Остров сломанных игрушек

Аэропорт был наполнен людьми, словно всем в один день нужно было срочно сбежать из страны. Они носились с одного угла в другой как муравьи, роняли свои сумки, бежали, возвращались и поднимали их, путали рейсы, забывали билеты, теряли родственников и друзей. Я стоял рядом с Чонином и наблюдал за тем, как охранники пытаются вывести пьяного мужчину, но он оказывается слишком настойчивым, к тому же, пассажиром ближайшего рейса, поэтому им остаётся только держать его в своих руках и не позволять приставать к кому-либо. — Чо вылупился, пацан? — он кинулся на меня, но его сразу же остановили и оттянули подальше. — Да капитан! Посмотрите на его харю — точно террорист. От этих слов мне стало чертовски страшно, потому что мы летим не самым проверенным рейсом, с совершенно поддельными документами, и в моём рюкзаке лежит огромная кипа документов о бывших преступниках. Я хотел было схватиться за Кима, но его не оказалось рядом. — Сэр, не могли бы Вы пройти с нами и ответить на несколько вопросов? — работник выглядел довольно громоздким и устрашающим, поэтому я не мог не попятиться за ним. В голове появлялись моментальные планы побега от мужчины, способы удрать и потеряться в толпе. Я сделал глубокий вдох, подошёл к ближайшему мужчине и со всей дури ударил ему в грудь. Тот начал задыхаться и терять сознание. Вот мой момент! Охранник обернулся на странные звуки и просьбы помощи, кинулся к потерпевшему, а я скрылся в этом огромном муравейнике. И мне почти удалось сбежать от мужчины, если бы не какой-то остолоп, который оказался прямо передо мной, полностью сбив с ног. — Блядь, да какого хуя ты не смотришь, куда прёшься?! — появилось резкое желание изувечить ещё и этого парня, но перед глазами оказалась знакомая хитрая улыбка и карие глаза, которые уничтожали меня и смеялись надо мной одновременно. — Зачем ты ударил того мужика? — Ким оскалился и схватил меня за руку, волоча подальше от свидетелей. — Не мог несколько минут постоять вместе с ними и ответить на несколько вопросов? — Чем ты думал, когда оставлял меня с кучей компроматного материала? — я оглянулся по сторонам, чтобы убедиться. Что всем абсолютно плевать на бумажки в моём рюкзаке. После этого я услышал рваный и скрипучий смех Чонина и почувствовал себя настоящим идиотом. Всем действительно всё равно на меня, потому что я выгляжу как обычный человек, который скоро отправиться сжигать свою кожу под палящим солнцем в другой стране или пойдёт на поиски приключений в иностранных барах. — Пошли уже, у нас посадка началась, — Ким развернулся на пятках и начал медленно идти вперёд на своих идеально начищенных туфлях. Он говорил одеться обычно, а сам напялил на себя дорогущий костюм, часы и туфли, намазавшись ещё лёгким слоем косметики, напшикавшись сильно воняющим (!) одеколоном, от которого голова болела. Я не торопился, запоминая его фигуру сзади: чёткие и слегка грубоватые формы, тонкая талия, длинные ноги и широкие плечи, которые придавали ему громоздкость и жёсткость. Каждый шаг Чонина отдавался стуком каблуков о пол и гулом внутри меня: что-то умирало с новым звуком, будто он всё больше и больше берёт надо мной власть. Это странно — поддаваться только из-за звука каблуков? Нет. Представляю, как эти каблуки будут ходить по ему лицу и успокаиваюсь — я не такой уж и психопат. Чонин злой, свирепый и похабный. Мне кажется, он может смело заменить всех представителей смертных грехов собой одним. Ким смотрит на людей, как на мусор, любит подавлять и топтаться по ним, видеть страх и уныние в чужих глазах и, наконец, слышать мольбы о пощаде, чего, конечно же, не будет. Он тот самый монстр, которого я искал. Чонин приструнит меня, завяжет мне колкий язык миллионами узлов, сломает каждую косточку, чтобы я наконец-то получил наслаждение от этой идиотской жизни. Ким вправит мне мозг как следует, потому что я люблю физическую боль. А он любит бить, пинать, кусать, рвать и убивать. Мы идеально подходим друг другу. Из аэропорта мы добирались своими ногами, просто потому что кое-кто не хочет тратиться на авто. Окей, я пойду за тобой хоть на край света, лишь бы ты дал мне то, что я хочу. Готов хоть всю Землю пешком обойти, если есть чёткая цель и реальные возможности её достичь. Я не сдамся, не прогнусь под трудностями, потому что я цепной пёс, ищейка, которая ни за что не предаст своего хозяина и саму себя. Чонин всю дорогу молчал, даже не смотря по сторонам. Я не знал, куда мы идём, что будем делать сегодня, где поселимся и будем ли мы вообще жить где-либо. Полностью доверяю всё Киму, потому что я тут только благодаря ему. Англия не такая уж красивая, чистая и волшебная, когда едешь туда, чтобы убивать. Думаю, каждый видит мир по-разному только из-за того, что у всех разные цели и намерения. Если я был тут на медовом месяце, то наверняка цвета запестрили бы вокруг, всюду играла весёлая музыка, и в душе было бы приторно-сладко. Сейчас же всё серо, грязно и отвратительно. Улицы сырые и размытые недавним дождём, всюду пахнет мокрой тухлятиной, словно тут веками рыба размораживалась вместе со свининой, но никто так и не убрал их. Небо пасмурное, кажется, снова собирается разразится на людей холодными потоками воды вместе с ледяными камешками и оглушающим громом. Неужели, погода действительно соответствует внутреннему состоянию человека? Я думал, что такое возможно в стихотворениях лирических поэтов, у которых всё всегда хорошо и прекрасно, даже торчащий из спины нож, наверное, говорит о том, что просто кто-то хотел почесать тебя, пока ты работаешь, да случайно проткнул и убил тебя. Эх, эти творцы искусства… Город встречал нерадостно. По дороге до нашего ночлега, который, оказывается, у нас будет, причём, ничего такой, меня обрызгала огромная фура, проносившаяся мимо, когда я хотел перейти дорогу. Водитель услышал отборный мат в свою сторону и не захотел оставаться в стороне, поэтому Чонину пришлось отдать хорошую сумму, чтобы тот отвалил и не смешал меня с землей. Ким немного поорал на меня, потому что я бесполезно трачу наши средства, но мне было плевать, ведь мы же настолько богаты, что некуда девать деньги — теперь хоть куда-то сбережения начнут уходить, а то приходится новые карточки заводить, чтобы деньги хранить. Затем я очень удачно наткнулся на какого-то пацана, который также меня обласкал и пошёл дальше. Всё бы ничего, если бы не мои сломанные очки, которые теперь не купишь в этой чёртовой Британии, потому что без рецепта ничего не продаётся, а проходить здесь медицинскую комиссию у нас нет времени. Надеюсь, что смогу купить здесь линзы, чтобы хоть как-то компенсировать потерю важной составляющей меня, которая позволяла видеть хотя бы людей рядом. Будет неудобно, раздражительно и неприятно, но деваться некуда. Ким также медленно шёл по улицам и молчал. Не знаю, что творится у него в голове, но надеюсь, что он не представляет, как убивает каждого проходящего мимо человека. Чонин престранный, и мне немного боязно, что он может кинуть на невинных людей, но его самообладание постоянно меня поражает. В порывах гнева он сжимает кулаки и щёлкает пальцами, свирепо смотрит на обидчика, скрипит зубами, шипит, но ничего не делает. Только его противник успевает поджимать хвост, скулить и бежать со всех ног отсюда. Самым недавним примером был толстый мужик, который хотел предложить нам пива и насильно завести в свой ресторана. Из которого воняло помоями. Мы упорно отказывались, но тот решил затащить Кима на руках, подумав, что тот дохляк, но всё оказалось наоборот. Он двигался так же элегантно, жёстко и свирепо, как и в аэропорту, как и у меня дома, как и в клубе, как и в магазине. Его походка никогда не менялась ни от настроения, ни от обстоятельств. Даже после избиения одного дилера в подворотне Чонин поправил свой костюм и медленно зацокал на своих каблуках, будто идёт по красной дорожке. Меня удивляет его сдержанность и холодность. Он всегда выглядит идеально, богато и опасно. Словно ему не доставляет никаких трудностей. И мне интересно, ему действительно плевать на всё, что происходит вокруг, или он крайне успешно умеет держать всё в себе? (Думаю, что первый вариант наиболее вероятен, потому что он уже отбитый психопат, который, наверное, в душе улыбается от очередного трупа). — Хватит тащиться позади меня, Кёнсу, — в его голосе слышится раздражение, что случается очень редко. Наверное, всё то, что я только что наговорил у себя в голове, начинает медленно рушиться. Обидно. — А что такое? Боишься, что я удеру о тебя при первой возможности? — я поравнялся с ним, смело заглядывая в темные бездонные зрачки. — Нет, беспокоюсь, что тебя кто-нибудь в переулок затащит да зарежет там. А ты мне, вообще-то, ещё нужен, — он цыкнул и схватил меня за руку резко, грубо и совершенно бесчувственно, будто его заставили это сделать. Я лишь хмыкнул и продолжил тащиться за ним. Ким увеличил скорость ходьбы. Мы зашли в старую пятиэтажку, которая никак не отличалась от наших корейских, только пахнет тут хуже. Темно, сыро и воняет — просто отличная ложа для двух парней, которые собираются заниматься «любовью» этой ночью. Почему я так уверенно говорю о том, что через несколько часов меня будут вдалбливать в постель? Потому что Чонину нужен физический контакт всегда. Всё, что его, всегда должно быть рядом, ощущаться, говорить о себе (желательно кричать). Поэтому он кусается, берёт за руку и царапает ладонь, стучит кулаками по моим коленкам, прикладывает головой о свои плечи с такой силой, что у меня звёздочки в глазах. Ему нужно всегда держать при себе свою собственность, поэтому я уже морально приготовился ко всему, что произойдёт со мной в стенах этой квартиры. Вид, конечно же, никуда не выходил. Спальня оказалась совершенно неосвещенной настоящим светом, только искусственной холодной лампой, практически пустой, но с огромной двуспальной кроватью и туалетным столиком. Спасибо и на этом. Мне не дали осмотреться. Рюкзак был аккуратно снят с плеч, пока я пытался пройти на кухню. Острые ногти вцепились в спину и заставили затаить дыхание. Его губы громко разомкнулись в мёртвой тишине, которая нависла над нами. Я чувствовал его язык, который медленно подбирался к моему уху. — Только громко не кричи, тут плохая звукоизоляция, — он хмыкнул и вдавил меня лицом в стену. Я лежал и тихо вбирал носом запах его одеколона, вырисовывая пальцами круги на его животе. Во время всего нашего соития казалось, что под конец я не только не смогу сесть, но и вообще выжить. Он был настолько резок и безжалостен, что я несколько раз потерял сознание, когда меня в очередной раз приложили о стенку кровати. Чонин двигался как сумасшедший, пытался из меня душу выжать, но в то же время целовал так нежно, будто пытается залечить все раны, что только сделал, но у него всё равно ничего не выходило. Ким громко рычал, старался не говорить слова, но вместо них вырывался лишь отборный мат. Я плакал, стонал и пытался сбежать, но в один момент крышу сорвало так, что я сам начал его злить. Думаю, если бы не мой резкий крик, когда руки и ноги скрючило от боли, мой труп валялся бы под кроватью, а Чонин спешил покинуть квартиру. Лежать сейчас с ним вот так: не боясь, что мне будет больно, вдыхая запах его тела, позволяя себе касаться там, где хочу, не боясь и не переживая — настоящее счастье. Он мирно посапывает и даже не собирается делать что-либо с моими руками, которые жадно щупают его. Мне хочется кончиками пальцев запомнить все его шероховатости, впадины, шрамы, жёсткие волосы. Я хочу лежать так ещё долго-долго, но в какой-то момент Ким, не открывая глаз, шепчет: — Займись своим делом, Су. Не могу его ослушаться, поэтому покорно поднимаюсь с постели, плача внутри, что мне приходится оканчивать столь приятное занятие, подхожу к рюкзаку и достаю ноутбук. Предстоит тяжелая работа, но я должен её выполнить, чтобы получить хорошее вознаграждение. По спине пробегают мурашки от одной мысли, что я могу заработать на таком деле. От этого в крови поднимается сахар, в голову стреляют новые сильные импульсы, а волосы встают дыбом. Беру с собой ещё кипу бумажек и перемещаюсь на кухню, чтобы не мешать Чонину. Наверняка он очень устал от перелёта или от каких-нибудь других проблем, о которых мне знать не дано. Открываю ноутбук и устало протираю глаза. Не знаю, сколько в этот раз мне придётся просидеть за работой, чтобы найти хоть что-то. В тот раз, увидев небольшой намёк на нахождение Пака здесь, в Англии, мне просто очень повезло. Точнее, мне очень повезло узнать, что у него есть огромное дело, которое связано с Лондоном. И вот теперь я даже не знаю, с чего начинать. Что мне вообще надо искать? Его штаб? Его сообщников? Может, мне просто стоит собирать всю информацию, связанную с ним? Так у меня под рукой целая стопка такой информации! Я заварил себе кофе, который, очень маловероятно, поможет мне выдержать несколько часов в бодрости и здравии, и решил, что надо проверить некоторые данные. Ким проснулся в третьем часу утра, оделся и ушёл. Я не успел спросить, куда, зачем и когда вернётся, ну и слава богу, а то мог отхватить ещё. Меня довольно сильно волновало, что он может делать в такое время в другой стране, но я решил лишний раз не беспокоить его глупыми звонками. Он вернулся ближе к обеду, слегка раздраженный, но чем-то сильно измотанный. Просто рухнул на постель, даже не раздеваясь, и уснул. От него сильно тянуло табаком и алкоголем, что он даже не пытался скрыть парфюмом. В кармане штанов я нашёл какую-то бумажку, на которой были написаны координаты. Сунул себе в карман и принялся рассматривать его дальше. Снял пиджак и рубашки и увидел несколько синяков на спине. Видимо, дрался за информацию. Мда, лучше б меня попросил найти что-нибудь, а не добывать материалы таким способом. Хорошо, что лицо не задело. Я принялся снимать штаны, когда он приоткрыл один глаз и прохрипел: — Хватит заниматься хернёй, я сам смогу раздеться, — он еле-еле поднялся на ноги и ушёл в ванную комнату. Я слышал, как там опрокинулась полка с мазями и кремами, но мне сказали отвалить — ничего не поделать. Достал бумажку из штанов и принялся вбивать данные в базу. Думаю, я заорал так громко, что соседи готовы были выбивать дверь, подумав, что меня тут режут. Ким просил заткнуться, но когда смог расслышать, что я нашёл, не сдержался и голышом выбежал из ванной. Он прижался ко мне своим горячим и мокрым телом, рассматривая полученный результат, а я думал, как не умереть от вида чужого паха прямо перед моим лицом. — Собирайся, мы идём за ним, — Чонин оторвался от ноутбука, сфотографировал данные и отошёл. Я попытался его остановить и схватить за руку, потому что, во-первых, у нас не так много информации, чтобы мы могли раскрываться и идти на встречу, во-вторых, ему сейчас ужасно плохо, судя по синякам, впалым щекам и дрожащим ногам. — Ты плохо себя чувствуешь… — он отпихнул меня и начал одеваться. — Да какая вообще разница? Что ты постоянно печёшься обо мне?! — он судорожно застёгивал на себе рубашке, громко матерился, потому что у него ничего не получалось, а потом психанул и нацепил на себя футболку. Увидев моё обеспокоенное выражение лица, он прищурил глаза и задал самый колкий и неприятный вопрос. — Неужели, я тебе нравлюсь? От этого в голове резко помутнело. Заболели все косточки, перед глазами появилась лёгкая дымка, а сердце застучало как бешеное. Хотелось ударить его со всей силы и кричать, что да, я влюбился, как последний идиот, в тебя, безумца и психа такого. Чувствую, что если не скажу хоть что-то, то просто разревусь тут на месте и буду выглядеть настоящим дураком. Поэтому я судорожно выдохнул, взял всю свою волю в кулак и резко посмотрел ему в глаза, отчего Ким слегка пошатнулся. — Да, ты мне нравишься, — я начинал к нему приближаться, сокращая все попытки для побега. — И что ты теперь сделаешь? Сперва Чонин выглядел безоружным, неуверенным и ошеломленным, но стоило мне подойти максимально близко, как весь его искусственный страх испарился. Кривая улыбка снова появилась на лице, глаза засверкали ещё ярче, чем при виде крови, а запах одеколона усилился раз в сто. Кажется, теперь я начинаю бояться. — Мне нравятся девушки, Кёнсу. Я, остолбенелый от такого смехотворного поражения, так и остался стоять посередине комнаты, беззвучно наблюдая, как Чонин покидает квартиру. Он двигался так же уверенно, как и всегда, но его пальцы слегка тряслись, будто что-то всё-таки в нём треснулось. Неужели, у него есть чувства? Я не мог сказать ни слова, пока не почувствовал, что он покинул здание и ушёл на достаточное расстояние. В этот момент сердце оторвалось от аорт и громко рухнуло. Я мог бы и смеяться, и плакать — больно, чертовски больно, но я же люблю боль. Только в этот раз настолько сильно, что отвратительно тянет к Земле. Хочется упасть на пол, свернуться клубочком и лежать так долго, пока мой труп не остынет и не начнёт разлагаться. Хочу смешаться с этим противным паркетом, надраенным до блеска. Въесться в это покрытие, чтобы Чонин, когда придёт сюда, чтобы проверить, насколько сильно я успел заебать самого себя мыслями, посмеялся, а потом прильнул к этому полу и попытался вдохнуть мой запах, который, увы, станет пылью. И прямо сейчас я сгибаюсь в три погибели и ору, восклицая, спрашивая у стен, а может, и бедных соседей, какого чёрта он тогда ебал меня, если девушек любит. Не могу принять такой удар. Ему приносило кайф заниматься сексом не с тем полом, к которому у него сексуальное влечение? Бред полнейший…. Не могу этого принимать, потому что он мог мечтать о девушке, её теле и прелестях, когда выёбывал меня, трогая мою плоскую грудь и напряжённый член, а не то, что хотел. У него спермотоксикоз не прошёл, поэтому он просто трахает любого без разбора? Тяжелая стадия, когда сперма мешает думать или что? Перестаю кричать, потому что начинаю кашлять кровью. Кажется, я разодрал себе глотку, но ничего, пройдёт со временем. Это ещё ягодки по сравнению с тем, что мне приходилось делать по ночам, когда Чонин хочет кончить, но не хочет рвать меня на части. Возможно, это и было заботой с его стороны, но я определённо не буду благодарить этого психа за столь тёплое отношение. Не могу придумать, как ещё поубиваться, поэтому просто начинаю биться головой о стены, надеясь, что набью себе извилины. Не работает. Зато я смогу слечь здесь с сотрясением мозга, а может, и слабоумием, и никогда больше не увижу Кима. Хороший план! Начинаю стучать ещё интенсивней, но тут начинают стучаться в мою дверь. Ёбаные соседи, даже не дадут сдохнуть. Послал их к себе на отборном английском мате и попросил оставить меня в покое. Мол, сейчас приду в себя, и нормально всё будет. Чтобы не беспокоить больше остальных жильцов, пошёл в ванную, снял с себя одежду и сел под струю ледяной воды. Лучше умру так, чем с раздолбанной головой. Идея была хорошей только в теории, но не на практике, потому что я не настолько отбитый, чтобы заживо себя замораживать. Набрал теплую ванну и улёгся так, чтобы уши залило водой. Закрыв глаза, я сразу же переместился внутрь себя. Тут сыро, темно и воняет, потому что я настоящий отброс. Посередине всего этого пространства стоит огромный стол. Под которым прячется маленький мальчик. Он лежит и содрогается от всхлипов. Вижу, что на нём нет штанов, а задница вся красная. Он хочет дотронуться руками до больного места, но сразу же убирает руку подальше, дрожа от очередного спазма. Кричит, кусается и воет, потому что чертовски больно. Смотрю в сторону, стараясь сдержать порывы слёз, и снова вижу этого мальчика. Только теперь он прилично одетый, причёсанный и с лицом, по которому никогда, казалось бы, не бежали горькие слёзы. Он ждёт кого-то, держа в руках небольшой конверт. Мальчик чуть ли не сияет, когда к нему подходит чья-то огромная фигура. Но его лицо постепенно сменяется в чёрный осадок, непомерную грусть и безнадежность. Он прижимает конверт к себе, смотрит в ноги и прощается с собеседником. Мальчик больше не дрожит от волнения, не светится, не искрится и не перепрыгивает с места на места в ожидании. Он всё больше и больше горбится, склоняется к земле, а затем резко бьёт себя по голове, говоря, что он настоящий идиот, раз поверил в это, и просто уходит в тень, туда, где я не смогу сказать ему, что это не он идиот, а тот, кого он ожидал, настоящий кобель. Я перемещаюсь в ванную комнату, где журчит вода прямо так же, как и в моей реальности несколько минут назад. Мальчик снимает одежду, оголяя свои костлявые конечности. Он неуверенно смотрит на себя в зеркало, моргает, и его взгляд наполняется ненавистью и отвращением. Шкафчик с различными косметическими принадлежностями резко распахивается, руки трясутся, но достают оттуда лезвие для бритья. Мальчик ещё раз смотрит на свои руки. На острый предмет, на отражение в зеркале. Ящик закрывается. Кран закрывается. Вода тихо хлюпает, содрогаясь мелкими волнами. Мальчик сел в ванну. Я знаю, что он будет делать. И я не хочу, чтобы он этого делал. Я не могу позволить ему сделать это, как несколько лет позволили мне это сделать родители. Вырываюсь из моего угла для наблюдения, прыгаю в ванну, не обращая внимания на то, что вода не колыхнулась от моего движения. Кричу мальчику, чтобы он остановился, но тот лишь кровожадно смотрит на свою белоснежную руку и на лезвие, которое медленно приближается к тонкой коже. Начинаю истерично бить его по лицу, когда из-под белоснежной оболочки, которая еле-еле укрывает кости от внешнего мира, появляются первые красные капельки. Но он даже не двигается. На глаза накатываются слёзы, а из горла сразу же поступает новая волна крика и хрипа, когда я окончательно понимаю, что ничего не могу с ним сделать. Сейчас я ничего, просто наблюдатель, который смотрит и делает выводы. Я хочу отвернуться, но какая-то неведомая сила снова поворачивает меня к мальчику, заставляя посмотреть в его безумные глаза и понять, что это я. Этот мальчик — я. Как и я несколько лет назад, прямо сейчас он прорежет себе запястье, начнёт тонуть в воде и рефлекторно, как в детстве, позовёт от испуга маму. Она прибежит и увидит сына в кровавой ванне и огромным порезом на руке, его бледное лицо и стеклянные глаза. За неё прибежит его старший брат, который будет громко плакать и кричать, просить не умирать и постоянно спрашивать, что он сделал не так. И мальчик в последние секунды своего сознания поймет, что виноват во всём только он, что его брат — единственный, кто доказывает это каждый день. Этот мальчик — я, который ждал Чонина на третьем свидании, но вместо этого ко мне подошёл его охранник и сказал, что Чонин вчера встретил свою какую-то там знакомую, с которой они провели ночь в отеле, а теперь уезжают на некоторое время заграницу «по делам». Тот, который готовил любовное письмо, где изложил свои мысли на бумаге, который был сильно опечален, что готов был свалиться с моста в холодную реку, но вместо этого написал Киму длинное письмо с пожеланиями хорошо провести время и привезти гостинцев. Этот мальчик — я, который плакал после второй ночи с Чонином, когда тот после госпитализации Чанёля приехал ко мне, схватил за кисть и отвёл в спальню, не говоря ни слова, просто целуя там, где я не хотел бы поцелуев, кусая туда, где больнее всего. Когда он вставлял в меня свой член, совершенно не подготовив, без смазки, и главное, без моего возбуждения. Когда мне было очень больно, я кричал. Орал, царапался кусал, но тот продолжал, постоянно ругая меня за то, что я узкий, сухой и неудобный, что я неготовый, плохой для него. Когда я увидел капли крови на постели, чувствовал самый настоящий животный страх, из-за которого кровь стыла, а он обнаружил её на своём органе, за что я получил несколько пинков в живот и был брошен на холодной постели голым и использованным. Когда он буквально выпотрошил меня и ушёл. Это всё я. И только сейчас мне удалось увидеть всё это со стороны. Это… отвратительно. Открываю глаза, нервно хватаюсь за бортики ванной и открываю рот, как рыба, пытаясь вобрать в себя больше воздуха. Из сна выкинуло так резко, что чуть не захлебнулся. Голова раскалывалась, тело сильно трясло от шока, а состояние такое выпотрошенное, будто из меня достало всё, без остатка. Наверное, я должен радоваться этому, потому что теперь нет противного и липкого чувства вины, отвращения и собственной порочности. Теперь не хочется плакать, биться о стены, умирать. Кажется, что вся моя истерика была наигранной фальшей, потому что любой нормальный человек так отреагировал бы. Чувствую себя теперь крайне глупо. Внутри чёрная дыра, засосавшая все чувства, словно пылесос, только она вернуть их не сможет. Ноги передвигаются очень тяжело, но терпимо — дошёл до стула и уселся мокрым задом на него, не морщась от боли и чего-либо, потому что насрать уже. Это ощущение такое странное. Думаю, что все мои эмоции и переживания были настолько фальшивыми, что даже удивительно, как Чонин не заметил этого. Если я на самом деле такой чёрствый, то почему не мог продолжить играть в эту роль? А если я на самом деле нормальный человек, то почему надеваю маску скупости и безразличия так просто, считая её своим настоящим ликом? Думаю, что пора бы взять ситуацию в свои руки. Чонин не должен знать обо всём том, что здесь происходило. Надо бы прибраться и поговорить с соседями. Либо просто убраться отсюда. Нет, так дело не пойдёт. Если я уйду от Чонина, то не смогу добиться своего. У меня могут быть все сведения о Паке, но чисто физически я не смогу даже пригрозить. Ни ствола, ни власти, ни мощи. У меня нет ничего, что есть у Кима. Следовательно, он нужен мне. Так же, как и я ему. Сейчас стоит быть рядом с ним? В плане, да, я подставлю тебе задницу, если ты захочешь, потому что я твоя собака, а за это ты, ублюдок, не будешь меня унижать и будешь наконец-то нормально ко мне относиться. Лучший выход из ситуации — забыть всё, что было, и стать его верным напарником, который будет всегда рядом. Я стану использовать его в своих целях, давая использовать себя.

Туда-сюда обратно, тебе и мне приятно.

Выгодно.