Один шанс на миллион.

Знаете, бывают моменты, когда ты действуешь, не задумываясь, будто бы покоряясь заранее прописанному сценарию, где твои и твоего партнёра реплики выучены заранее, и не надо мучительно ковыряться в себе, подыскивая наиболее подходящий ответ. Так случилось в тот вечер, когда наши с Финном траектории движения во времени и пространстве внезапно ненадолго слились в одну общую, заставив внешний мир исчезнуть, будто стыдливо скрывшись за занавесом, пока на сцене стояли только мы — главные действующие лица вечернего города. На десятой минуте разговора, Мия покинула нас, напоследок ещё раз одарив Вулфарда уничтожающим взглядом и многозначительно процедив: — До встречи. Но я не обиделась на подружку, ведь она правда за меня переживала, а вовсе не являлась невоспитанной дурочкой. Мы, не сговариваясь, встали со скамейки и отправились вглубь парка, как-то случайно взявшись за руки, словно так и надо, я уверена, что у Финна так же, как и у меня, не возникала мысль о правильности наших действий. Мы просто шли, чувствуя каждый ладонь другого, наступая на оранжевые пятна закатного солнца, пробивавшегося сквозь густые кроны вязов, разговаривая о какой-то незначительной ерунде, поминутно складываясь пополам от смеха и не планируя, как закончим этот вечер и чем займёмся завтра. Это было ощущение лёгкого счастья. Мне кажется, такое хоть раз выпадает в жизни каждому человеку: когда идёшь словно окрылённый, свободный ото всех ненужных мыслей, живущий именно здесь, именно этим моментом, не анализируя происходящее, не загадывая наперёд, не вспоминая о прошлом. Говорят, что исполнение желания очень редко прилетает именно к той мечте, которая его призвала, но в этот вечер они совпали. И вот вечерний город распахивает нам уже совсем сумеречные аллеи, и сухой остывающий асфальт звонко отражает звуки наших шагов. Мы находим какой-то небольшой мостик и садимся на перила, болтая ногами, слегка обнимаясь, деля одну сигарету на двоих, и я не могу отделаться от мысли, что это всё происходит не со мной, что не бывает так хорошо и так правильно, без выяснения отношений, без расспросов о прошлом, без неловкости и затянувшихся пауз. Последние лучи солнца играют в шоколадных кудрях, иногда скользя по острым скулам, словно оглаживая их ласковыми ладонями, и мне тоже хочется прикоснуться к его бархатистой коже, провести пальцем по алым губам, уткнуться в ямку за ключицей и на мгновение забыть, что за пределами паркам существует обычная жизнь, в которой чужие скучные люди готовы в любой момент испортить случайное хрупкое счастье, оказавшееся у меня в руках лёгкой бабочкой. — Я скучал, — вдруг серьёзно произносит Финн, без улыбки, глядя мне прямо в глаза, видимо для подтверждения своих слов. Этими словами он воскрешает тот ужасный разговор на крыльце, поцелуи на кухне, печального Джека, влюблённого в какого-то парня из колледжа и рассерженную Дженни, швыряющую мне в лицо оскорбления. Я резко встряхиваю волосами, чтобы переключить мысленный видеоряд с ненужными сейчас кадрами и кладу голову на плечо тому, кто занимал почти все мои раздумья в течение последних шести месяцев. Хочется ответить, что я тоже скучала, и наверняка куда больше чем он, но слова застревают у меня в горле, и я лишь тихонько целую его в линию подбородка, заставляя радостно улыбнуться, и смущенно зарыться рукой в собственные кудри. — Знаешь, — вкрадчиво говорю я, наконец, вновь обретя дар речи, — у меня из окна видно огромную звезду, и она появилась в моём небе совсем недавно. Я увидела её, когда возвращалась весной из колледжа в девятом часу вечера. Она висит над соседним домом — потерянным стразом на бархатной подстилке ночного неба. Я представила себя героиней романа О.Генри* и называла её твоим именем. Но ведь ты не врач скорой помощи, а я живу не в пансионе на одной из улочек Парижа. Так что, если начну умирать от голода, подобно героине романа, скорее соседская кошка обглодает мне пол-лица, пока меня обнаружат, чем ты вытащишь меня из этого чёртова колодца. А самое интересное знаешь что? Звезда так и будет болтаться за окном — независимая, яркая, вполне возможно, давно уже ставшая чёрной дырой, а значит, я вижу всего лишь её призрак. Что может быть более символичным в моей теперешней ситуации? — Иногда ты так говоришь, что мне хочется достать карандаш и начать записывать, — задумчиво произносит Финн, и глаза его заволакивает тень лёгкой грусти. — Зря я это, да? — тихо прикасаюсь к его руке, и он тут же обнимает меня за плечи, придвигая к себе так тесно, что я чувствую его сладкий запах, смешанный с табаком. — Ты говорила, а я представлял. Представлял как ты идёшь из колледжа, в наушниках играет что-то вроде Wyclef Jean, знаешь его трек 911? — Конечно, — улыбаюсь я, потому что меня всегда очень радует, когда близкому человеку нравится та же музыка, что и мне, особенно, если это не слишком популярная композиция. — Воот, там есть слова «иногда я чувствую себя пленницей, меня будто поймали, но я всегда рядом с тобой, детка» — и на них ты смотришь на эту звезду, воображая, что я иду рядом, — говорит Финн, перебирая мои пальцы, в то время как я удивлённо смотрю на него. — Но как? Откуда ты знаешь? — Ты говорила, а я себе представлял, как будто увидел это со стороны. Тебя, в чёрном пальто с глубоким капюшоном, твой дом, подтаявший снег на дорожке и эту звезду - она горит ровно, не мерцая, в отличие от большинства остальных. Придя домой ты садишься прямо на пол, и долго смотришь на небо, сквозь зашторенное окно, жалея, что не куришь, потому что иногда очень хочется заполнить лёгкие дымом, чтобы вытравить все гнетущие мысли, — Финн отпускает мою руку, и проводит пальцами по моим губам, это жест лишён неприкрытой сексуальности, он весь пропитан мечтательной нежностью, словно слепой влюблённый желает составить портрет возлюбленной, с помощью лёгких касаний. Сейчас он открывается мне совсем с иной стороны, не таким я знала его, когда он приходил играть в приставку с Джеком, не таким он казался, во время нашего похода по магазинам, и совсем не таким был, когда жадно впивался губами в мои на полу маленькой кухни. Я смотрю на него как околдованная, забывая всё, что было до этого случайного свидания, наслаждаясь ощущением спокойствия, как будто обретя уверенность в том, что таким Финн будет всегда, что он никуда больше не денется и не наденет маску чужого, холодного человека, читающего мне отповедь на грязном крыльце посредственного рок-клуба. Солнце уже совсем село, от травы пополз сырой прохладный воздух, и Финн накинул на мои голые плечи свою толстовку, которую вытащил из рюкзака. И в этом моменте тоже было нечто, не вязавшееся с моим представлениями о типичном Вулфарде: слишком тепло, слишком заботливо, слишком неправдоподобно, но до ужаса правильно и будто так и надо. Холод заставляет подняться с перил и направиться к выходу из парка, по аллеям, подсвеченным жёлтыми фонарями, о которые бьются десятки мотыльков, громко шурша крыльями, принуждая невольно проводить параллели с тем, что и люди так же бездумно несутся на яркий свет своих мечтаний, не замечая, как ломаются в пути, не зная, что в итоге их ожидает в лучшем случае разочарование, а в худшем — возможность потерять себя навечно. А знаете, держать любимого человека за руку — это, пожалуй, самое лучшее чувство на свете. Даже лучше поцелуев и более серьёзных вещей. Это ощущение бесконечного единения, прикосновение твоих прохладных пальцев к другим, горячим и нежным, ладонь к ладони, как скрытая клятва в вечной верности, обещание хранить привязанность и не терять друг друга, что бы ни случилось. Я смотрю на бледный профиль Финна, чётко обрисованный светом парковых фонарей и понимаю, что люблю его, прямо здесь и сейчас, в эту минуту, сильнее чем кого-либо, сильнее чем саму себя и всё мою, в общем-то довольно нескучную, приятную жизнь, не такую, от которой берут в руки лезвие или глотают таблетки упаковками. Я люблю это состояние неизвестности, когда ещё точки не поставлены и слова не сказаны, и не знаешь будут ли они вообще — слова и точки, когда ничего ещё нет, и в голове прекрасно пусто, а в животе тепло. И музыка сейчас звучит не в наушниках, а вокруг нас и немножко прямо во мне. Мы уже подходим к выходу из парка, и вокруг появляются люди, уличный шум, сигаретный дым, чужое возможное счастье. А во мне, пойманным в ладонь солнечным зайчиком, плещется что-то новое, страшное, сумасшедшее, приятное. Обжигающим жаром устремляется вверх по венам. Я считаю секунды, чтобы ещё раз посмотреть на парня, идущего рядом, и понять: вот оно — то самое настоящее, что ищут годами, а, обретя, бояться потерять, вновь очутиться во мраке и одиночестве, не сумев справиться с этим, после того как посчастливилось узнать, что такое - жизнь с любимым человеком. Раз, два, три. Взгляд. Водопад тёмных кудрей, нежная кожа на скулах, слегка капризные губы с приподнятыми уголками — моя маленькая смерть, падение, сбывшийся сон, единственное возможное солнце. Пустота под солнечным сплетением заполняется, и я уже не вижу ни людей, ни машин, ни пляшущих огней вдоль дороги — есть только он, и наши переплетённые пальцы. Сейчас я понимала, что всегда хотела только его — тощего, бледного, с растрёпанными кудрями и вечно искусанными губами, одетого в потёртые чёрные джинсы и обычную белую футболку. Хотела, потому что он курил как бог, играл на гитаре как чёрт, хрипло кричал со сцены в микрофон дикие тексты собственного сочинения. Потому что знаю, что о нём мечтают все девочки и мальчики, стоящие в зале, на концерте его группы, а он мечтает показать всем фак, придти домой и, усевшись на пол, весь вечер играть на гитаре. Джек рассказывал, что Финн всегда первым лез в драку и бил лица тем, кто ему не нравился, нисколько не пугаясь получить кулаком в ответ, считая, что заткнуть по-настоящему мерзкого человека можно только хорошим ударом. Так странно было вспоминать о таком, глядя на слегка сонного сейчас особенно нежного Вулфарда — казалось, что он не способен даже голос повысить, не то что заехать кому-нибудь по лицу. Но в то же время, он открылся сегодня мне с новой стороны, а сколько их ещё? Сколько ещё тайн хранит инопланетянин, довольно удачно прикидывающийся земным жителем? Мы идём уже довольно долго, не думая о времени или о том, чтобы заказать такси, двигаясь словно во сне, но тем не менее остро ощущая присутствие друг друга, пожимая греющиеся в замочке пальцы, всё ближе подходя к моему дому, пока наконец не останавливаемся у подъезда, над которым опрокинулось испещрённое звёздами июньское небо, а я думаю только о звёздах рассыпных на светлой коже лица Финна, когда он кладёт руки мне на плечи, и наклоняется к мои губам, от чего сердце тут же начинает выстукивать дикий ритм, а в глазах всё плывёт, мешая реальность с фантазией. За моей спиной гулко стукает дверь подъезда, я поворачиваюсь, и вижу Брайана с огромным букетом. Парень приближается к нам с Финном, криво улыбаясь. — Святое семейство в сборе, ха-ха, — говорит он, протягивая мне цветы.