фантомные боли

– Если сны такие, то я рада, что гномы их не видят, – коротко говорит Малика Кадаш, когда они выбираются из Тени. Соласа эти слова бьют в самое сердце – Кадаш совсем ничего не знает о тех чудесах, которые можно встретить, блуждая по Тени, какие тайны могут открыться сновидцу, но судит о Тени только по пребыванию в кошмаре. Он давит в себе едкий комментарий, короткое замечание по этому поводу, оставляя лишь сухость незлого: – Ты ошибаешься, дочь камня. Он не расстроен, просто его обескураживает, оскорбляет ее невежество. Люди, эльфы, гномы, кунари – все они всегда совершали одни и те же ошибки, когда судили и говорили о том, в чем не смыслили, и Солас не может рисковать тем, чтобы Инквизитор Кадаш где-то ошиблась, потому что на кону судьба мира. Солас долго думает, ищет лучшее решение в этой ситуации и не находит ничего лучше, как показать Кадаш настоящие приятные сны, которые могут увидеть, связанные с Тенью. Еще дольше он присматривается к ней, пытается понять, как высказать ей свое предложение, как подступиться к ней так, чтобы не получить быстрый отказ, а хотя бы задумчивое «Я подумаю». В их сдержанно-прохладных отношениях назревает буря, когда в краем уха Солас узнает о байках, которые травит миледи Инквизитор в «Приюте Вестника» вечерами. Природное любопытство, тяга к знаниям берут над ним вверх, и ноги сами приводят его в кабак, где маленькая пухлощекая Кадаш, стоя на столе, вокруг себя собирает толпу воздыхателей, почитателей, зевак и любителей зрелищ. Словно маленькая львица, она скачет из стороны в сторону, обращаясь то к одной стороне слушателей, то к другой, вскидывает в руках кинжалы, играет с ними, перекатывает, подбрасывает. А Солас завороженно смотрит на то, как подскакивают ее длинные иссиня-черные кучерявые волосы, небрежно зачесанные назад, как горят ее маленькие карие глаза и как изгибаются в победоносной улыбке ее пухлые губы. Инквизитору Кадаш следовало бы быть скорее бардом, чем наемником с таким-то талантам к повествованию историй. Она замечает его не сразу, но в мгновение ока меняется в лице, теряет шутливость, игривость, веселость, становясь мрачной и холодной. Но Солас знает, что это не просто реакция на него - у них с Кадаш не настолько напряженные отношения, - просто она привыкла, что Солас находит ее всегда в особо тяжкий час, когда он, переступая через свою гордость, просит миледи Инквизитора о помощи. – Что-то случилось? – спрашивает она, оставляя за собой своих слушателей, свою шутливость и красноречие, превращаясь из Малики Кадаш в миледи Инквизитора. – Я так быстро закрепил за собой роль вестника дурных новостей? – иронично отвечает Солас. –Я просто хотел поговорить. Он выводит ее из «Приюта Вестника» на крепостную стену, обдуваемую ледяными ветрами Морозных гор. Кадаш недоверчиво косится на него, ища подвох в его словах. Но Солас долго молчит, тщательно подбирая слова, которые бы не напугали Кадаш, сторонящуюся магии, совсем ничего не смыслящей в ней, но обладающий магической энергией, Якорем. – Я хочу тебе кое-что показать, – начинает, наконец, Солас осторожно. – Это что-то мне не понравится? – не теряя настороженности, интересуется Кадаш. – Надеюсь, что понравится, – отвечает Солас, и лёгкая призрачная улыбка скользит по его губам, а Кадаш думает, что это, наверное, одна из немногих улыбок, которые он подарил ей даже при всей своей учтивость и вежливости. – Но для этого тебе нужно заснуть. Кадаш все еще недоверчиво косится, сомневается, не понимает, стоит ли доверять странной просьбе, даже толком не объясненную. А Солас знает, о чем она думает, какие мысли пытается отбросить после их разговора о эльфийской сфере, открытой Корифеем. – Ты можешь мне довериться сейчас, – успокаивает ее Солас, пытаясь заставить ее поверить ему хотя бы сейчас. Кадаш кусает губы, но природный авантюризм и любовь к приключениям берут вверх над ней, и со слабой неуверенной улыбкой она отвечает: «Хорошо, Солас». В покоях миледи Инквизитора он вводит ее в мягкий спокойный сон, почему-то даже не удерживается и по какому-то странному порыву заботы поглаживает ее длинные кучерявые волосы, убирает их с лица. Магическая мощь Якоря в теле Кадаш помогает ему сделать невозможное: показать гному, совсем не связанного с магией, что такое сны. Кадаш закрывает глаза в полуразрушенном временем Скайхолде и открывает их в пустом, но сохранившемся Убежище. Она удивленно охает, прекрасно помня, что Убежище теперь погребено под толщей снега. Она оборачивается к Соласу, не зная, что и сказать, теряя дар речи, а тот только и может, что улыбаться, снисходительно, почти что победоносно. Но до победы над невежеством Кадаш далеко, она видит только Убежище, чудеса магии остаются для нее пока еще скрытыми. – Как такое возможно? – только и спрашивает она, проходя между палатками, подбираясь к Церкви. – Это сон, миледи Инквизитор, – объясняет Солас. – Прекрасный сон, сотканный из воспоминаний об Убежище, из остатком его образов. – Ты это хотел мне показать? То, какими бывают сны, которых лишены гномы. Проницательности Кадаш остается только позавидовать, и Солас в мгновение ока теряет свою снисходительную улыбку наставника перед неопытным учеником. Она удивляет его, становясь неожиданным Инквизитором, умело вливаясь в политические дела и - с подачи Друзей Рыжей Дженни - не забывая быть простым другом для обычных людей. Ответом для Кадаш служит другая улыбка Соласа: почти что довольная – собой, быстрой догадкой Кадаш, ее довольный вид. – Я рада была вернуться в такое Убежище, – говорит Кадаш, – еще не разрушенное Корифеем. Я словно бы вернулась в самое начало пути, когда мы все думали, что наша единственная проблема это небеса и разрывы по всему Тедасу. Она замолкает, но Солас ничего не говорит, потому что чувствует, что она хочет сказать что-то еще и подобно ему ищет нужные, лучшие слова для того, чтобы выразить свою мысль. – Это и есть истинное назначение снов? – спрашивает она. – Приносить успокоение, ложную надежду душе, когда вся жизнь вокруг превращается в ад? – Отчасти, – говорит Солас и жестом руки предлагает ей пройти дальше. – Сны помогают найти верное решение, подсказку. Они прогуливаются в молчании по Убежищу, по лесу, примыкающему к нему, и Солас понимает, что никогда раньше так не гулял с Кадаш. Она всегда находила его сама, если хотела, мало говорила с ним даже в походах. Их общение сводилось к обычной необходимости, вызванной познаниями Соласа и обладанием Кадаш Якорем. Это приятное молчание, греющее душу, успокаивающее, расслабляющее. Но Солас чувствует, как Кадаш все-таки накрывает волна грусти, нестерпимой печали, связанной с совсем недавней болью от утраты важных людей. И Кадаш, ослепленная горечью, захваченная в плен тоской по Убежищу, внезапно останавливается у ворот в Убежище и, повернувшись к Солас, говорит: – Я хочу увидеть больше, Солас. И в ее карих глазах он видит решительность, смелость, с которыми она отрекалась от всего, когда в день нападения на Убежище, решила остаться один на один с Корифеем, чтобы дать возможность уйти остальным. «Истинный Инквизитор, истинный герой и чудо этого века, способный жертвовать собой ради других рас, – думается Соласу. – Как бы эта жертва не стала напрасной, миледи Кадаш». – Обязательно, - отвечает Солас, довольный заинтересованностью Кадаш и немного напуганный ее жаждой знаний. – А пока пора просыпаться. Он хотел показать ей другую сторону снов, убедить в своей правоте, доказать, что один кошмар не перечеркивает красоту других снов. Но задерживается с Кадаш до этой роковой просьбы, открытия потаенного желания узнать, что же такое на самом деле эти сны. И именно тогда Соласу впервые приходит мысль: «Может, стоило проснуться раньше?». Миледи Инквизитор не маг, а всего лишь гномка, не имеющей связи с Тенью, но владеющая огромной силой. Солас, пользуясь этой маленькой возможностью, удивительным исключением тянет ее за собой в сны, показывая отголоски воспоминаний, спрятанных в Тени и открывающейся сновидцам. Солас показывает ей мутные образы убийства Мятежной королевы, блуждания молодого принца Мэрика по Глубинным тропам, молодого Стража Дункана, рыскающего по Башне Круга, пылающего Остагара, распятое тело златокудрого короля Кайлана, героя Ферелдена, жертвующего собой в битве с Архидемоном. Он показывает ей даже отчаяние Гаррета Хоука, которого Кадаш оставила в Тени, когда тот теряет всю семью в Киркволле и остается в одиночестве. И чем глубже он заводит ее, чем чаще она задает ему вопросы, ищет встреч с ним и бесед, тем чаще Солас думает: «А, может, действительно стоило проснуться раньше?» Кадаш меняет окружение вокруг себя, приближая Соласа, отстраняясь от остальных спутников, и тянется к нем, тянется, тянется, тянется… Пока однажды не говорит ему: – Солас, кажется, я влюбилась. Она говорит со всей своей искренностью, но говорит так, будто оглашает приговор в тронном зале Скайхолда. Солас не знает, что ответить, потому что, несмотря на страх этой дикой тяги Кадаш к познанию, ее общество в его прогулках по снам было приятно. Впервые за столько времени он теряет тягу к одиночеству, становится зависимым от чьего-то общества, но боится окончательно признать эту слабость. Он боится высказать вслух то, что в сердце ему западает дочь камня. И он снова думает о том, что действительно стоило проснуться раньше. Ни к чему необязывающий поцелуй в лоб пронизан давно, казалось бы, позабытой Соласом нежностью. Но Кадаш принимает это за ответ, притягивает его к себе за груди и неуклюже целует в обветренные губы. Солас не отдает отчета своим действиям, не желая думать о последствиях, перебрасывая всю тяжесть ответственности за принятое решение на Кадаш, льнущую к нему, ищущую тепла. Они блуждают по снам столько, сколько позволяют скромные магические способности Кадаш. Их отношения, осторожные, неловкие, вряд ли можно вообще назвать романтическими, хотя Кадаш иногда и целует его быстро в уголок губ на прощание, пока никто не видит. Солас твердит: «Нужно проснуться, нужно проснуться», но Кадаш рядом такая удивительная, необычная, что он сам ненароком взаправду ею заинтересовывается. Он не знает, как заставить себя ее оттолкнуть, боится лишиться ее расположения и отчаянно твердит, что пора, пора уже проснуться ей. А Кадаш, словно бы окрыленная новым чувством, рычит, скалится, злится, когда узнает о Фен’Хареле в его лице. – Мне плевать, чей ты там бог, – говорит она. – Я всего лишь хотела… Он останавливает ее тираду жестом руки, заставляет замолчать всего одной тоскливой улыбкой, падающей на губы, которая она тысячи раз так невинно и отчаянно целовала. Он, влюбивший ее в сны, показывавший, открывший ей новый мир, уходит, растворяется, раскрывая свой ужасающий план, открывая ей все карты, потому что действительно искренне полюбил. Солас освобождает ее от Якоря, от того, что помогало связывать их, лишает ее снов, которые он так стремился ей показать, чтобы доказать ее неправоту. Кадаш прощает ему секреты, прощает все, что только можно, но идет следом, чтобы помешать его планам. От своих шпионов он узнает о том, что Кадаш не сдается, будет пытаться вразумить его, вернуть. Кадаш спала так долго, проводила во снах все больше времени под его присмотром, пока Инквизиция боролась с Корифеем, и Солас боялся, что когда-нибудь она дойдет до точки невозврата, когда сны настолько поглотят ее неподготовленную душу, что проснуться уже нельзя будет. Миледи Инквизитор засыпала подле него, гуляла во снах с ним, держа за руку, но просыпалась в холодном одиночестве, потому что Солас всегда поднимался раньше нее. Она влюбляется в сны, новые возможности, в таинственность Соласа и то, каким заботливым он может быть. Солас впервые открывает ей сны, думает, что наделяет ее чем-то бесценным, но на самом деле сам просто раскрашивает свое одинокое существование среди знаний, который он давно впитал в себя. Кадаш подле него заставляет чувствовать его живым, заставляет даже забыть о том, кто он такой и ради чего вообще затеял всю эту авантюру со сферой. И может, это ему, а не ей стоило проснуться раньше?