фантомные боли

– Дитя шемлена и эльфа, – говаривала их Хранительница, – всегда человек. Нимлот Махариэль тогда не обращала внимания на советы Хранительницы, держалась позади в толпе молоденьких долиек, предпочитала уходить в себя во время таких разговоров и думать о предстоящей охоте. Какое ей дело до этих шемленов, если все и так знают – думают, предвидят, – что она выйдет замуж за Тамлена? Они были слишком дружны с детства, чтобы не создать вокруг своей дружбы ненужных слухов и сплетен, и теперь каждый ребенок в их клане знал дразнилку об их даже незапланированной свадьбе. Да и какой дурой нужно быть, чтобы решить связать свою судьбу с шемленом? У Нимлот была хорошая жизнь долийской охотницы, распланированная, расписанная, решенная и без каких-либо сдвигов в планах. Она станет защитницей клана, выйдет замуж за Тамлена, у них будет несколько детишек, которых она будет учить стрелять из лука. Но судьба – злая, ехидная, завистливая – выворачивает наизнанку всю жизнь Махариэль, когда умирает Тамлен, когда сама она становится Серым Стражем. Ее лихо закручивает в буре, веретене событий – безумных, немыслимых, происходящих словно бы не с ней, а с кем-то другим, – и все смешивается, мелькает перед глазами – и предательство Логейна Мак-Тира, и встреча с ведьмой Флемет в Диких Землях Коркари, и визиты в Орзаммар, Башню Круга, к другому долийскому клану, эрлу Эамону, и даже Совет Земель. Все ушло, как страшный сон, пережито, пройдено и больше никогда не коснется ее – этим успокаивает себя Махариэль каждый день, каждую ночь. Но одно яркое – четкое, приходящее ей в кошмарах даже спустя столько времени – воспоминание об Архидемоне душит Махариэль, заставляет просыпаться маленькую эльфийку в поту и искать глазами близких людей, чтобы окончательно осознать, что это был лишь сон и она – героиня Ферендела – всех спасла на самом деле. Для мира людей Махариэль чужая – большие густонаселенные города ее пугают бешеным, спешащим ритмом жизни, а эльфинажи в них приводят в уныние. Вот они, ее смиренные братья и сестры, кланяются грязным шемленам, работают на них за гроши и, стиснув губы, кривя их в улыбке, благодарят за плату. И это гордый народ? И это великие эльфы? Нет, Махариэль искренне не понимает, что же такого хорошего есть в людях, хотя она и становится на их защиту – на защиту всего живого. Мор идет, а это куда страшнее и серьезнее ее ненависти к роду людскому. Натаниэль Хоу – пленник в Башне Бдения – смотрит на нее с вызовом, смотрит так, будто это она его пленница, и Махариэль это до ужаса бесит. И если бы она распоряжалась титулом самого раздражающего человека, то несомненно бы отдала его этому острому на язык ослу Хоу, не верящего, что его отец был гнусным предателем. А она теперь не кто попало, не просто долийская охотница или обычный Серый Страж. Ей жалуют титул Стража Командора, и в Амарантайне теперь она госпожа, а имя Хоу запятнано, опорочено, опозорено. В ней, скорее, говорит злорадство, желание увидеть его унижение и муки, когда с ее собственных губ – кривящихся в злобной усмешке – слетает: – Объявляю право Призыва. Но Натаниэль не трясется в ужасе, боясь не пережить ритуал Посвящения, боясь столкнуться с Порождениями тьмы в больших количествах. Натаниэль Хоу – гордец, аристократ – вскидывает голову, складывает руки на груди и громко заявляет ей с достоинством, достойным королей: – Лучше повесьте! Огрен за ее спиной хихикает, надрывая живот, а в Махариэль закипает злость – если этот наглец переживет ритуал Посвящения, то она не даст ему спуску. Она ждет, что у него затрясутся руки, задрожат губы, что он бросит к чертям этот треклятый кубок с кровью Порождений тьмы, потому что смотрит Махариэль на него пристально, с недоверием, сомнением, но Натаниэль отвечает на ее взгляд вызовом, неподдельной смелостью и гордостью – не гордыней – и отпивает из кубка. – Вот твой шанс восстановить честь рода Хоу, – холодно бросает Махариэль корчащемуся на полу Натаниэлю с ускользающим сознанием. Если и есть человек, которого она ненавидит особенно сильно, то это определенно Натаниэль Хоу с его повадками холеного аристократа, вскормленного в тепле и уюте, не знавшего лишений, голода и боли. И Махариэль, не переносящая этих грязных шемленов на дух, впервые из общей массы выделяет среди них кого-то. – Ей сложно понравиться, – хихикает Огрен, сидя у костра на привале и передавая свой бурдюк с водой – а водой ли? – Натаниэлю. – Но она отличный Серый Страж и не лишена чувств. – А по характеру и не скажешь, – ворчит Натаниэль, косо поглядывая на Махариэль и, наверное, думая, что она не замечает. – «Сложно» не значит «невозможно», – говорит Огрен. Она злится на слова Огрена, но злится лишь потому, что слишком хорошо осознает его правоту. У нее были напряженные отношения и с Алистером – простодушным дураком-добряком, ни сном, ни духом не ведающим, что такого он сделал Махариэль, – и с Морриган – острой, колкой, но невероятно умной и ловкой в общении, – и с Винн – вроде бы мягкой, но твердой, убежденной в неправоте Нимлот, – и с Лелианой – богобоязненной, вежливой, скромной. На этом она не остановилась, и грубое отношение к себе испытал даже Зевран – эльф, – по мнению самой Махариэль, слишком привязавшийся, потворствующий людям. И в конце концов, самые крепкие дружеские отношения у нее сложились только со Стеном, Огреном, Шейлой и ее мабари, хотя остальная группа, прикусив язык, принимала недостатки Махариэль – упрямой, дикой, яростной. – Я же воевать с ней собрался, а не роман крутить, – бросает Натаниэль и передает бурдюк обратно, – на что мне ее одобрение и расположение? – Ну, хоть «с ней», а не «против нее», – пожимает плечами гном и прикладывается к горлышку бурдюка. – Да кому ты нужен, проклятый шемлен? – выплевывает Махариэль, подскакивая со своего места. – Да кому ты нужна, гордячка? – парирует Натаниэль, смотря на нее с тем же вызовом, что и в день их встречи. – Я Серый Страж, героиня Ферелдена! – И сильно помог тебе этот титул в твоей личной жизни? Махариэль поджимает губы – Натаниэль невольно напоминает ей о Тамлене, о ее распланированной жизни долийской охотницы, покатившейся под откос в одно мгновение. Она должна была выйти замуж за долийского эльфа, чтобы продолжить чтить традиции клана, сохранять чистоту их крови, смиренно ждать, когда к эльфам вернется их величие. А теперь ее кровь, впитавшая в себя, принявшая в себя скверну, может только навредить клану. Ей никогда не познать радости материнства – если она и сможет зачать, родить, то вряд ли ребенок со скверной внутри проживет долго. Она зло смотрит на Натаниэля, явно переживающего внутреннюю борьбу, потому что на лице его читается замешательство. И Махариэль – хитрая, ловкая, умная – без труда разбирает эмоции, грызущие его. Натаниэль Хоу – тот самый человек, который будет стремиться к восстановлению своего рода, но в крови его скверна – та же, что расползается и по жилам Нимлот – и потомки его, если и будут, станут слабыми и болезненными. Он цепляет ее за живое – за невозможность найти кого-то, продолжить род с чистой кровью, – хотя и сам находится в том же положении. Но в одном Махариэль уверена точно: девушку себе Натаниэль Хоу искал бы не из простых, а наверняка из какого-нибудь старинного рода подбирал. И ее почему-то бесит эта выдуманная ею же избирательность, хотя и сама она не лучше – пусть и отгораживается старым запланированным планом на будущее, но все-таки сразу зацикливается на том, что ее мужчиной будет долиец. Ее раздражает нарисованный ею же образ писаной красавицы, стоящей под руку с Натаниэлем, держащей другую руку на округлом животе, и больше всего ее выводит из себя, наверное, то, что эта женщина рядом с ним не она. Ей не нравится Натаниэль Хоу, но что-то есть и в глазах этого наглеца, и в его манере говорить с ней, и в его умении обращаться с луком – да так, что даже Нимлот засматривается на то, как поет тетива в его руках, – что Махариэль почти готова признать, что он хорош. Она все чаще, сидя у костра прямо перед ним, ловит себя на мысли, что было бы неплохо, если бы он был эльфом – пусть даже и не долийцем, лишь бы не человеком. И тут спустя столько времени вспоминаются слова Хранительницы, хотя сама Махариэль никогда не забывала об этом ни на секунду: «Дитя шемлена и эльфа всегда человек». Она боится предать свой род, свой клан, свою сущность и потому так осторожно, холодно обходится с Натаниэлем, хотя и заметно оттаивает по отношению к людям, увидев во время начавшегося Мора, что они способны на сострадание, самоотверженность и бескорыстие. Все эти чувства она нашла в глазах своих спутников, все это помогло ей понять людей лучше. «Мы не отличаемся друг от друга, только не внутренне», – любила говаривать, наставлять ее Винн, а Махариэль отмахивалась от ее советов, как когда-то от слов Хранительницы. Наверное, Натаниэль чувствует терзания Нимлот, а потому сам делает первый шаг. Воевать «с ней» намного проще, если знаешь, что она не воткнет тебе нож в спину, думается ему, и потому говорит однажды: – Превосходно стреляешь из лука. Для женщины. Он пытается сделать так, чтобы это выглядело больше насмешкой, чем похвалой, но прозорливая Нимлот все понимает правильно: Натаниэль на самом деле пытается ей льстить. Она улыбается – слишком уставшая от этой злобы, от всех размышлений и терзаний по этому поводу – и приглашает его присесть рядом с собой. Натаниэль косится на место рядом с ней недоверчиво, так, словно бы не ждал этого все вечера в походах и, театрально помявшись на месте, присаживается подле. Какая разница, если дитя шемлена и эльфа всегда человек, если в их с Натаниэлем крови находится одинаковая скверна?