Остров сломанных игрушек

Бэкхён горько плакал, нет, отчаянно горланил прямо над моим ухом. Боже, спаси меня от его всхлипов — иначе перепонка сейчас лопнет. Голова взрывается от скулежа и непрекращающегося нытья. Глаза вообще не поддавались, будто давно были уверены, что им не понадобится это делать, поэтому ушли в отпуск, а может, вообще уволились. Но простите, дорогие, если я сейчас вас не открою, то просто оглохну или умру, так и не заткнув этого идиота. Я всё же открыл глаза, сделав самую огромную ошибку, потому что меня реально оглушили: — Чанёль очнулся! Он очнулся! — чёрт возьми, почему ты такой шумный?! Разве тебя не учили вести себя нормально? Или понимать, что другим тошно и плохо от твоих визгов? Закрыл глаза, в надежде, что не услышу его больше, но это сделало только хуже. Бэкхён, заткнись, пожалуйста, голова болит. Кёнсу, как я понял по звукам, стоял где-то позади и разговаривал с врачом. Наверное, после недавнего обращения моего брата с сотрудниками скорой помощи они должны были послать нас на все четыре стороны, заблокировать контакты и не подъезжать близко к этому району, но мужчина говорил довольно спокойно, пропуская мимо ушей слишком вальяжную и неформальную речь Су. Меня окружило несколько санитаров — рослых таких дубин с отвратительно низкими и скрипучими голосами, словно у жаб болотных, и квадратными физиономиями, совершенно тупыми и явно указывающие на проплаченные дипломы. Вылупились на меня так, будто к патологоанатому повезут. Ещё чего, парни, я везучий лох, который, кажется, никогда нормально не сдохнет, поэтому, пардон, повезёте в уже давно знакомую палату. — Так это не инсульт? — кажется, мой брат был слишком удивлён. Ну да, он же сам пожелал мне отправиться на тот свет. — А на каком основании Вы решили, что дело именно в этом? — врач продолжал придерживаться вежливого тона, хотя, наверное, его тоже уже выбесил плач Бэкхёна, который всё продолжал и продолжал. — Ну, у него какая-то фигня с сердцем. Блондинка, что у него там? — круто, он даже не знает, по какому поводу его старшего заперли в больнице. Умница, брат, я припомню те дни, когда ты плакался около моей койки. — У него был инфаркт миокарда, наверное, месяц назад. И он до сих пор находится под наблюдением врача, — откуда Бён вообще столько всего знает? Небось, всё моё личное дело наизусть выучил. — И вообще-то, Кён, я покрасился. Кён? Моего брата раньше никто так не называл… Не понимаю, что между ними может быть такого, что даже Кёнсу разрешил называть себя как-то так. Если от меня ему долгое время было очень неприятно слышать «Су» и прочие сокращения, то от Бэкхёна... Я очень сильно надеюсь, что мой брат не втянут во что-то, что связано с семьей двух Б. И что он не вёл переписку у меня за спиной. Если всё обернётся иначе… Моё сердце точно не выдержит такого предательства. Только такие отбитые, как Чондэ, или безмозглые мудаки как Бён имели храбрость обращаться к Кёнсу сокращениями, несмотря на все его угрозы и пытки, которые могли ожидать их после подобного вальяжного обращения. У меня, к счастью или к сожалению, не мне решать, рассудок имелся, поэтому влипать в подобные неприятности не хотелось. К тому же, я и так тут лежу как кусок не пойми чего, амеба одноклеточная, только, в отличие от этого милого простейшего, даже двинуться не могу. — Ну да, короче инфаркт какой-то там, сами слышали, — Пак Кёнсу, говори уже нормально, и не позорь нашу семью. — Могу Вам точно сказать, что парализация тела произошла на уровне стресса. Скажите, у него есть какие-то психологические переживания или психические отклонения? — а врач настырный попался. — В дурке он пока что не лежал, но к депрессии склонен, я думаю, — вау, братец, ты заметил, что у меня бывает плохое настроение? Всё же сохранилась в нём наблюдательность, ура-ура! Чёрт, сколько бы я не строил из себя напыщенного саркастического парня, сейчас ужасно неприятно лежать вот так и на полу и слушать всё это, не в силах даже рот открыть. Снова доставляю всем проблемы. — Такое может случаться из-за сильной психической нестабильности. Поэтому Вам придётся колоть ему успокоительные и антидепрессанты некоторое время. Немаловажно, чтобы за ним кто-то присматривал. Мы можем его госпитализировать… — Не, сиделка у нас есть, — собственными клетками чувствую, как напрягся рядом со мной совсем недавно скорбящий Бён. О мой бог, только не он. Любимый брат, младшенький, мой самый лучший, окажись наидобрейшим человеком на этом свете и не делай тупых ошибок. ПРОШУ. Не смогу быть наедине с ним 24/7. Если раньше мы могли бы соревноваться в стёбе, унижать друг друга, поливать грязью, то сейчас, когда оба запутались, точнее, он твердит о любви, а я ничего не чувствую, чем заняться-то? Не сексом же, у меня тело не шевелится. Будет очень-очень тяжко… — Отлично. Остальное я вам напишу в истории заболевания и краткой расписке по лечению, может, чем-нибудь помочь? — единственное, что я слышу, после того, как в голову ударяет сильный импульс от желания выпилиться из реальности. Такого просто быть не может. Почему в моём существовании одни «яркие краски» и «счастливые моменты», которые я делю с этим человеком? — Ага, посадите его что ли, — буркнул Су, провожая доктора. Санитары кинули меня в кресло, ослы, и ушли. Эм, было немного грубо с их стороны обращаться со мной, как с мешком картошки. Святой Гиппократ вас за это по головке не погладит, гореть над пробиркой с сероводородом будете. — Сядь нормально, не придуривайся, — Кёнсу покраснел от смеха. — Ты сам его так посадил, — возмущался Бэк. Ребят, вы о такси позаботились уже или нет? «Блондинка» не дотащит меня до дома. Любимый брат решил поиздеваться надо мной, пользуясь столь удобным случаем, собственно поэтому его смех наполнил весь дом из-за моей прекрасной позы. Нога на ногу, одна рука у виска, другая около невидимых усов. Как говорится, в чертогах разума… У тебя довольно плоские и несмешные приколы, Кёнсу. Жду не дождусь, когда смогу отвесить тебе леща за все выходки. Такси подъехало где-то через двадцать долгих и мучительных минут, за истечением которых меня успели потаскать по полу, собрав всю грязь и пыль, посадить на подушку (хорошо, что не на бутылку), с которой я удачно упал головой на пол, потому что не мог держать своё тело. Смех, страх и отвращение — это я читал в обеих парах глаз, которые так досадно смотрели, как я в очередной раз целуюсь с паласом. Конечно же, моя новая сиделка не могла утащить огромную тушу самостоятельно, а Кёнсу попросту отказался, сказав, что это не его обязанности, поэтому бедному таксисту пришлось тащить меня прямо до машины, а потом так же неаккуратно, как санитары, закинуть в салон. Доехав до незнакомого мне дома, таксист отказался от просьбы о помощи, отмахнувшись новым вызовом и спешкой. Вот мудила, видишь же, что не может парень дотащить такого тяжелого калеку. Мужик просто бросил нас на произвол судьбы. Хорошо, что поехавший Бён всё же нашёл в себе силы и дотащил меня до квартиры, даже не стараясь приподнять ни на сантиметр. Так-так, у кого это полы пыльные? Проверка чистоты не пройдена! Бён Бэкхён, я вынужден покинуть ваше жилище, так как больному не следует находиться в антисанитарии, а также в окружение больных и постоянно ноющих хлюпиков, которые постоянно норовят подтереть мне сопли, которые почему-то ручьём текут из носа. Меня терзают мысли, от которых очень и очень противно. Почему я не могу говорить? Мычать страшно. Я просто чувствую, что станет слишком больно, если я предприму попытки выдать из себя сложную фразу. Пока что не получается даже разомкнуть губы. Нечестно. Хочется проклинать весь свет за такую никчёмную жизнь. Почему я такой больной? Не то, чтобы я как-то беспокоился или меня вообще это волновало, но Бэкхёну теперь придётся возиться со мной. Постоянно быть рядом, наблюдать, быть готовым к трудностям и осложнениям, просыпаться посреди ночи, а может, даже не покидать дом неделями, если ремиссия затянется. Он и так в последнее время довольно странный, так теперь и будет находиться рядом с парализованным. Наверное, это дико страшно, до сумасшедшего тока ледяной крови по жилам и мурашек по коже, когда неподалеку от тебя лежит туша, которая совсем недавно имела тебя так, что стоны оглушали соседей, а теперь неспособна даже рот открыть. — Так, у тебя всё хорошо? — он мило лепечет, скорее уверяя себя, что всё и так нормально, нежели обращаясь ко мне. — Бедный ты, Чанёль. Не знаю, за что тебе столько страданий, наверное, в прошлой жизни животных мучил, — о да, спасибо, я тоже об этом думал. Но я и сейчас их не особо люблю. — Сильно не беспокойся, врач сказал, что дня через два-три всё должно пройти. Главное — не испытывать стресс и негатив! Конечно, глупо надеяться, что тебе такое под силу, — он хмыкнул и принялся снимать с меня одежду. Слава богу, что пока что верхнюю. — Мне уже выдали все необходимые лекарства, поэтому мы можем приступить к твоему лечению прямо сейчас! — слишком нахально и воодушевленно, Бён Бэкхён, будто ты давно мечтаешь напихать меня лекарствами до отключки, чтобы потом сделать что-нибудь… плохое. Я против, против, против! Хочу ещё посмотреть на то, как ты бегаешь вокруг меня. Это немного поднимает настроение, потому что ты похож на меня несколько лет назад. Похож на собачку, которая сделает всё, что скажут. Только моя жизнь снова в твоих противных руках. Ну же, милый, я вижу огонёк в твоих глазах, который ещё хочет поиграть со мной, посмотреть на меня, в мои глаза, а не пичкать медикаментами. Тебе же нравится больше видеть меня в сознании, а не во сне, да? Прошу. Почему день моей свободы оканчивается так? Во-первых, я хотел бы нормально провести время вне стен больницы. Во-вторых, я получу огромный нагоняй от Джана, который собственноручно запихнёт меня в палату, чтобы там убить и избавиться от улик. Зальёт в капельницу какой-нибудь яд, чтобы я поскорей умер. БЁН_МАТЬ ЕГО_БЭКХЁН! Что же ты так ангельски улыбаешься, будто доброе дело совершил? Предатель! Вколол мне бодягу какую-то и лыбится. Первым делом с утра я постараюсь убежать от него как можно дальше. Напишу длинное-длинное смс, где выскажу всё, что о нём думаю, и мы больше никогда, точно никогда не встретимся! Глаза были настолько тяжелыми, что я плюнул на всё и прекратил попытки. Полежу так еще немного, а потом возьмусь за своё. Побег никто не отменял. Не помню, чтобы мне что-то снилось. Кажется, вся эта ночь пронеслась в одно мгновенье, от чего нереально раскалывается голова, будто у меня там угли горят с самого Санта-Марии. Да, внутри меня действительно произошёл взрыв, иначе, как можно по-другому назвать жар, гуляющий по всему телу. Нос предательски чешется, хочется уже языком достать, но, увы, рот-то кто мне откроет. Хотя, я вполне уверен, что зубами уже могу настукивать мелодии из детского сада. Эх, вот это веселуха настала меня в момент золотой молодости! Кровать шуршала очень тихо, но приятный звук всё равно щекотал уши. Неужели? Левый глаз победно приоткрылся, являя мне маленькую макушку прямо перед носом. Так вот, что так сильно щекотало лицо. Как я только не догадался. Бэкхён свернулся клубочком спиной ко мне, но я четко представлял его невинное лицо, полностью расслабленные мышцы и размеренное дыхание, которое я буквально чувствовал собственными легкими. Хотелось коснуться его тонкой талии, накрыть своей тяжелой рукой, возможно, укутать в объятиях и вдыхать запах его кожи. Сделать всё то, от чего обычно разрывалось сердце раньше, но, увы, не сейчас. Болезненная любовь навсегда останется болезненной. Он начал ерзать еще сильней, что начинало беспокоить. Почему, Бён, ты что-то там мычишь и, кажется, начинаешь двигаться довольно активно, но всё еще спишь? Глаза парня оставались закрытыми, но брови были сведены к переносице. Страшный сон или просто воспоминание из прошлого? Как мне хочется, чтобы прямо сейчас ты проснулся и перестал мучиться (даже несмотря на то, что терпеть тебя не могу, не хочу, чтобы переживания настигали тебя в такое время, когда организм должен отдыхать). Я, наверное, пожелал этого слишком сильно, что моя рука медленно коснулась его спины, очерчивая увеличивающиеся и уменьшающие из-за сжатого и сбивчивого дыхания лёгкие, прямо до последних позвонков в районе копчика. Снова и снова я гладил его по вздёргивающимся плечам, стараясь успокоить, совсем не обращая внимания на появившиеся в моём теле силы. Списал на ту бодягу и сильные эмоции. Бён, еще находясь в своих снах, лениво перевернулся на другой бок и оказался так близко лицом ко мне, что я мог чувствовать его дыхание, которое слишком медленно, но всё же приходило в норму. Вид не был уже столь мучительным, да и ворочаться он перестал. Прямо сейчас Бэкхён выглядел как маленький домовенок: взъерошенные волосы, невероятно мягкая пижама, в которой он определенно, если верить длинным штанинам, скрывающим нежные пяточки, выглядел как маленький котенок, и слегка алые щеки, скорее всего, от подушки. Перевернулся к нему и поймал на себе сонный взгляд, перерастающий в недопонимание и легкий страх. Два округлившихся от удивления глаза уставились прямо на мою руку, перекочевавшую на мягкую и теплую щечку. Он был настолько растерян, что не мог и слова сказать. Я очертил подушечками пальцев кривую линию от подбородка до носа, мягко хлопнув по нему, а затем прикрыл его губы, щелочка между которыми определенно причислялась к попытке задать вопрос или вытолкнуть из себя что-либо. — Доброе утро, — я улыбнулся. Интересно, как это выглядело со стороны? Криво и отвратительно из-за паралича и моей натуры, которая, как я говорил раньше, была обличена в ледяной айсберг, или наоборот нежно, потому что меня буквально распирало от накатывающихся чувств, что нереально странно, потому что я так давно не испытывал что-либо помимо гнева. Наверное, уже повторюсь, видеть его таким — самое странное, чего я мог ожидать от своей жизни. В какой момент мои ноги с улицы вечных неудач и разбитых надежд свернули на улицу счастливой жизни? Я уже полностью забыл все свои чувства, распрощался навсегда с Бён Бэкхёном, потому что, сколько бы я ни любил его, сколько бы ни плакал, он безразличен ко мне, а быть чьим-то песиком на поводочке не хотелось. Наверное, я никогда не смогу понять, как все мои обиды, терзания и мысли о кое-чём плохом смогли так просто улетучиться при виде сладкого парня, сопящего у меня за спиной. Каким образом вдребезги разбитое сердце, вместо которого уже, скорее всего, образовалась черная дыра, беспощадно засасывающая меня изнутри, заново собирается по кусочкам. Хотелось бы сказать, что самостоятельно, но, видимо, именно Бэкхён собирает сломанное когда-то собственноручно такое важное и нужное для меня. Единственным желанием было прикоснуться к нему еще больше, сделать то, что действительно поможет почувствовать мне хоть что-то и позволит вставить новый кусочек в собирающуюся фигуру внутри груди. Я легко придвинул к себе голову младшего и кратко, практически мимолетно, поцеловал его в лоб. Щечки запылали еще ярче, а круглые как монетки глаза смущенно прикрылись, образовав милые полумесяцы. — И что это такое? Ты слишком быстро оправился, — Бён тихонько пискнул, когда моя рука переместилась на его талию, жадно сжимая плоть. Я так давно не чувствовал его тело, полностью в моём распоряжении — такое маленькое и хрупкое, но тёплое и заставляющее относится трепетно и аккуратно. От чего-то перехотелось вести себя по-идиотски, хамить и дерзить — только ворковать, пытаться быть ласковым и настраивать разрушившиеся отношения. Наверное, это всё магия утра и лекарства, что этот ангел чертёнок мне вчера дал. — А ты надеялся поиздеваться надо мной? — я ущипнул его, сразу же почувствовав на себе удивленный и возмущенный взгляд. Да, я и сам понимаю, что слишком быстро начинаю оттаивать. Но разве любовь не проявляется всегда внезапно, к тому же, наши чувства существуют уже несколько лет, пусть и не в такой нежной форме, но их зачаток был положен давным-давно, и, кажется, уже вот-вот расцветет прекрасный благоухающий цветок… Когда кажется — креститься надо. — Нет, но я хотел еще немного поухаживать, — честно признается. От этого в груди щемит, потому что каждой клеточкой мозга хочу получить от него заботу и ласку, о которой плакался по ночам раньше. Я слишком долго вспоминал о бессонных вечерах продолжительностью до самых рассветов и дальше, наполненных сухостью в горле из-за постоянных криков и горького привкуса алкоголя — Бэкхён уже успел спрыгнуть с кровати и начал мелькать перед глазами, явно намекая, что раз уж двигаться могу, то из постели тоже сам выберусь. И мне хочется в это верить, но окаменевшие ноги, несмотря на полностью подвижную верхнюю часть тела, балластом лежали на кровати, сопротивляясь всем моим усилиям. — Видимо, тебе придётся побыть моей сиделкой еще немного, — я устало улыбнулся, потому что моя беспомощность выматывала морально лучше любой каторги. Бэкхён постарался спрятать сожалеющий и грустный взгляд, но на самом деле, его было видно даже на дне глазного яблока, потому что всё и так понятно — как не сочувствовать в таком положении? Он цокнул и скрылся с моего вида. День собирался быть длинным. Точнее, я так думал. Бэкхён принёс довольно плотный завтрак. Овсяная каша, наверняка с добавлением какого-нибудь сиропа или мёда, ведь у него на лице написано, что он из отряда сладкоежек (надо будет потом обязательно рассказать, что я больше по горьковатым привкусам). Зеленый чай приятно отдавал мятой, а небольшая булочка с маком отпахивала так, будто только вышла из печи, но я-то знаю, что он просто положил её в микроволновку. Моими методами пользуется, мелочь. И как бы я не сердился на него за копирование моих хитростей, это всё равно было приятно, потому что тот старался делать так, как я привык, чтобы мне было комфортно, Бэкхён пытался исправиться в моих глазах — это у него прекрасно получалось. Последние кусочки еды были в прямом смысле впихнуты в меня. Бён настаивал на том, чтобы я много ел, несмотря на то, что мой желудок может просто загнуться от такого количества продуктов для переработки. Видимо, мой самый любимый на свете врач уже знает о моём состоянии, готовится убить меня и, собственно, рассказал сиделке о моих последних состояниях, среди которых были долгое голодание и нервная анорексия. Кто бы знал, что еда во мне долго не задерживается и теперь — сколько бы ты меня не кормил, Бэкки, какой бы еда была вкусной, я не почувствую, а мой организм поспешит избавить от неё прежде, чем начнётся синтез белков, жиров и углеводов. Это довольно тяжело, но так должно было случиться, если человек нормально не питается больше двух недель. Как же я ещё не умер? Спасибо волшебным эликсирам и перемельченной, превращенной в жидкость еде, которую мне доставляли через капельницы. А теперь, когда подобных способов нет, и остается только давиться настоящей пищей, что мне делать? Как объяснить парню, который с улыбкой на лице унёс пустой поднос, что через несколько минут меня стошнит, и всё, что он готовил, не попадёт нормально в мой организм и точно не принесёт никакой пользы, только зря раззадорит желудок? Я ничего не могу с собой поделать. Только из-за ярко сияющих глаз я давился, сдерживал рвотный рефлекс. Горло адски раздирало, желудок наполнялся и тяжелел — я хотел реветь, но не мог, потому что он смотрит на меня и надеется, что я иду на поправку. Не хотелось видеть гаснущий свет в чужих глазах, поэтому я задумался о том, как сделать всё незаметно. Хотя просто мог сослаться на лекарство, но почему-то в голове была стопроцентная уверенность, что такое не прокатит. Бэкхён мальчик не глупенький, наверняка, уже наизусть выучил и дозу, и способ применения, и побочные эффекты. Я совсем не заметил, как он подошёл ко мне. — Как ты себя чувствуешь? — Бён приоткрыл окно и сел на противоположный край кровати. — Знаешь, меня немного тошнит, — на самом деле, почувствовал, что голова стала нереально тяжелой, думать было очень тяжело, а извлечь из себя какой-то внятный и похожий на цельное предложение звук просто нереально. — Да? Тогда приляг-приляг, скоро всё пройдёт, — до меня медленно доходило осознание того, что он сделал. Честно, я бы широко раскрыл глаза от удивления и точно сказал бы что-нибудь в стиле «Что ты задумал, Бён Бэкхён? За что?», но голова упала слегка прохладную от ворвавшегося в комнату воздуха подушку, плед, мигом накрыл моё тело, и темнота встала перед глазами. — Отдохни, Чанёль. Завтра тебе определенно станет лучше, обещаю.