Один шанс на миллион.

— Энни. — Да, Джек. — Я должен тебе кое-что сказать. Блин. Не думал, что это будет так сложно… — Я с тобой, не бойся, говори. — По-моему, я люблю другого человека. — Вот как. — Прости, прости, пожалуйста! — Не стоит, Джек. Всё в порядке. Ты не скажешь, кто это? — Не думаю, что тебе приятно будет узнать. Но. Это не девушка, если тебе так будет легче. — Всё в порядке, Джекки. Друзья? — Друзья. Спасибо тебе, Энни! Ты лучшая! Я раз за разом прокручиваю в голове наш последний разговор с Джеком. С моим бывшим парнем. Было ли мне больно? Да. Очень. Вы, наверное, думаете: вот дура, сама влюбилась в другого, целовалась с ним, а теперь будет рассуждать о какой-то боли. Но, знаете, в этом мире любовь не является абсолютом. Существует привязанность, доверие, тёплые отношения. Всё это, порой, выигрывает перед выжигающей душу страстью. Мне действительно было жалко нашей с Джеком связи. Но мы оба понимали, что так будет лучше для каждого: разойтись и найти того, кто правда полюбит, кто будет честно гореть огнём желания, видеть в тебе единственный возможный смысл своей жизни. Прощай, мой милый мальчик Джек. Я рада, что мы смогли трансформировать наши чувства без особого вреда и остаться хорошими друзьями. И верь — ты всегда можешь на меня рассчитывать, если тебе понадобится помощь. *** Теперь я живу почти на окраине города, до колледжа добираться намного дольше, соседи в основном унылые клерки — но меня это не волнует. Меня совсем ничего не волнует, кроме минималистичных чёрно-белых кадров, которые получаются, когда в выходной я беру свой никон и иду бесцельно бродить по улицам Ванкувера. Я снимаю всё подряд: чьих-то детей, грустных девушек за столиками кофейни, пожилые парочки, медленно бредущие по набережной. Мне нравится, что можно увековечить чудесные мгновения простым нажатием на кнопку. Как будто ты обладаешь некой властью, как будто ты не покоряешься течению времени, а просто ловишь впечатляющие моменты на границе двух реальностей. Финна я не видела уже полгода, за это время зима отдала свои полномочия весне, унося с собой октябрьский Хэллоуин и декабрьское Рождество, все эти праздники прошли как-то мимо, не оставив следа в хранилище моей памяти. Был соблазн поздравить Финна с его Днём Рождения, но и тут я удержалась, потому что понимала — я всего лишь ищу очередной повод, чтобы как-то связаться с ним. *** Каждый четверг я ходила в маленький кинотеатр на 51ой улице, там обычно показывали старые не кассовые фильмы — поэтому посетителей почти не было. Мне нравилось оказываться практически одной в большом тёмном зале, глядя на широкий экран, особо не вникая в сюжет, просто наблюдая за героями и за их такими обтекаемыми, такими киношными чувствами. На кассе там работал отличный парень — Брайан Картер, пару раз мы перекинулись ничего не значащими фразами по поводу очередного фильма, а после наши разговоры стали касаться уже абсолютно разных тем: от магазина подержанных авто до концепции теории относительности. Но, как человек, всё ещё лелеющий своё разбитое сердце, я не могла не удержаться, чтобы не рассказать ему свою историю с участием Финна. Мы мерили шагами дорожки парка, на газонах которого уже распускались первые крокусы, не боящиеся прохладной канадской весны. Брайан слушал внимательно, время от времени беря меня за руку, чтобы перевести через бордюр или обойти очередного весёлого пса, кидающегося нам под ноги. Мне нравились его прикосновения, они не вызывали во мне внезапных вспышек страсти, как это было с Финном, я просто чувствовала рядом кого-то, кому не всё равно. И этого было достаточно. Когда я оборвала свой рассказ, на том моменте, как Вулфард оставил меня на крыльце клуба, Картер внимательно взглянул мне в лицо, ожидая продолжения. Удачно выглянувшее слабенькое солнце отразилось в его тёмно-зелёных глазах и выхватило золотые прядки в рассыпавшейся по лбу светлой чёлке. Я неожиданно отметила про себя, что он очень красив. Не так, как моя больная любовь с гречишными кудрями и глазами, напоминающими цвет обожжёных глиняных статуэток в моей любимой сувенирной лавочке, даже наоборот — Брай был полной противоположностью Вулфарда: слишком светлый как внешне, так и эмоционально. Тот, с кем не душат тёмные страсти, кровь не густеет от одного взгляда, а сердце не заходится в бешеном ритме, заставляя жадно хватать ртом горячий воздух. Но я откинула от себя эти мысли, потому что меньше всего мне хотелось бы теперь влюбиться в моего нового друга, и продолжила свой печальный рассказ. — И он ушёл, понимаешь, оставил меня на этом чёртовом крыльце, выставил всё так, будто я бегаю за ним. Да ещё эта дура Дженни. — Энни, — Брайан мягко сжал мою руку, до сих пор лежащую в его тёплой ладони, — Финн поступил правильно. Можно даже сказать, благородно. — Но мне было больно! — А ты бы хотела, чтобы боль испытал Джек? — Джек объявил о том, что больше меня не любит, спустя месяц после этого концерта! Думаешь, он бы правда испытал боль? — Дело ведь не только в измене любимой девушки, Энни. Дело в доверии. Он бы перестал доверять сразу двум близким людям. Для эмоционально нестабильного человека, каким мне представляется твой бывший парень, это большой удар. — Да, я думала об этом. Но почему никто не подумал о том, каково будет мне? — Произнесла я со всхлипом, в этот момент отчаянно себя жалея. — Послушай. А ты не думала, какого Финну, если он на самом деле чувствовал к тебе что-то большее, но просто хорошо скрыл это? Возможно, он тоже терзался, и вот выбрал вариант, который счёл наиболее приемлемым. Мы никогда не знаем, какие бури бушуют внутри даже самых близких людей. Не воспринимай всё так поверхностно. И тут я поняла, что действительно, ни разу не подумала о том, что на самом деле чувствовал отвергнувший меня Вулфард. Да, я задавалась вопросом, нравлюсь ли я ему, есть ли у нас шанс быть вместе, но я совершенно не брала во внимание, что он тоже может переживать случившееся, не меньше меня терзаясь выбором и сомневаясь в его правильности. Брайан удивительным образом развернул ситуацию на 180 градусов, показав мне иную её сторону и дав ответ на некоторые, до сих пор мучающие меня вопросы. Я повернулась к нему, чуть ли не впервые за полгода чувствуя себя свободной, как будто всё это время жила со страшным диагнозом, а тут выяснилось, что всё это было просто врачебной ошибкой, и я полностью абсолютно здорова. — Спасибо тебе. — Я хотела добавить, что меня его слова словно возродили, вернули потерянную уверенность и заставили иначе взглянуть на вещи. Но он неожиданно наклонился к моему лицу, и взяв его обеими руками, нежно и вдумчиво поцеловал меня. Я ощущала на своих губах чужие губы, вяло думая, что мне не противно, но в то же время, я абсолютно ничего не чувствую, даже сотой части того, что было с Джеком, даже миллионной части того, что было с Финном. Когда Картер отстранился, он, видимо, всё понял по моему лицу, потому что грустно улыбнулся и прошептал: — Извини. — О, Брай. Всё в порядке. Просто... Я не готова, мне пока не нужны отношения. Ты чудесный, красивый, умный, ты... — Пресловутое: дело не в тебе, дело во мне? — С невесёлым смешком произнёс он. Тут уже настала моя очередь извиняться. Я никогда не умела отказывать людям, которые признавались мне в своих чувствах, если это оказывалось не взаимным. Мне казалось, что я наношу человеку непоправимую рану, швыряю его на дно ямы самобичевания, и заставляя ненавидеть меня до конца дней. Поэтому я обычно мямлила вот это самое «дело не в тебе», уходила от ответа, в прямом смысле — сбегала со свидания и старалась больше никогда не пересекаться с данным человеком. Ненавидела себя за эту мягкотелость, но ничего не могла изменить. Теперь же я поняла, что готова нормально объяснить причину отказа и дальше продолжить общение с Картером, не чувствуя на своих плечах чудовищный груз мнимой вины. Никто не виноват в том, что не может ответить на чьи-то чувства. Финн был не виноват в том, что отказал мне. Джек не виноват, что полюбил кого-то другого. Потому что если чувства искренние, они не поддаются контролю, их невозможно запереть в клетку морали и принципов, выпуская на волю, когда тебе это будет удобно. — Ты очень хороший друг, Брай и возможно, встреться мы в другое время, у нас бы могло что-то получиться. Но пока, давай просто притворимся, что поцелуя не было. Если ты, конечно, согласен и дальше со мной дружить. — Так я сказала, глядя в тёмно-зелёные глаза, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко и убедительно. — Энн, я, наверное, пойду. Ты тоже хороший друг, но я не хочу познавать все прелести френдзоны. Ты права: возможно, мы встретимся когда-нибудь, через год, или через пять лет — и всё обернётся по-другому. А может быть это наша последняя встреча. Но сейчас — прости. Мне действительно станет лучше, если я больше не буду с тобой видеться. И он, круто развернувшись, быстрым шагом зашагал к выходу из парка. Я стояла посреди дорожки, глядя ему вслед, испытывая только огромную усталость из-за того, что всё в этом мире слишком осложняется таким избитым чувством как влюблённость или любовь, или даже иллюзорными представлениями о ней. Я потеряла друга, едва успев его обрести. Но я понимала Брайана — это был его личный вариант всем известного out of sight, out of mind*. И не могу не признать, что старая поговорка неплохо работает. Только не в моём случае. Потому что Финн снился мне каждую чёртову ночь, несмотря на то, что я старалась тут же выкидывать из головы любые мысли о нём — стоило им появиться. Я даже пробовала метод канцелярской резинки. Знаете, как это? Надеваешь на запястье тонкую резинку, вроде тех, которыми перетягивают пачки купюр в банках и, каждый раз, стоит хоть чуть-чуть задуматься об объекте своих страданий, нужно сильно оттянуть резинку и со всей силы щёлкнуть ей по своей руке. Со временем в голове выстраивается логическая цепочка: подумал об этом человеке — получил физическую боль (а это неприятно). И, волей неволей, ненужных размышлений действительно становится меньше. Раньше мне это помогало, теперь же, стаскивая резинку с красного пылающего запястья, я поняла — проще нафиг отрезать себе руку, чем вытряхнуть из меня воспоминания о Финне Вулфарде, который, похоже, довольно прочно засел в моём сознании, пустив корни, наподобие многолетнего растения, устойчивого ко всем внешним невзгодам. Я перестала ходить в кинотеатр, чтобы лишний раз не смущать Брайана, и теперь, в свободное от колледжа время, встречалась со своей давней подругой Мией, которая тоже была в курсе моих любовных переживаний и день за днём неустанно повторяла: — Энни, тебе нужен человек, который будет ценить тебя. Который сам потянется к тебе. Для которого ты станешь центром этого мира. А не какой-то смазливый паренёк, который сам не знает, что хочет. Я покорно кивала на эти слова, наизусть выучив, что она скажет дальше. — Энни, посмотри вокруг, ты можешь выбрать любого! Улыбнись вон тому, помаши ручкой второму, сходи выпить кофе с третьим. Ты выбираешь кому разбить сердце, но никто не должен трогать твоё! Мия начинала распаляться, и я поспешно переводила тему, зная, что дальше она начнёт обзывать Вулфарда, которого заочно терпеть не могла, различными непотребными словами, не стесняя в выражениях, стараясь придать его образу как можно больше непривлекательности, чтобы поскорее «выбить из меня всю дурь». *** В очередную нашу встречу мы с Мией сидим на небольшой площади рядом с памятником местному поэту и листаем пёстрый журнал, в котором маленькие заметки соседствуют с крупными, хорошего качества, фотографиями звёзд кино. Внезапно обрушившееся на город лето, как кленовый сироп на блинчиках — обволакивает сладким маревом, золотит и покрывает глянцем даже самые привычные ограды, здания, парковые дорожки. День уже клонился к вечеру, солнце опускалось всё ниже, и тень от сигареты в руке каменного поэта заползла на голые коленки весёлых барышень на соседней скамейке, как бы символизируя, что ловец рифм при жизни был далеко не аскетом в плане голоногих хохотушек. Машины проезжали по Марин Драйв всё реже; идущие мимо парочки подолгу выглядывали свободную скамейку, но все они заняты, и влюблённым приходится идти дальше к центру парка, где бегают счастливые мохнатые псы, пока их хозяева сидят на лавочках, листая ленту инстаграма или потягивая ледяную газировку. Там продают надувные шары и мороженое, радиостанции из разных павильонов пытаются перекричать друг друга, сливаясь в один общий весёлый гул. Там царит весёлая, праздная суета, призванная показать всю прелесть тёплого летнего вечера, беззаботного и радостного, как будто внезапно очутился в первом дне каникул младшей школы. А здесь же, у ног проказника-поэта, относительно тихо, несмотря на разномастную компанию подростков, толпящихся у других скамеек, ближе к неработающему пока фонтану. Ветер, ставший к вечеру слегка прохладным, приятно остужает обгоревшие за день плечи, как вдруг одного из них касается чьё-то чужое плечо под шероховатой тканью футболки. Некто сел рядом со мной, придвинувшись вплотную, совершенно не заботясь о соблюдении личного пространства. Проклиная про себя перегревшихся на солнышке любителей познакомиться и вот такие вот оригинальные способы, я поворачиваюсь, собираясь излить на предполагаемого пикап-мастера всё моё недовольство подобным соседством. И замираю, совсем по-книжному, не в силах произнести ни слова, потому что там оказался тот, кого я меньше всего ожидала увидеть. Хотя, конечно, хотела и мечтала, но на какой-то момент моё полусонное состояние мягко скрылось под вытянутыми вечерними тенями, и я упустила мысли о нём, дав себе отдых. Потому что думать круглые сутки о том, кто совсем никогда не думает о тебе — занятие довольно неблагодарное, способное изрядно повредить психику и подорвать самооценку. Как бы то ни было — рядом со мной сейчас сидел он, слегка пьяный, но тем не менее жутко обаятельный, под прикрытием скромной улыбки — меня таким не проведёшь — и с абсолютно невинным выражением лица. — Привет, — вкрадчиво говорит Финн, отводя от лица уже порядком отросшие (с нашей последней встречи) длинные локоны.