Магистр страстей

Лёгкие движения, крайне ловкий толчок и дверь чужого автомобиля открывается. На город сумерки опускаются, зажигаются кажущиеся тусклыми фонари, будто последние маячки в гнетущем лабиринте из тьмы. Но в этой тьме Юа способна наблюдать только за искусными руками, что накрепко впиваются в кожу руля, сминая до побелевших костяшек и отметин на ткани. Загипнотизирована, обманута. Иначе как объяснить, что своевольно поддалась на грандиозную авантюру? Чёрные, кипящие смолой глаза лишь усмехаются, норовя поймать чужие за наблюдением. Юа не способна отвести от Чонгука взгляда. — Нельзя было обойтись без взломов? — Нет, — отвечает Чон, поудобнее закатывая грязные рукава сорочки и обнажая пугающие татуировки из сплетений мифических монстров и клыкастых аспидов. Ямазаки является приверженцем консервативной Азии и, до сих пор, немного диковато видеть мужчину беззаботно расписывающего своё тело чернилами. Будто намеренно показывая свою принадлежность к преступному миру. Сексуальные изгибы линий прячутся под тканью и переходят в незнакомые слова. Прочитать эти строчки невозможно. — Почему мы не можем связаться с Мирой? Или с твоим братом? Они обязаны знать, кто стоит за твоим покушением и что произошло в госпитале! — каким образом Чонгук может оставаться настолько спокойным совершенно неведомо. У девушки дёргаются руки, заходится дыхание, взгляд всё время возвращается к красному пятну на груди у Чёрного змея. Он же не бессмертный. От мысли: что бы случилось, если бы Чонгук погиб — избавиться не получается. Стало бы спокойнее? Пришло бы облегчение? Смогла бы забыть этот наэлектризованный взгляд или сводящие с ума прикосновения, смогла бы забыть накал страстей и пережить мертвенную бледность на красивом лице? Смогла бы? — Нет, — вторит. Набранная в неизвестность скорость начинает снижаться. Чон паркуется в тихом закоулке, глушит мотор и облегченно откидывается на потёртую спинку старого сидения. — Главное, что это знаю я. Растерянность карябает стенки черепной коробки, девушка нещадно морщится и недовольно выдыхает — фыркает. — Самомнение. Мужчина медленно вдыхает воздух, наполняет лёгкие до краёв. Юа пугается, когда Чон неожиданно отрывается от места и наклоняется прямо к ней. Но это не было резко. Это было совсем медленно. Но сердце в истерике заходится, потому что не способно сейчас бороться. Юа не способна оттолкнуть или причинить боль. Сейчас Чёрный змей обличается в фарфор, сам в себе бьётся. В глубине его глаз можно о осколки порезаться. Отодвигается назад, но места катастрофически не хватает. Чонгук неумолимо близко. Опускает ладони на сиденье рядом. Щекой утыкается в щёку. Головокружение настигает с новой силой. Зажатая между стеклом и обессиленным телом, весь мир сходится на ощущении тяжести чужого дыхания. И это он, тот самый человек, что ещё совсем недавно разбивал её жизнь на куски? Слишком тактильный, льнущий кожа к коже, нуждающийся в поддержке, но всё ещё желающий сохранить свою неприкосновенность Чёрного змея. Злобную ауру лидера. — Откуда ты только силы черпаешь, — и он не спрашивает. Будто говорит об одном, но имеет в виду совсем другое. Не верит, что эта девчушка вообще могла столько раз подняться с колен и вытерпеть его выходки, не сбежав обратно в тихую Японию. Ямазаки плохо физически. Хочет аккуратно выкарабкаться, дать понять, что прикосновения к нему — это слишком. Это тяжело. — Если тебе плохо, то мы можем отвезти тебя в другую больницу, — беспокойство в любом случае на первом месте. Пусть и обманывается, что дело только в этом. — Тише… — бормочет мужчина, прислоняя сухую ладонь к свободной щеке. Юа непроизвольно дёргается. Прижимает ещё теснее. Не позволяет дышать. — Не говори мне, что не чувствуешь это. А она чувствует, — как сердце с каждым ударом ломится из груди, чувствует невыносимое тепло чужого тела. Чувствует необходимость быть рядом, но эта мысль словно токсины в голове. Выжигающие здравый рассудок. — Чонгук, — лишь бы голос не подвёл. — Отодвинься, пожалуйста. Безрадостная усмешка остаётся влажностью на скуле, и следом Юа летит в бездну. Будто пространство испаряется, искривляется прямо под её телом. Ведь Чонгук действительно отодвигается и заглядывает сквозь взвившиеся чёрные пряди прямо в глаза. Куда-то глубоко за, не оставляя не единого шанса на личное пространство даже внутри себя самой. Без спроса внутрь пробирается — под кожу. Мурашками за шиворот. И только сейчас истинность слов доходит: «Хочу довериться тебе», «Не говори мне, что не чувствуешь это». «Можешь сколько угодно себя уговаривать. Но только меня не обманывай. У тебя только один путь — быть на моей стороне. Иначе этот город потонет. Потонет в крови. И не я буду нести вину.» Чёрный змей действительно кричал. Вопил о помощи. Но только ей одной свою слабость показывал. За какие-то доли секунды всё внутри переворачивается. Чон жадно вглядывается в чужой стеклопад за тёмной радужкой и резко срывает нашивку полицейского значка с плотной рубашки девушки. С треском. С отрывающимся лоскутом чёрной ткани и длинных нитей, будто вместе с кожей. С неимоверной силой, которой у мужчины просто быть не может. Он всё вместе с кровью в реанимации оставил. — Какого чёрта?! Никогда. Его действия никогда не предугадать. Чёртов магистр страстей. — Ты… — И красивое лицо уже не завораживающее, оно искажается в злобе. Пускает морозец по затылку, и будь всё неладно, но Юа не боится. Она хватается за мужские мускулистые руки в надежде, что он прекратит разрывать её одежду. Чонгук не останавливается пока все нашивки не оказывается на грязном резиновом ковре автомобиля, вырванные прямо из женских рук. Оставляя красные отметины на изящных пальцах. — Ты ни черта не знаешь! — шипит Чонгук, удивляя своим поведением всё больше. — И меня разрывает то, что я не могу тебе объяснить. Никому не смогу. Пожалуй, мне придётся сегодня забрать все слова обратно. А ты права во мнении обо мне — не меняй его! Но мне жаль, что в твоей карьере никогда не будет числиться поимка Чёрного змея. В грудину будто накалённую арматуру помещают. Вдох-выдох. Юа не может остановить скатившихся крупных капель слёз, — всего пара, но таких горьких, что она ими давится. Чонгук не сказал ничего сверхъестественного, но его слова многое значат. Значит, что он сдаётся. Меняет планы и перешагивает черту, которой не хотел касаться. Всё читается по эмоциям на лице. Сейчас Чон точно не придерживается никаких игр. И это действительно пугающе. — И мне жаль, — хрипит. Она не плачет, всего лишь чувствует, как Чёрный змей вдавливает в неё воображаемое железо с рваными краями. И не понимает, что в виду имеет, все эти фразы ей в лицо кидая. — Жаль, что уже не могу думать о тебе как прежде. Сколько не отрицай — Чонгук стал неотъемлемой частью её жизни. Чёртовым маячком на пути, от которого она взгляд отвести не может, но и в руки взять тоже — потухнет. Рвущийся из души рык не подавляется, изнутри на куски бы разорвало. Рычание разносится вибрацией по кузову, а Чонгук толкается девушке в губы. Прокусывая до крови и несдержанно впиваясь пальцами в талию, причиняя нестерпимую боль. Которую не прочь сам почувствовать. Во сто крат сильнее. — Моё мнение о тебе менялось тысячу раз. Ты такая разная, но остаёшься верной себе при любом исходе, — говорит прямо в уста, зарываясь пальцами в рассыпавшиеся мягкие волосы. Такой отчаянный в своём жесте, что у Юа дыхание спирает. Сама знает, что не должна позволять манипулировать своими чувствами. Но, кажется, это первый раз, когда действительно уверена — это никакая не манипуляция. Словно вручая свою жизнь в её неуверенные руки, оставляя окончательный выбор именно за Юа, — Чонгук хотел бы иной. Всем своим видом показывал. Болезненность в глазах не скрывал. Она потеряна в этом взгляде. — Даже за эти наклейки борешься, вгрызаясь в них будто зверь в сочное мясо. И этим мы безумно схожи. Я так желал, чтобы ты сдалась. Потом сам себе противоречил. А в итоге, — Чёрный змей криво усмехается. С чувством тянет за тёмные локоны, на мгновение касаясь острого подбородка губами. Практически невесомо, но Юа ощущает это скольжение непередаваемо остро. Со свистом выпуская воздух из лёгких и отчаянно жмурясь. Отдающее по коже электричество ощущается совсем не мнимо, проникает в каждую клетку и причиняет боль. Девушка позволяет себе это почувствовать. Рядом оказывается не преступник из очередного дела, а чувственный мужчина, не страшившийся полностью открыться перед своим врагом. Перед врагом, плавящимся в его руках и поддающийся на каждое движение. — Сам сломался. Ты ошибаешься думая, что только ты меня боишься. Посмотри, что делаешь со мною. Юа не может, когда тёплые губы продолжают вниз по шее спускаться. Не может, когда кончики пальцев, забравшись под рубашку по коже гладят. Не может. Не может. Не может. Слова вянут на дне рёбер, отравляют кислород. Юа не боится Чёрного змея — она боится себя. Полностью захватив внимание девушки, Чон расстёгивает кожаный ремень на девичьих бёдрах и снимает кобуру. Последний раз проезжается по ключицам, сцеловывая последующую дрожь. Заранее знает, что девушка уже следующим утром возненавидит себя за эту слабость, но не может прекратить любоваться стеклянным ореховым омутом, что опьяняет сильнее, чем отборный алкоголь. У Юа в глубине глаз непомерная грусть, ведь нет ничего более выходящего за пределы вселенной, чем они вдвоём в этом крохотном автомобиле, где с каждой минутой окна покрываются влажной плёнкой. Этого чувства не должно было случиться, но она чувствует. Необъяснимая близость. Необъяснимое чувство приближающегося краха. — Там, куда мы сейчас отправимся — действительно опасно. — Чонгук аккуратно высвобождает металл оружия из оков пластика. Убеждается, что тот заряжен. — Там не разрешено иметь оружие чужакам. Но оно тебе нужно. Чон заводит руку с пистолетом за спину Ямазаки и зацепляет его за брюки, тут же прикрыв обнажённый участок кожу тканью. — Играешь… — на выдохе. Юа с огорчением морщит лоб. — Как же ты любишь эти паутины из натиска. — Непонимание на лице Чонгука превращается в отторжение. Словно ему сейчас прямое оскорбление в лицо кинули. — Почему я вообще должна идти за тобой, если ты не умеешь слушать. Не можешь шагнуть никому навстречу. Тебя спасают, решают проблемы, беспокоятся — ты же не подчиняешься ни одному закону разумности. — Ты ничего не знаешь, — повторяется. — Так объясни! С тех пор как я впервые услышала твоё имя — вся моя жизнь сплошная опасность! — Юа ловит себя на том, что не хочет, чтобы Чонгук покидал её личное пространство. Но мужчина отодвигается, скрывая, что каждое движение ему не причиняет ещё больше боли. Рана открылась и выглядит действительно плохо, расплывшаяся по нежно-голубой сорочке большим багровым пятном. — Но я не об этом. Почему ты вдруг отказываешься от моей помощи? Отказываешься довериться мне? Разве не этого ты хотел? Ещё совсем недавно угрожал, чтобы она встала на его сторону. У Чёрного змея лицо искажается в странной болезненной гримасе, он прицыкивает языком и, оставив вопрос без ответа, выбирается из автомобиля наружу. Скрипнув зубами, Ямазаки бросается следом. Так никуда не годится. Он не имеет права бросаться словами, а на следующий день отказываться. Юа не собиралась соглашаться на условия Змея, но неприятно осознавать, что Чон с лёгкостью может отказаться от старых планов и построить новые. О которых Юа не имеет ни малейшего понятия. А неизвестность в случае Чон Чонгука — это прыжок в разверзнутый под ногами ад. Они продолжают вести серьёзные разговоры, вести себя будто близость, прикосновения и поцелуи ничего не значат. Но это совсем не так. Это проклятая аномалия. — Нет, ты ответишь мне! — злость кости поражает, распространяется по венам и кипятит кровь. Ямазаки нагоняет мужчину и впивается пальцами в осунувшееся плечо. Ощущение, что оно будто проминается под тоненькой ладонью, отдаёт ледяными осколками по сердцу. Чон потерял много сил, его слабость окутывает всё пространство вокруг и кричит о беспомощности. Сейчас он совсем не похож на того, кем является в действительности. — Мы здесь все жизнью рискуем ради тебя, а ты будто дикий смерч! Даже если погибаешь несёшься сломя голову! Для чего ты прикасаешься ко мне? Для чего хотел переманить на свою сторону, а потом поворачиваешься спиной! Ответь! Лицо Чонгука накрывает тёмная пелена. Тень застилает глаза, которая превращает их в чёрные острые камни. Эти блики ужасы шепчут, за спиной тени оживляют. Юа готова на шаг отступить, остыть. Правда задушить свой разум, переступить через себя сложнее, чем кажется. Как и слепо следовать за убийцей, — от подобной мысли избавиться всё ещё не выходит. — Ты можешь рассказать, как собираешься избавляться от всего этого дерьма? — не отстаёт. Тень, что осталась от Чёрного змея оборачивается поразительно медленно. Все нервные окончания в струны вытягивая. Посреди хауса, перестрелок и бегства — Чонгук будто обособленная скала. И эта девушка скорее первая и единственная, кому самый бесстрашный Змей показал свою бездонную тревогу. Из-за закрытых дверей в груди просачивается — одиночество. Причины нет. Повода и выгоды — нет. Ямазаки стремилась проникнуть в голову и жизнь отступника, чтобы пройтись по его следам, привести к справедливости. Не догадываясь какой вывод о справедливости ожидает. Все дороги, сошедшиеся в глазах Чонгука, сбивают землю из-под ног. Испытывая истинный, первобытный ужас от того, что практически готова взять этого человека за руку и попытаться вывести из жуткого лабиринта с монстрами. Будто он действительно в этом нуждается. — А теперь послушай меня и обдумай свои вопросы — ещё раз. Потому что я никогда не играю. Не ради удовольствия. Ты права, если думаешь, что моя душа выгнила, а поступки даже для дьявола слишком. Но и не ищи в моей личности белые пятна. — Будто открытую книгу читает. Юа ёжится под этим выразительным взглядом. Снова ощущает себя слишком маленькой и испуганной. И Чонгук это прекрасно видит, но сейчас не пытается своими словами давить, не обвивается вокруг шеи кнутом — говорит открыто, с тенью усталости в расширенных зрачках. — Хочешь понять меня? Себя хоть понимаешь? И что ты будешь делать, получив моё доверие? Если бы я этого действительно желал, всё было бы по-другому. Только ты не выдержишь.

✘ ✘ ✘

Наступившая темнота, словно безмолвное прощание с последней надеждой. Жуткие переулки китайского района пахнут гнилью и порохом. Воздух пропитан густой, затягивающей мглой. Где-то притаившаяся чёрная дыра вытягивает живое из груди, поцелуем дементора оставляя только страх и пустоту. Юа шагает вслед за Чонгуком, вылавливая в тёмных волосах теряющиеся отблески одиноких фонарей, но они пропадают быстрее, чем появляются. Никакой надежды. Всё ещё хвостом прыгает в пропасть, доказать себе стараясь — выдержу. Всё также ведётся на уловки, но уже осознанно не отворачиваясь. Не спасаясь. Пустые переулки сходятся в одну широкую улицу; с китайскими иероглифами на вывесках, старыми забегаловками и тихим гулом местных; таким нарастающим, словно на город не опускалась ночь. Но город этот совсем иной, в глазах его жителей черви копошатся, в них смотреть дурно. Юа прибавляет шаг, вплотную примыкая к Чёрному змею и чувствуя тепло крепкой спины в этих промозглых трущобах: такое противоположное холодной натуре. — Зачем мы здесь? — спрашивает, только сейчас припоминая слухи о «китайском районе», самом криминальном, куда даже полиция старается не соваться. Он именовался «Запретным городом», где люди навсегда пропадали без вести. — Ты могла уйти, но уже поздно, — отзывается мужчина, слегка повернув голову. Шёпот тихим гипнозом влился в уши сиропом. Юа сошла с ума, чувствуя электрический ток и неудержимый трепет, когда прохладные пальцы обхватывают её горячую от волнения ладонь: держат твёрдо. Собственнически. На чужаков реагируют неоднозначно, но по виду некоторых местных можно заметить, что они узнают главаря одной из сильнейших группировок Сеула. Чон Чонгук не простой мальчишка, он долгое время внушал огромный ужас: страх оказаться в его лапищах достигал всех мафиози и отдельных групп не только в Корее. Но сейчас… в грязной, местами рванной больничной пижаме, большим кровавым пятном на груди и тапочках на босую ногу — Чон Чонгук становился настоящим воином. Перед врагами, максимально настороженный, но всё ещё возвышающийся надо всеми. Гордый. Двое неминуемо приближались к главному зданию, похожему на старинный китайский дворец. Перед тем тёмный силуэт постепенно озаряет светом: только спустя несколько шагов эта чёрная дымка превращается в молодую женщину с красивыми чертами лица, облачённую в красное кимоно и перевязанную золотыми лентами. На алой ткани вышит чёрный дракон, узрев которого по спине пробегает предательский мерзкий холод. Спускает лезвием кожу. Этот дракон ужасно похож на татуировку Чонгука, чей хвост спускается на запястье и обвивает сплетение синих напряжённых вен. — Пришёл, — молвит женщина и дарит милую улыбку. Но Юа через маску нежного облика видит очертания чистейшего зла. — Чонгук-ки, ночь моя. Слова мастерски превращаются в лезвия и словно в масло входят точно между рёбер. Ямазаки неосознанно отшатывается назад, но змей удерживает ладонь, только укрепив свою настойчивую хватку. «Не смей отходить от меня!» — безмолвно, одним лишь прозрачным дыханием. Все взгляды устремляются на сплетение рук и на остатки содранный нашивок на одежде девушки. И никакое смущение не пересилит волнение от этого аномального единения. Убийца закрывает спиной федерала. Охрана в тени «замка» поднимает оружие. Как и десяток рук из толпы. И чужак здесь не Чёрный змей — она. — Мэйли, — подаёт голос Чонгук. Его стан — непробиваемая броня. — Не о чем переживать. Лицо молодой женщины совершенно не меняется, но легкое движение, и она плавно делает шаг вперёд. Глаза её черны: внутри хранят хаос бездны и умиротворение смерти. — Привёл ко мне девку из полиции, — бледная ладонь опускается на гладкую кожу мужчины и очерчивает подушечками пальцев острую линию скул, но Чонгук не смеет дёргаться, только взгляд темнеет. — Как не красиво с твоей стороны. — Это не важно. Ты же видишь — она моя. — Твоя… — китаянка плавно опускает руку на раненную грудь, а у Юа дыра в собственной образуется. Отчаянно цепляется за его ладонь, а потом пальцы обмякают. — Я знаю, что произошло. Но я не могу принять тебя, мой дракон. — Я готов принять твои условия, Мэйли. — И красивое лицо, будто закованное броней — искажается, плывёт — Юа вдруг может разглядеть истинность, что кроется где-то на той глубине, кому никогда не достать. Чонгук продаёт себя. Продаёт душу дьяволу. Но заплатить за эту душу придётся не ему. В этом договор. В этом предстоит доверие. Потому что у Чёрного змея — нет души. Ухмылка на алых губах китаянки похожа на оскал. А эти острые клыки впиваются прямо в кожу и режут вены. Ямазаки переводит взгляд на окаменелое лицо Чона и рассыпается на части. Ведь нутро не обманывает. Биению сердца не изменить. — Ты мне необходима, Мэйли.