✘ ✘ ✘
Прошли сутки. А Юа так и не отошла. Сидит в одиночестве. В опустевшем и пугающе гулком участке. Пальцами сминает многострадальную распечатку, а взглядом впивается в многоликий образ. В чёрные, пустые глаза. Ямазаки так долго рылась в деле Чёрного змея, но нашла всего две фотографии. Со скрытых камер. На удивление хорошего качества. И от одного вида Чонгука — Юа колотит всю. Наизнанку выворачивает. Она не смогла вернуться домой и в очередной раз взяла себе дополнительную ночную смену. И пока следователь Пак находилась на срочном вызове, девушка продолжала копаться в себе. Не способная вернуться в собственную одинокую квартиру. Потому что невыносимо. Потому что мысли буквально заживо сжирают. Всё время возвращая в тот странный вечер. Юа как всегда возвращалась после долгого и сложного рабочего дня — никак не ожидая, что именно сегодня встретит его. Готовилась. Но никогда не будет готова сталкиваться с Чёрным змеем вот-так. Она знала, что Чонгук придёт к ней рано или поздно и легко не отступится от своего. Однако, это было максимально странно. Причины такого эмоционально-наполненного поведения Чонгука объяснить невозможно. Он будто открывал чёрную завесу в своих глазах, позволял увидеть живые блики. А ведь они не были близкими людьми, испытывающими симпатию или имеющие одну цель. Чёрному змею нечего взять у Юа. Она лишь вспыхнувший в своей мечте огонёк, который Чонгук благополучно затушил. Юа настроила себя не отталкивать Чона, возможно даже стать ближе, попытаться вызвать доверие. Или хотя бы близкое к этому, потому что безмерно страшно. Может это дало бы шанс что-то выведать, узнать что-то важное. Пусть и не хотела больше возвращаться ко всем этим группировкам и ужасу, что творится сейчас в городе. Возвращаться к этому липкому страху и отвращению. Пусть Юа понимает почему Чонгук вымотан. Слепо ищет пути, где сможет продраться, в собственной крови не ополоснувшись. Но ни черта не понимает его метания. И зацикленность на ней самой. В ту ночь, когда Чёрный змей заставил нажать на курок и пристрелить истерзанного мужчину — он молвил, чтобы полиция прекратила вставлять палки в колёса. Дала полную свободу действий. Чон угрожал Юа прямым текстом. Делал больно, поливая грязной ледяной водой. А теперь же братья желают объединиться. — Что за игры ведёшь? Что у тебя на уме? — шепчет, обводя кончиками пальцев красивое, но напряжённое лицо с острыми скулами. О которые напрочь изрезаться можно. Это фото со скрытой камеры участка, когда Чёрный змей пришёл за своей жертвой. Но в итоге, главной жертвой оказалась сама Юа Ямазаки. Сердце в груди ускоряет темп, а в душном помещении становится трудно дышать. Юа устала переноситься в дождливую ночь. Чувствовать отчаянный поцелуй на грани гибели, словно Чонгук по-настоящему нуждался в этом касании. Играл со смертью, желал, чтобы Ямазаки поддалась — пошла за ним в пропасть. Он выглядел сломленным. Повреждённым. Не таким, как когда-либо прежде. Всё это сбивало с толку и заставляло думать. Думать. Думать. Думать. Чем же Юа, только выпустившая из университета могла помочь самому сильному и жестокому мужчине? Простой стажёр, которая разбирала преступления только в теории? До крайности наивная и безрассудная? Нелогично. Не нормально. От неожиданного трезвона по пустому помещению Юа подпрыгивает и за сердце хватается. Испуганно сминает в ладони бумагу с фото, отводя взгляд на другую сторону комнаты. Стационарный телефон приёмной надрывается от скрипа по лакированному столу, а девушка так и застывает на месте. В груди поднимается необъяснимая, поглощающая все нервы тревога. Входная дверь остаётся закрытой, а сам оператор ещё не скоро вернётся с перерыва перед ночной сменой, поэтому у девушки нет выбора. Но отчего же так трясёт? — Следственный департамент, — обойдя ряд столов, Юа всё же берёт разрывающуюся трубку и нервно теребит повязанный на бледную шею шелковый платок. — Слушаю. — Ямазаки, это я! — голос Миры можно узнать сразу. Девушка пыхтит в телефон, будто держит или несёт что-то тяжёлое. — У тебя телефон выключен. Юа чертовки боится ночных звонков. Особенно от Пак Миры, ибо они ничего хорошего собой не несут. В последний такой, Ямазаки пришлось играть спецагента и быть отвлекающим манёвром для главы наркобарона. Для Чон Чонгука. К тому же, Пак уехала на вызов каких-то полчаса назад. — Что-то случилось? — затаив дыхание спрашивает. Пожалуйста, пусть эта ночь будет спокойной. Пусть никто не умрёт. Пусть Юа не увидит его. — Покушение, — Мира громко ойкает и сквозь помехи слышится чей-то болезненный мужской стон. От корёжащего звука по загривку холодок проскальзывает. — Чёрт, да вызовите кто-нибудь скорую! Замёрзшими пальцами Юа горло обхватывает. Воздух в лёгкие вернуть пытается. Ничего не выходит. — Мира? — Некогда объяснять! — тихий вскрик полосует кожу. Следовать очень взвинчена, но старается не повышать голос. — Хватай ордер, он на моём столе, и молнией сюда! Адрес ты знаешь! Протяжные гудки проносятся по венам горячим ужасом. Казалось, предела волнения не существует. Как щиплет пальцы, вздуваются вены, переваливает пульс. Юа привыкла чувствовать сердце у самого горла. Стоило единожды встретиться глазами с самой тьмой — прекратить испытывать тревогу уже невозможно. Чонгук никак не хотел опускать свои цепи. А Юа задыхалась. Но даже подумать не могла, что металлический привкус на языке станет намного явнее. Перекроет все дыхательные пути и оставит загибаться от страха, тянущемуся по сухожилиям, словно заживо осколками льда полосуя. Девушка покидает такси полностью измождённой. Настолько себя извела, что едва могла ногами двигать. Она ещё издалека заметила современный офисный кооператив, выполненный из чёрного стекла; и так уродуемый жёлтой лентой. Полицейские оцепили весь периметр и не пропускали за линию ни одной живой души. Юа на ходу распахивает кожаный чехол и показывает дежурным блеснувший в свете фонарей полицейский значок. Взгляд цепляется за мигалки скорой и мелькающие белые халаты у входа в огромное многоэтажное здание. Они быстро перебирают ногами, держа в руках носилки с неподвижным телом. Девушка не слышит, но звук врезающихся в серый асфальт красных капель создаёт оглушительный шум. С пострадавшего льётся нескончаемо много крови. Следователь Пак бежит следом за врачами, и Ямазаки торопится навстречу. Пока не видит — кто — находится на белоснежной простыне. Сердце с грохотом падает на землю, соприкасаясь с камнями и разливаясь алыми брызгами под ногами. На лоскуты расходится. Оставляет в груди пульсирующую дыру. Вдох-выдох. Юа врастает в асфальт, будто тело больше не слушается никаких законов души. Не умеет двигаться. Не умеет чувствовать и заполнять лёгкие кислородом. Всё, что девушка знала до этого момента о жизни, сравнивается с отметкой — зеро. Потому что, — безвольная рука соскальзывает с пропитанного свежей кровью носилок. Безвольная рука Чонгука. Медработники останавливаются всего в паре шагов и стараются аккуратно перетащить тело на медицинскую каталку, чтобы безболезненно поместить в машину. Пока Юа стремительно замерзает. А вселенная сжимается до одной единственной точки перед собой. Если уж самого Василиска настигла кара — чего ждать остальным? Пак Мира далеко не сразу замечает застывшую Ямазаки, помогая придерживать темноволосую голову, пачкаясь в его крови. Этот запах застрял где-то в глотке. Разрывает Юа на части. Грозится истончить до неузнаваемости. — Ох, моя девочка! — восклицает следователь, укладывая смертельно бледного Чона на узкую кушетку. Может показаться, что он вовсе не дышит. — Срочно беги в охранную, достань любые записи, которые только сможешь! Секундная прострация, заменяется захлестнувшей паникой. Ямазаки совсем не замечает, как глаза стремительно наполняются водой, будто от вида надломленного Чона стеклом закрывается. Не чувствуя себя, Юа оборачивается в сторону здания, но неожиданно врезается в жёсткую грудь. А от столкновения внутри под рёбрами будто пустота схлопывается, принося нестерпимую резкую боль. Юа чувствует себя, будто её закручивает в совсем иную реальность — где она больше не может желать Чонгуку зла. — Куда-а? — утробно протягивает Хосок и задерживает девушку за худое плечо. Больно. Грубо. На долю секунду мужчина поднимает взгляд к брату и возвращает обратно к остекленевшим зрачкам. Его синяки под глазами, зияющая боль на дне расплывающихся глаз — неприкрытая ярость в движениях, которая сковывает Юа в железные тиски. Чон перехватывает девушку за подбородок, надавливая пальцами на мокрые щёки, насильно смотреть себе в лицо заставляя. Чернильная пустота давит на грудь — Юа с ужасом видит плещущуюся кровь и смерть в чужих глазах, но и звука не издаёт. Чонгук — единственное, что осталось у Хосока. Родной брат. Родная душа. И сегодня, она окончательно может погибнуть. — Никуда ты не идёшь, — шипит мужчина, еще больнее стискивая (уже не бледное — серое) лицо Ямазаки. Хосок будто её на прочность проверяет. Ещё немного и девушка просто рассыплется в прах в его руках. Никто и представить не может насколько жутко и больно сейчас Красному змею. Все знают о несокрушимой привязанности братьев. Они за друг друга вечность глотки рвали, никому не позволяли сделать одному больно. В никакой вселенной не могло случиться так, чтобы Хосок потерял Чонгука. Но в этой — Чонгук находился на грани. Самая жестокая вселенная, которую Красный змей только знал. Поэтому Юа смотрит в ослеплённые болью глаза с неимоверной жалостью. И плачет настолько горько и беззвучно, отражая в радужках всю возложенную на её плечи вину. Потому что не смогла взять на себя силу защитить Чон Чонгука. — Чон, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но прошу, не мешайся под ногами! — не выдерживает напряжения Мира. И едва кричащий голос тоже надламывается. — Не делай глупостей! Следователь приобнимает подругу за подрагивающие плечи и хочет отвести в сторону, но Хосок не позволяет. Крепко держит. И самое страшное — Юа не против. Превращается в самоотверженную мазохистку. Хочет больнее. Чтобы это перекрыло всё то, что сейчас она чувствует. Может тогда это онемение пройдёт, а в тело снова жизнь вернётся. — Сейчас ты сядешь в эту карету и поедешь с ним, — с расстановкой произносит. Чтобы дошло. Чтобы внимание на произносимых словах сконцентрировала. — Я не могу никому доверять и сам не могу поехать. Но он говорил… — Хосок с трудом сглатывает. Ему сложно это произносить. — Говорил, что верит тебе. Что ты одна можешь схватить его за руку в случае чего… Он переводит взгляд на растерянную Пак и долго хмурится. — Я сам заберу записи. Чонгук моя кровь и я просто так это не оставлю! Юа заторможено прослеживает за взглядом мужчины и видит, что следователь отступает. Зажёвывает в край искусанные губы и после недолгого молчания кивает. Только тогда Красный змей отпускает чужое лицо из своих рук и разворачивается, чтобы перебежкой скрыться в здании. Юа окончательно холодеет, когда Мира расстёгивает кобуру с (не травматическим) пистолетом и закрепляет её под чужим плащом. — Разное может случится. Юа с трудом забирается к Чёрному змею в машину, стараясь не смотреть на залитую кровью одежду и не вдыхать пропитавший весь воздух металл. И отворачиваясь, в последний момент замечает пилящий взгляд бывшего начальника. Сокджин только подъехал к оцепленной линии, но от прожигающего ненавистью взгляда Юа захотелось сквозь землю провалиться. Девушка опускает веки и присаживается совсем рядом к Чонгуку, возле которого яростно хлопочут врачи, спасая жизнь тому, кто забирал многие. Двери запирают с отталкивающим скрежетом. Кортеж реанимации выдвигается к больнице. Юа несколько раз слышит что-то про «пулевое» и «переливание». Не реагирует на вопросы медбратьев, ведь она всего лишь «сопровождающий полицейский». Не знает даже куда глаза деть. Ведь красивое лицо самого страшного человека города поражает своей мертвенной бледностью.✘ ✘ ✘
Семнадцать часов назад.
Боль. Нескончаемый поток слёз. Ненависть. Так Рэй могла бы описать первую (не передать насколько долгожданную) ночь с Чон Хосоком. Но, как можно описать разбивающуюся душу о тело любимого человека? Что он способен без анестетиков, без затуманивающего разум препаратов, заживо выдрать трепетно бьющееся сердце и сожрать, раздавливая об острые клыки и впрыскивая чистейший яд. Захлёбывающаяся слезами Рэй, стискивает мобильник, елозит по ледяному полу подъезда, придерживая разодранную в клочья одежду и прикрывая нагие ноги чужой курткой. Насквозь пропахшая его, сжигающие лёгкие, парфюмом. В очередной раз набирая сестру поломанными ногтями, под которыми запеклась чужая кровь, и наталкиваясь на жестокий автоответчик, скребётся в пустую квартиру. Потому что сестры дома нет. Некому прижать к груди, успокоить и вытереть слёзы. Некому сказать, что всё так и должно было произойти — ведь, это Красный змей, радуйся, что вообще из-под его лап живой выбралась. Рэй и сама это знает. Глупая. Глупая, Рэй.* flashback *
Она никогда — никогда — не бывала в особняке Чон Хосока. Знала о его существовании, но мужчина так и не решался привезти. Или просто не хотел. Красный змей не подвергал её американским горкам — притягивая, отстраняясь. Просто в один момент взял и оттолкнул, зло оскалился и сказал «уходи». Рэй чувствовала, что к ней не относились легкомысленно. Чон Хосока называли за спиной свирепым, безумным псом, готовым грызть всё на что укажет его брат. Но для Рэй он был самым внимательным и трепетным. Заботился, как о самом важном. Может поэтому теперь так сложно отказаться? А сейчас этот пёс тащит девушку за локоть, словно она грязный, противный мусор о который Чон запнулся. Старается не подавать виду, до жути неприятно и больно, держит лицо бесстрастным и гордым. И только глубоко внутри всё начинает трещинами покрываться, скребущее чувство потери испытывать. Рэй не успевает разглядеть ни обстановку, ни полюбоваться в огромные панорамные окна на всю двухэтажную стену. Лишь аромат древесины вдыхает. И, кажется, она здесь везде. Древесина и камень — словно олицетворение. Мужчина затаскивает практически не упирающуюся девчонку в гостиную и толкает на диван. Она буквально о свои ноги спотыкается и, плюхнувшись мешком картошки на мягкую обивку, продолжает за метаниями следить. Хосок действительно зол. Рвёт на себе волосы, скрипит зубами. Делает несколько шагов прочь, а потом резко порывается обратно. Наваливается грудью, сорванным дыханием обжигая. — Ты снимаешь с меня кожу… — шипит, и контрастом одаряет нежностью. Невесомо проводит подушечками по контуру лица, и следом обматывает вокруг пальцев густые пряди, искренне наслаждаясь моментом власти — болезненно оттягивает. — Пытаешься быть ближе, мучаешь меня. Девушка с надеждой смотрит в глаза, но напротив лишь вьюгу видит. И становится так страшно. Будто пелена с глаз медленно, но всё же растворяется. Что если Рэй обманывала себя? А ей просто игрались? — Но я так ненавижу… — просто взахлёб. Хосок надавливает сильнее, седлает женские бёдра, мнёт чёртову юбку, в которой Ямазаки в заезде участвовала. Давит свободной рукой на артерии — упивается агонией в чужих глазах. — Ненавижу, когда без спроса проникают в моё личное пространство. Хочешь насилия? Чон намного крупнее девушки, он может одной рукой её надломить. И даже не старается, когда рвёт тонкий хлопок футболки прямо на девичьей груди. Самого от подобного действия трясёт, но останавливаться не собирается. Рэй хватается за натянутые предплечья — пожираемая его яростью. Ненавистью. Хочет прекратить пытку, вернуть тепло в обожаемые когда-то глаза. Но режется об осколки. Это так неправильно. Всё это время девушка слепо следовала за красным огнём. Её бесконечное доверие к «безумцу» можно было пить ладонями. Она подставляла щёки под прогнившую кровь, закрывала глаза на чудовище внутри. Когда Хосок резал живого человека — Рэй опускала веки и позволяла их лживо зацеловывать нежностью, что дарил Хосок все дни до этого момента. Но теперь невидимый нож опускался уже меж её рёбер. Опаляя болью предательства. — Нет, Хосок, — молит, а на глазах ядовитые слёзы наворачиваются. Нагое тело бы прикрыть. От прожигающего взгляда уйти. Она так хотела этот взгляд любить. — Ты не хочешь этого делать… Вечность. Мужчина медленно наклоняется и нежно ведёт кончиком носа по хрупкой ключице. Вдыхает запах малины и стремительно сходит с ума. Разум съезжает на станцию — безумства. — Ещё как хочу. И сколько бы не кричала, сколько бы не била по рукам и ногам, по натруженному прессу — всё бессмысленно. Рваное тряпьё повисает, словно обугленная кожа, а слёзы стекают, как талый опалившийся кусок айсберга, и ему только предстоит быть разрушенным. Рэй никогда не позволяла кому-то себя трогать так. Но Хосок не стесняется, оставляет синяки, пусть и не бьёт, но Рэй кажется — наотмашь. Мужчина стискивает с себя узкие брюки второпях, держа колотящие его руки над головой у девушки. Медные волосы рассыпаются по подушкам, так напоминающие потёртый, поржавевший ореол. Который оставит только запах ягодного шампуня и боль на чёрствой ткани. Без подготовки, без нежных фраз и влюблённых вздохов — размашисто входит. Просто оттягивает кружево вбок и задыхается. Хосок не останавливается даже тогда, когда Рэй начинает истошно кричать, а под их полуобнажёнными телами кровь разливается. Не останавливается и тогда, когда с каждым толчком Рэй внутри себя начинает умирать. Он мажет тёплыми губами по щеке, а от неё мясо с кровью сходит. В какой-то момент Рэй перестаёт сопротивляться, обмякает в жестоких руках и позволяет жадно впиться в свои губы поцелуем. Будто это последнее, что для него осталось.* end of flashback *
Утреннее солнце проникает в окна совершенно ненужным и отягощающим элементом. Освещает кристальные капельки от прошедшего дождя на стеклах, и говорит — «жизнь продолжается». Но уже без тебя. Рэй в последний раз набирает сестру и, наконец, сдаётся. Где-то под рёбрами, за место лопнувшего сердца, образуется язва. После этого будет невозможно восстановиться, вновь кому-то довериться и храбро протянуть руки. Порывшись в телефоне, Рэй долго смотрит на фотографию визитки. Едва успела щёлкнуть номер, прежде, чем Юа в клочья изорвала чёрную бумажку и выкинула в урну. Больше не осталось сил чувствовать себя виноватой. Больше не к кому пойти за помощью и оберегом. — Ким Намджун? — девушка скрипит севшим голосом и подтягивает к себе грязные изодранные колени. — Это Рэй Ямазаки. Помните такую?