боль и обиду из неё.       — Только не плачь, милая, всё будет хорошо, — шепнул он ей.       — Эрик… А если я больше не смогу танцевать?       — А если сможешь?       — А если нет?       — А если да?       — А если… — тут мужчина заткнул девушку поцелуем.       — Я сделаю всё, что возможно, чтобы ты продолжала заниматься тем, что любишь, — на такие слова Эрика Элиза грустно улыбнулась и прижалась к нему. — Сначала позавтракаем, подожди меня тут.       — Эрик, нет! — воскликнула она, заставив его вздрогнуть, но почти шёпотом добавила: — Прости… я… я боюсь оставаться одна…       Мужчина около тридцати секунд недоумённо смотрел на неё, а потом кинулся обратно на кровать, потому что уже успел встать. Он прижал к себе девушку и зашептал что-то о том, что любит её, что она никогда не останется одна, что всё будет хорошо. Элиза уткнулась ему в грудь и заплакала.       — Ты рвёшь мне сердце, милая. Знаешь, я думаю, что мы можем решить эту проблему, — улыбнулся он и поднял её на руки. — Ну вот! А теперь — завтракать!       Элиза улыбнулась и, обняв его за шею, прижалась крепче. Вместе они добрались до кухни, где мужчина усадил девушку на стул и принялся готовить омлет.       Она внимательно смотрела на него, пока он занимался приготовлением еды. Закатанные рукава белой сорочки, свободные штаны с парой заплат (иногда он бывает действительно очень неуклюжим, что поразительно), которые зашила сама Элиза (Эрик долго противился этому, но всё же отдал их ей), домашние тапочки, в которых он приспособился ходить бесшумно. Вот он рукой небрежно откидывает со лба волосы, которые уже отрасли. Вот поджимает губы, когда омлет начинает пригорать. Вот смотрит на Элизу таким взглядом, будто в ней заключается весь его мир. А ведь она также на него смотрит. И у обоих это сущая правда.       Эрик обращает внимание на то, что девушка слишком долго и пристально смотрит на него. Из-за этого начинает смущаться, что она замечает. Она тепло улыбается ему, и теперь от смущения ни следа, остаётся только одно: всепоглощающее чувство любви. Вот, говорят, «чувство любви», а ведь это не так. Любовь — это много чувств. Нежность, верность, граничащая с преданностью, страсть, желание защитить, радость, желание прикоснуться, желание бесконечно долго слушать голос или просто смотреть на человека и многое другое.       Они позавтракали в тишине. Мужчина отнёс девушку обратно в спальню и принялся за её ступни. На тихое шипение он нежно дул на ранки, на смятие простыней поднимался и целовал. Через полчаса закончив обрабатывать и перевязывать большие порезы и маленькие ранки, которые начинали затягиваться, он посмотрел на часы. Его ждал Ален, но оставить возлюбленную одну он не мог.       — Лиззи, меня ждёт Ален… Я не хочу тебя оставлять, но и не пойти не могу…       — Эрик… — выдохнула она, — милый, я всё понимаю. Сейчас мне будет сложно, но если ты мне принесёшь больше книг, то они скрасят моё одиночество.       Дестлер тут же просиял, и через пять минут на прикроватном столике стояла целая стопка книг. Пообещав вернуться как можно быстрее, он вылетел из дома. В театре Робер терпеливо дожидался своего партнёра в кабинете, но всё равно вздрогнул, когда дверь резко распахнулась.       — Эрик! Всё-таки пришёл, я рад! — они пожали друг другу руки. — Мало времени, поэтому сразу к делу. Я думаю, что нам нельзя оставлять без внимания ситуацию с твоей невестой. И если про порезанное платье мы умолчали, тот тут молчать нельзя. Нужно выяснить кто это сделал.       — Но как?       — Пойдём.       План Алена состоял в том, что они задают вопрос: «Кто это сделал?» — всей балетной труппе. Вот только Эрик может заметить малейшее изменение на лице другого человека, поэтому потенциальный преступник мог выдать себя этим.       И вот они стоят перед всеми танцовщиками в зале. И Робер задаёт вопрос:       — Кто подсыпал стекло в пуанты мадмуазель Натье?       Все замерли в напряжённом ожидании. Мальчики недоумённо смотрят на девочек, ведь они вообще не знали о таком предательстве. Поэтому Эрик отсылает их в танцевальный зал репетировать. Теперь перед ними около полусотни, может больше, балерин.       — Я повторю вопрос мсье Робера, — процедил Дестлер. — Кто подсыпал стекло Элизабет?       От такого тона особенно чувствительные сжались, от этого жалкого зрелища он еле удержался от презрительного фырканья. Девушки молчали, но некоторые изредка бросали взгляды на самую спокойную.       — Мадмуазель…?       — Фурнье! — оживилась та, надеясь на то, что её отпустят.       — Что вы скажите по этому поводу? — холодно поинтересовался Эрик.       — Что она заслужила это, — улыбнулась та. — Все говорят о её таланте, но мало кто говорит про её личную жизнь.       — А зачем вам обсуждать её личную жизнь, когда вам стоит заняться тренировками, — Дестлер приблизился к ней на несколько шагов.       — А что не так в том, что я тренируюсь тогда, когда считаю нужным? — возмутилась Фурнье.       — Это имеет губительные последствия для остальных девушек в театре, — он улыбнулся уголками губ, но ничего радостного в этой улыбке не было.       — Что вы хотите сказать?       — Я? Ну что вы, я не имею права вам ничего говорить, — тон его источал такой яд, что самые приличные заткнули уши, а Ален еле заметно поморщился. — Но я думаю, что переводить талант человека в его заслуги в чьей-то постели — это не ваша прерогатива. Статус маловат. Этот театр за последние три года никогда не видел несправедливости, об этом можете не беспокоиться. А что касается личной жизни… то со своей невестой я разберусь сам.       Округлые глаза стоящей перед ним девушки показали, что слова его произвели неизгладимое впечатление. Это надо же! Простая балерина выходит замуж за хоть и эксцентричного (маску тяжело не заметить), но богатого владельца театра!       — И всё-таки… Кто насыпал стекло?       — Это она! — не выдержала Анна, подруга Элизы.       Фурнье зло посмотрела на неё. Эрик выгнал всех и остался с ней один на один, не позволив даже Алену присутствовать.       — Ну и зачем?       — Что зачем?       — Мадмуазель, не притворяйтесь глупой. Это вас не спасёт, вы уже уволены.       — За что? — удивилась та.       — Вы покусились на здоровье Элизабет Натье, а также не посещаете утренние тренировки, — ухмыльнулся мужчина.       — Неужели это нельзя никак решить? — она попыталась приблизиться к нему, но он резко отпрянул.       — Не смей ко мне прикасаться! Ты сегодня же покинешь Оперу. Если я завтра увижу тебя тут — полагайся на себя, — Эрик развернулся и вышел.       В кабинете из угла в угол ходил Робер, надеясь, что Эрик не перейдёт грань. Когда тот вошёл, то Ален тут же накинулся с вопросом:       — Ну как?       — Она должна уйти, — проговорил тот. — Не уйдёт — поможем.       — Ты лишнего себе не позволял? — как можно аккуратнее спросил Робер, но был послан Эриком к чёрту.       — Можно я пойду, меня Лиззи ждёт?       — Иди уже, завтра всё решим.       Дестлер на всех парах мчался к любимой. А та проскучала всё это время, не прочитав ни строчки. Когда мужчина буквально влетел в спальню, то она подскочила на месте и тут же попала в его объятия.       — Всё хорошо? — отстраняясь, спросил он.       Элиза рассмеялась и кивнула. Тот облегчённо выдохнул, заставив её рассмеяться ещё больше. Эрик взял её на руки и понёс на кухню, аргументируя тем, что пора обедать.       И снова она сидит и наблюдает за кошачьими движениями мужчины; кажется, она ещё больше влюбляется в него. Вроде он что-то сказал про Надира, на что она растерянно кивнула. Очнулась Элизабет после того как перед ней поставили тарелку и поцеловали в лоб.       Весь день они провели в постели в объятиях друг друга. Элизе нужна была поддержка, а Эрик был только рад дарить свою любовь ей. Изредка они разговаривали о чём-то отвлечённом. Вечером пришёл Надир.       Он осмотрел ноги девушки и очень удивился. Мелкие царапинки уже затянулись, а большие только начали.       — Если всё так пойдёт, то через неделю ты сможешь ходить. Но с балетом придётся подождать, лучше всего будет или пропустить сезон или просто начать понемногу тренироваться с Нового Года, — улыбнулся перс.       На его слова Эрик еле заметно выдохнул. Опасения не подтвердились: она будет танцевать, но чуть позже. На Рождество они теперь точно поедут к её родителям.       Он перевёл взгляд на Элизу. Та улыбалась, хоть и была немного расстроена, что с танцами придётся подождать.       Снова ходить Элизабет начала не через неделю, а через полторы. Особенно крупные и глубокие раны не хотели заживать. Из-за большого перерыва в ходьбе девушка упала бы при первом же шаге, если бы не Эрик, поддержавший её. Пара часов и она ходила как прежде, весело смеясь.       — Любовь моя… мы едем в Крей? — спросил он её.       — Конечно! Мои родители будут рады тебя видеть! Ты же мой будущий муж! — воскликнула она.       — А если…       — Эрик! Не думай даже об этом! — Элиза подошла и обняла его за талию.       Он тяжело вздохнул и зарылся лицом в её волосы. Эрик нервничал. Переживал, что не понравится родителям Элизы. Что они поставят вопрос ребром, и ей придётся выбирать: он или они. Он боялся, что она уйдёт.       — Даже если что-то пойдёт не так, я не отрекусь от тебя, — прошептала она, будто прочитав его мысли.