Унимая дрожь в руках и возвращая память

* Это их едва третья по счёту встреча, но Тэхён точно знает, что делает, когда хватает до невозможности растерянного Чонгука за руку и тянет за собой, потому что в рюкзаке у него уже неделю как коробка твиксов и карта города, по которой он целую ночь рисовал рвано красным, чтобы отметить неприметное здание на задворках жирным крестом. Чон искренне возмущён и даже пытается вырваться, но детское любопытство берёт вверх, когда карта опускается в руки; пусть он не знает ничего об этом случайном чудике, при виде его глуповатой прямоугольной улыбки в душе отчего-то появляется уверенность, что ему он ничего плохого не сделает. — Просто иди по выделенной дороге, — тянет Тэхён, наигранно задумчиво окидывая взглядом окрестности. Хотя улыбку не удаётся сдерживать всё равно. — Ты пытаешься произвести на меня впечатление или что? — хмуро бубнит под нос Чонгук, но указание выполняет, старательно держась пути, чем вызывает у следовавшего за ним Кима всплеск ярких эмоций. — Хей, что ты… — Чон реагирует на повиснувшего на шее парня слишком резко, скидывая его руки с плеч грубо и отступая на несколько шагов, не отрывая взгляд. Тэхён обиженно надувает губы, но тут же забывает о случившемся, заметив что-то интересное в стороне. — Не неси чепухи, Чонгук-а. Я просто пытаюсь развлечь себя, — отвечает спустя несколько минут, когда Чонгук почти забывает об этом. Его голова внезапно оказывается забита совершенно другим. его руки, оказывается, такие холодные. — Не называй меня так, — щетинится Чонгук, поворачиваясь резко всем корпусом. — А как тогда? — Тэхён наклоняет голову набок, щурясь чуть. — Гук-а? — Ни за что. — Тонсен? — Чон видимо вздрагивает всем телом, замедляя шаг. Ким подмечает это. — Тебе нравится? Да, мне тоже, звучит неплохо! — Господи, просто заткнись. С каждым твоим словом становится только хуже, — парень морщится и спешно продолжает путь. Тэхёну приходится ускоряться, чтобы догнать его. После оба некоторое время не произносят ни слова. Тэхён медленно жуёт печенье, купленное в первом попавшемся по дороге ларьке, а Чонгук постоянно косится на него, потому что отвлекает. Просто, без причины и последствий, отвлекает. Внутри разрастается чувство раздражения вперемешку с волнением и отчуждённостью, и Чону впервые хочется домой, где у него угол, обклеенный плакатами, тёплый порванный плед и сотни нот. — Ты даёшь эту карту каждому первому встречному? — произносит раньше, чем думает об этом. Кончики ушей тут же краснеют, что Тэхён находит невероятно очаровательным. — Что ты имеешь в виду? — Ну, ты сказал, что пытаешься всего лишь развлечь себя. Мы толком не знакомы даже, но ты всё равно даёшь это мне, и хотя я пока не знаю, куда приведёт эта дорога, не думаю, что это будет что-то плохое. Ты не выглядишь кем-то из тех гадких чуваков, что обманывают людей и разводят их на бабки или похищают для продажи органов. — Да, я определённо не такой, — тихо смеётся Тэхён, и Чонгук с некой злостью ловит себя на мысли, что на мгновение залипает на него. — Насчёт карты… Первому встречному – только тебе. Чонгук смущён этим неожиданно слишком сильно. Этот парень… Он слишком открытый, совершенно не придерживается рамок и напрямую говорит то, что думает. Чонгуку эти черты нравятся – глупо будет отрицать, однако никому другому он об этом не расскажет, потому что любого рода симпатия для него – словно маленький секрет, для защиты которого ему приходится становиться драконом. иначе неприятностей попросту не избежать. Чонгук режется об бумагу, растерянно смотря на выступающую кровь. больно. — Мы, кажется, пришли?.. — Чон сверяется с картой, кивая самому себе, а после переводит взгляд на хрупкое с виду винтажное здание, возле которого старенький велосипед с корзинкой и множество цветов за невысоким ограждением. Парень оборачивается, чтобы спросить об этом месте Тэхёна, но того не оказывается нигде. Он несколько раз окликает его, но, не получив ответа, вздыхает тяжело и робко толкает грузную дверь, с сомнениями шагая внутрь. Чонгук никогда не верил в сказки, но прямо сейчас готов начать, потому что место, в котором он оказывается, иначе назвать нельзя. Поначалу в комнате темно настолько, что хоть глаз выколи, но с первым чонгуковым шагом со всех сторон, уходя далеко вглубь, начинают плавно загораться винтажные лампочки и густо навешанные друг на друга гирлянды, освещая пространство вокруг. Кажется даже, что некоторые из них, подобно светлячкам, двигаются, но Чонгук старательно избегает подобных мыслей, потому что ему, в конце концов, уже семнадцать, и в сказки верить стыдно же, ну. Сделать шаг дальше – волнительно и страшно, и Чон застревает на месте, сглатывая шумно. Но в спину кто-то мягко словно толкает, побуждая идти вперёд; Чонгук, напуганный до чёртиков, оборачивается резко, но не видит никого. Впереди раздаётся глухой стук, словно что-то упало, и парень почти решает убежать, но передумывает внезапно, когда, помимо лампочек и гирлянд, далеко едва видно вспыхивают свечки, и взыгравшее любопытство пересиливает. Чуть дальше, переходя порог, начинаются грузные стеллажи до потолка, заполненные под завязку невероятно разным: от резных рамок для фотографий и маленьких статуэток ручной работы до огромных плюшевых игрушек и некоторой мелкой мебели. Чонгук вдруг пребывает в настолько невероятном восторге, что забывает буквально обо всём; особенно, когда видит среди всех предметов старую, обклеенную потёртыми наклейками гитару. Она кажется хрупкой совсем, когда парень берёт её в руки и чуть сжимает, касаясь трепетно струн. По корпусу множество царапин и вмятин, и Чонгуку действительно интересно, что случилось с ней, кто был её владельцем и какую роль она сыграла в его жизни, потому что всё, что есть на ней, на самом деле говорит о многом. — Я могу помочь вам чем-то? — раздаётся тихо сзади, и Чон едва удерживает себя от вскрика. Только сейчас он внезапно задумывается о том, что это за место, почему здесь пусть и чарующая невероятно, но точно странная атмосфера и зачем владельцу столько наверняка совсем ненужных ему вещей. Чонгук здоровается сконфуженным кивком головы на автомате скорее и отводит взгляд, нервничая. — Вы владелец? — вопрос срывается с губ непроизвольно, но Чонгуку не стыдно за него совсем. Ему нужно знать больше, чтобы не опасаться за свою жизнь сейчас. Старик улыбается загадочно, поглаживая бороду. Поправляет одежду, отдалённо напоминающую традиционную, и стряхивает внезапно замеченную пыль с запачканного краской фартука. В руке подсвечник с горящей ярко свечой накреняется, и парень поддаётся чуть вперёд, вытягивая руки, чтобы поймать, потому что – он уверен – загорится тут всё моментально. — Вы правы, молодой человек. Я продаю все эти вещи. Чонгук оборачивается, всматриваясь в предметы, но не находит ценника ни на одном. Старик замечает это и смеётся тихо, так откровенно по-старчески добро. — Вы, видно, забрели сюда случайно. Я продаю все эти вещи не за деньги. Чонгук хмурится; в его глазах плещется непонимание, растерянность и любопытство. Страха даже в тысячной доли нет, вот же бесстрашный ребёнок. В руках он всё также гитару сжимает, не собираясь отпускать, словно ищет в ней поддержку и защиту. Словно доверяет инструменту больше, чем самому себе. — Пойдёмте со мной, если хотите узнать больше, — произносит владелец тихо прежде, чем скрыться в тени стеллажей. Чонгук сжимает губы крепко и колеблется семь сотых секунды, потому что продавцы всегда знают, чем подкупить. Старик говорит много и обо всём, словно не беседовал ни с кем уже давно; Чонгук говорит мало и ни о чём, предпочитая слушать, потому что то, что он слышит сейчас, действительно интересует его. Владелец рассказывает о вещах, что собирает здесь, иногда останавливаясь, чтобы показать и рассказать о некоторых предметах отдельно. С каждой маленькой историей о маленькой статуэтке или шкатулке Чонгук словно проживают отдельную жизнь, чувствуя себя едва не главным героем – редкое умение человека преподнести рассказ так, чтобы зацепить, чтобы заставить прочувствоваться парой слов. Чонгук решает, что обязательно посетит это место снова хотя бы из-за историй его владельца. — Почти пришли. Чонгук не понимает куда и не догадывается зачем, потому что не похоже вовсе, что в столь странном здании может быть электронная касса. Кажется, что современность обошла это место стороной. Но в руках он до сих пор сжимает гитару с потёртыми наклейками, потому что хочет её. Не как инструмент, ведь для активной игры она вряд ли ещё пригодна, но как визуальную составляющую, поселяющую нежную теплоту в груди. Впереди массивный деревянный стол показывается, за который старик присаживается и кивает на стул напротив. Чонгук хмурится несколько, снимает с плеча чехол и садится слишком ровно, нервно постукивая пальцами по грифу гитары. — Чай, кофе? — владелец, порывшись в столешнице, достаёт небольшую папку и что-то ищет в ней, не поднимая на Чонгука глаза даже во время вопроса. — Нет, спасибо, — парень ёрзает на месте, вызывая у старика улыбку. — Не терпится узнать, чем я беру плату? Чон кусает губы и кивает настороженно. По крайней мере, он достаточно быстрый, чтобы успеть убежать, если внезапно за плату потребуют органы, пусть даже вдруг из ниоткуда появятся два амбала, бросающихся вдогонку. — Эмоции. Чонгук распахивает глаза широко и едва не открывает рот. Старик смеётся, глядя на его реакцию, и снимает очки, из-за чего его итак маленькие глаза становятся ещё меньше, а от смеха – так вообще почти исчезают в морщинах. — Это такая страшная цена для вас? — Очень. Вообще-то, эмоции и чувства дело сугубо личное, и делать из них валюту – чёрному рынку сродни. — Не часто мне отвечают так, — владелец улыбается, откладывая папку вместе с очками на ней в сторону. — Но нет повода для беспокойства. Скажите, что вы чувствуете, глядя на гитару в своих руках? Вы ведь хотите приобрести её не просто так? Люди никогда не привязываются к вещам, с которыми у них плохие воспоминание и которые вызывают лишь отрицательные эмоции. Неодушевлённая вещь с первого взгляда может либо понравится, либо не понравится – и никакая история не изменит первоначально произведённого впечатления. Скажите, как вы считаете: от чего люди скрываются, испытывая светлые чувства? — Ну, может, боли и тёмных чувств?.. — От боли и тёмных чувств не скрыться за светлыми, но ими их можно искоренить. Я отдаю вам вещь, вызывающую в вас положительные эмоции, и забираю ту, что порождает отрицательные – это и есть цена. Чонгук лихорадочно бегает глазами и не может придумать, что сказать. — Но у меня нет ничего с собой… — Если вы о вещи, то я более чем уверен, что есть, — старик смотрит на руки Чонгука, и тот следует за этим взглядом, резко одёргивая толстовку, закрывая кровоточащие раны, и проклиная привычку подворачивать рукава. — Не стоит стыдиться; я не лезу дальше, чем мне дозволено. Я хочу лишь подметить, что причинение вреда себе – защитный механизм организма на моральное давление, потому что у физической боли, в отличии от душевной, есть предел. И то, чем вы наносите себе раны, является предметом, который я хочу назначить ценой. Уверен, это у вас с собой. Чонгук сглатывает шумно, стыдливо опускает глаза и косится на внешний карман чехла. Щёки и кончики ушей горят нещадно; Чон на самом деле не знает, почему ему стыдно перед человеком, с которым он не знаком вовсе, и несколько нервничает из-за этого. — Так что? Мы составляем договор? Или вы не считаете то, что вы выбрали, достойным этой платы? Чонгук мотает головой, потому что считает недостойным лишь себя. Он не достоин гитары, что отчего-то так притягивает глаз; не достоин беседы с сидящим напротив, его красивых рассказов и щедрого предложения; не достоин такого яркого в своей непредсказуемости Тэхёна, который и привёл его сюда, потому что с самого утра хочет сделать только больше надрезов. Чон ударяет себя по щекам резко и трясёт головой. На самом деле, пора с этим завязывать. Нужно уже взять себя в руки и хотя бы попытаться быть достойным. — Да. Составляем. Владелец улыбается и пишет что-то быстро на подготовленном заранее листке. Чонгук бегает глазами вслед за ручкой, но разобрать слов не может всё равно, поэтому лишь ждёт тихо, елозя на месте и постукивая пальцами по колену, не скрытому рваными джинсами. А после бегло читает условия, написанные на каком-то психологически-волшебном и непонятном совсем, но расписывается всё равно, потому что старику доверяет. Тот кивает, принимая бумаги, и отдаёт один из экземпляров обратно. — Теперь она ваша. В этот момент дверь, находившаяся позади и до этого Чонгуком незамеченная, распахивается, запуская цепочку неоновых огней и странных летающим механизмов, что делают несколько кругов над головой и приземляются где-то среди стеллажей. Парень следит за ними поражённо и выдыхает судорожно, потому что, казалось – куда сказочней? А после в проём выглядывает растрёпанный Тэхён. Улыбается несколько виновато, встречаясь взглядом с владельцем, и подходит к Чонгуку, неся что-то в руках. — И всё же, попробуй кофе. Я старался. Старик смягчается и улыбается нежно, взмахивая рукой. — Не отказывайтесь, Тэхён действительно делает его на удивление хорошо. Солнце уже за горизонт садится, оставляя позади себя малиново-красное марево, на которое Чонгук залипает бессовестно, возвращаясь домой. Тэхён пинает попавшуюся под ноги банку газировки и косится в его сторону, после следя за взглядом в небо и спрашивая себя, что такого в нём? Что такого в этих обычных цветах, которые почти каждый день бывают? На улице всё темнее становится и опаснее, потому что район не из лучших, и Ким ускоряет шаг, потянув за собой Чонгука за рукав. — Куда тебе? Я провожу. Чонгук замирает статуей и не сводит взгляда с зацепившейся за его толстовку руки, а после дёргается, освобождаясь, и уходит спешно вперёд. Тэхён поджимает губы, потому что ненавидит, когда люди так резко становятся вдруг льдышками; он ведь, на самом деле, совсем не умеет растапливать чужой лёд. После они снова идёт в молчании, и каждый думает о своём. Чонгук прижимает к груди крепко гитару, поглаживая гриф, а Тэхён теребит в руках сумку, гадая, почему Чон из всего, что находилось в магазине, выбрал именно её. потому что когда-то она принадлежала ему. — Как тебе сегодня? — спрашивает Тэхён с лёгкой улыбкой прежде, чем Чонгук развернётся и уйдёт, не обернувшись даже. — Это было… - глаза загораются восторгом, а щёки краснеют так по-детски, что хочется прикоснуться, потрепать их. — Волшебно?.. — произносит на выдохе, когда Тэхён резко приближается, так бессовестно нарушая личное пространство. Не давая шанса отступить назад, ведь там стена. Ким смотрит пронзительно, открывая и закрывая рот, явно не зная, но желая что-то сказать. Чонгук не отталкивает и не сбегает, лишь нервно переступая с ноги на ногу. Давая ему первую и последнюю попытку. это ошибка? — Я покажу тебе настоящее волшебство, если разрешишь мне остаться рядом, Кукки. п р о в а л е н о. * Чонгук перебирает пальцами струны гитары, найденной за рабочим столом. Она обклеена полностью потёртыми и не очень наклейками, вызывающими нежную теплоту внутри; Чону тоскливо от того, что он не может вспомнить, чем вызвано это чувство, и грустно от того, что он не может поделиться им с Тэхёном, более чем заслуживающим этого. Стены студии давят со всех сторон неимоверно, но Чонгук упрямо продолжает находиться в ней, надеясь, что навящее ощущение того, что его трагедия брала начало именно отсюда, ошибочно и вызвано паникой от незнания и непонимания некоторых вещей до сих пор. Вокруг него нотные листы разбросаны – исписанные и пустые. Чонгук переигрывает свои мелодии, словно видит их едва не впервые, и пытается сочинить новые, потому что сбрасывать все счета на Тэхёна безответственно и глупо, а писать – единственно, что он умеет. Входная дверь хлопает глухо, и Чонгук подрывается с места. Тэхён, уставший до полуобморочного состояния, пытается стянуть ботинки без потери равновесия, но заваливается на бок всё равно; Чон хватает его в последний момент, когда взлохмаченная голова чуть не ударяется о тумбочку. — Почему ты до сих пор не спишь? — спрашивает тихо, потирая глаза. Чонгук сжимает губы и жмурится сильно, усмиряя разбушевавшихся вдруг отчего-то внутренних демонов. — Почему ты беспокоишься в первую очередь об этом? Тебе нужно больше заботиться о себе, — Чон помогает Тэхёну раздеться, оставив разбросанные ботинки и скинутую ветровку прямо на полу, – уберёт потом. — Я беспокоился, потому что сегодня ты задержался сильнее, чем обычно. Тэхён улыбается счастливо, пока Чонгук несёт его на руках в спальню. Вот же возмужавший ребёнок. — Ничего страшного. Я дома. Тэхён отвык говорить эти слова настолько, что уже не по себе; признаться, он считает до сих пор, что Чонгук – галлюцинация, созданное его сходящим с ума сознанием видение. И если это действительно так, Тэ согласен на то, чтобы сходить с ума вечно. Чон помогает Тэхёну раздеться и умыться; на поесть сил не оказывается совсем. Чонгук этим недоволен крайне и скармливает мужчине почти насильно несколько наспех приготовленных бутербродов, а после укладывает бережно в кровать и подтыкает одеяло. Свет гаснет, позволяя комнату окутать полумраку, и Чон собирается уже уйти, потому что поздно и Тэ устал до жути, как чужая рука хватается за его и слабо тянет на себя, немо прося остаться. Чонгук колеблется мгновение прежде, чем сесть осторожно на край и посмотреть в отражающие лунные блики глаза, а после вздрагивает резко, когда кожи щеки невесомо касаются оледеневшие пальцы. Они ласкают настолько трепетно и нежно, что хочется заурчать, но Чон подавляет в себе столь постыдный порыв и лишь наклоняется чуть ниже, чтобы Тэхёну удобнее было. — Меня всегда успокаивали прикосновения к тебе, — говорит Тэ тихо, зарываясь в заметно отросшие, так и не постриженные волосы, массируя кожу головы. Чонгук прикрывает глаза от удовольствия, крича внутри себя, что именно этого ему так сильно не хватало. — Этакий ходячий антистресс. Некоторые на меня с таким укором смотрели, когда я буквально не отлипал от тебя, — мужчина улыбается воспоминаниям, борясь с желанием опустить руку чуть ниже и притянуть сильнее ближе. — Знаешь, на самом деле я всё ещё не верю, что ты и правда здесь. Чонгук поджимает губы и хмурится. Перехватывает руку Тэхёна и опускает осторожно, боясь причинить боль, а после опускает ниже и касается носа Тэ собственным. — Знаю, — голос дрожит от напряжения и раздражения. Он трётся носом о нос Тэхёна, вызывая у того волну мурашек по всему телу и поражённый вздох. — Но я рядом, и это действительно я. Никто другой, Тэхён. Чонгук проводит рядом с Тэ ещё несколько минут, а после уходит спешно, потому что ещё чуть-чуть – и он сорвётся. Окончательно и бесповоротно свихнётся. от собственного бессилия тошнит. Чон хлопает дверью и скатывается по ней сразу же, зарываясь пальцами в волосы и с силой тяня их в стороны. Мысли лихорадочно мечутся от одной к другой – худшей, чем предыдущая, и Чонгуку действительно хочется вывернуть себя наизнанку, обнажив свои воспоминанию любыми известными и неизвестными способами, потому что видеть, как Тэхён страдает, с каждым днём всё труднее. Невыносимее, раздражительнее и больнее. — Господи, пожалуйста, дай мне вспомнить!.. Тэхён ворочается в кровати, не зная, как заставить себя уснуть, потому что перед глазами расширенные чонгуковы зрачки и приоткрытые губы, а после на коже – ощущение горячих пальцев и воссозданное столкновение носами. От смущения щёки и кончики ушей гореть начинают, и Тэ зарывается с головой под одеяло в попытке скрыться от него. эскимосский поцелуй? От внезапной догадки дыхание перехватывает; сдерживать глупую улыбку не получается совсем. Тэхёну кажется, что ещё совсем чуть-чуть – и память Чонгука вернётся, а вместе с ней вернуться их прогулки после вечернего показа обязательно невероятно слащавого фильма, одно бесконечно высокое мороженное на двоих, крепкие объятия, сплетённые пальцы и долгие жаркие ночи. — Господи, пожалуйста, дай ему вспомнить!.. Чонгуку не спится совсем, когда он ворочается в отвратительно неудобной постели; не пишется, когда ручка в нерешительности замирает над листком, лишь мажа чернилами безобразно; не дышится легче, когда лёгкая ветровка опускается на плечи, а лицо обдаёт лёгким прохладным ветерком. Ночной Сеул действительно прекрасен в своём неоновом великолепии, только вот не трогает это душу отчего-то в данный момент, не успокаивает и не вызывает восторга как раньше. Чонгук улыбается вымученно узнавшим его фанаткам, фотографируется с ними спешно и едва отвечает на вопрос о самочувствии прежде, чем сбегает в неоновый красный – потому что лишь этот цвет сейчас притягивает взгляд. Внутри всё отделано чрезмерно вычурно и богато, прямо таки крича, что и по какой цене здесь продаётся. Чон хочет уйти сразу же, как заходит, однако смотрит вперёд на нечто блестящее и оторваться не может. Консультант, что замечает его вовремя, спешит предложить помощь; парень не отказывается и чуть позже понимает, что не зря: вокруг пестрит разнообразием ювелирных украшений настолько, что Чон вдруг понимает, что отчаянно хочет что-то купить. — Какого рода вещь вы бы хотели? Серьги, кольца, цепочки? — девушка листает каталог, ища что поинтереснее. — Ценовой диапазон? — …парные вещи. Да, меня интересуют парные вещи. Что-нибудь простое и не привлекающее много внимания. — Количество внимания зависит от того, как хорошо вы умеете прятать, — консультант подмигивает Чону и улыбается слащаво, разворачивая и пододвигая ближе каталог. — Спрашивайте, если что, не все модели есть в наличии. Чонгук просматривает картинки бегло, но ни серьги, ни цепи, ни кольца не притягивают взгляд. А после он натыкается на браслеты и становится абсолютно уверенным в том, что нужны ему именно они. Как будто купить их планировал уже давно. Однако никакие из представленных не нравятся, потому что в голове чёткая картинка требуемого и надпись яркая откуда-то – «хочу!». Чон описывает консультанту нужное примерно; та задумывается на мгновение, а после идёт куда-то и возвращается с несколькими коробочками в руках. — Это из новой партии, добавить в каталог ещё не успели. По описанию вроде подходит, посмотрите, может понравится что, — девушка открывает поочерёдно каждую и выставляет перед Чонгуком. Тот осматривает придирчиво все модели и останавливается в конце концов на одной, которая подходит максимально и по цене приемлема. — Прекрасно, я беру. Первое, что Чонгук слышит по возвращению – крик. Чон не раздевается и не разувается даже, сразу же бросаясь в спальню, потому что сердце буквально замирает, как и он замирает на пороге, смотря растерянно на мечущегося по кровати Тэхёна. Тот сминает простыни в руках и подминает под себя одеяло, пихает подушки и скребёт пальцами по лицу, шепча что-то бесконечно, иногда переходя на крик. Срывается Чонгук только тогда, когда Тэ падает с кровати, ударяясь о тумбочку, и затихает. — Тэхён! — парень падает на колени и прижимает бессознательно тело к себе, хлопая по щекам слегка, чтобы привести в чувство. Тэхён стонет и снова начинает ворочаться. — …моя, это всё моя вина… Чонгук!... пожалуйста, не покидай меня, Чонгук… я не уеду… пожалуйста, останься… пожалуйста… очнись… — Проснись! — произносит чуть громче, встряхивая ощутимо. Тэхён не реагирует почти, продолжая лишь шептать мольбы о прощении. — Тэхён, ты слышишь меня? Это кошмар, просто кошмар! Открой глаза и посмотри на меня, я здесь, с тобой, и я в порядке! — Чон…гук… — произносит Тэ на выдохе сонно, приоткрывая глаза. А после резко жмётся ближе и обнимает крепко настолько, что кости трещат, вырывая нечаянный вздох. — Я… Я правда никуда не уеду, только не покидай меня, пожалуйста, прости, прости, прости… У Тэхёна по щекам слёзы ручьём, что впитываются в ткань чонгуковой ветровки, и крупная дрожь по всему телу. Чон прижимает его к себе сильнее и начинает гладить успокаивающее по голове, убирая взмокшую чёлку за ухо. Вытирает рукавом пот с лица и смотрит так нежно, что у Тэ сердце щемить нещадно начинает, словно разорвётся сейчас. Мужчина следит внимательно за всеми чоновыми движениями, словно боясь упустить, не запомнить этот момент, и касается его в ответ сам, в излюбленном жесте проводя невесомо кончиками пальцев по щеке, любовно касаясь скулы костяшками. — Ты в порядке? — скрашивает тихо, выдыхая в шею. — Да, — у Тэхёна в том месте покалывать приятно начинает, и хочется ещё. — Я испугался, когда увидел, как ты мучаешься. Не мог сделать ничего, пока ты не упал. Я не знаю, что со мной было, прости. Голова не болит? — Всё в порядке, правда. Чонгук кивает едва заметно, а после тянется к карману, откуда достаёт небольшую коробочку. Тэ наклоняет голову заинтересованно, внутри буквально сгорая от любопытства, и даже приподнимается на коленях слегка, чтобы разглядеть что там и для чего предназначено, потому что они до сих пор почему-то сидят на полу. — Это для того, чтобы тебя больше не смели тронуть кошмары, — Чонгук надевает на вытянутое запястье Тэхёна браслет, представляющий из себя тонкое замысловатое серебряное сплетение, обвитое синей нитью. На конце маленькая кисточка того же цвета закреплена, по которой парень щёлкает напоследок, улыбаясь. — А это для того, чтобы я мог знать, если они тебя всё-таки тронут, — и закрепляет на своём запястье точно такой же. Тэхён приоткрывает рот в удивлении и переводит растерянные взгляд со своего браслета на чонгуковый. Тот хмурится, спрашивая, что случилось. — Я просил у тебя такие когда-то.

* * *

Чонгук сидит в самом отдалённом уголке кафе вальяжно и медленно потягивает кофе, теребя в руках упаковку от съеденного давно пончика. В стороне уже несколько пустых стаканчиков скопилось, потому что парень берёт новый напиток сразу же, как заканчивается старый, не упуская возможности заговорить с Тэхёном – невероятно уставшим и ужасно бледным от этого, если уточнить; Чонгук удивляется на самом деле, как способен этот откровенно сломанный человек так стойко держать дружелюбную маску и улыбаться приветливо каждому, когда по ночам буквально умирает от пробирающихся в сны ужасных воспоминаний. В том, что это воспоминания были, Чон уверен абсолютно, только вот не решается спросить об этом Тэ напрямую, надеясь, что когда-нибудь он расскажет сам. Когда посетителей меньше становится, Тэхён говорит что-то девушке за соседней кассой, снимает фартук и выходит в зал, идя прямо к Чонгуку. Тот нервничает отчего-то внезапно и осматривает стол, на котором нет ничего, что можно было бы дать сейчас Тэ, кроме недоеденного пирожного. — Я куплю тебе что-нибудь, — подскакивает с места Чон сразу же, как только Ким опускает перед ним. — Нет-нет, не нужно, — Тэхён машет руками, кивая на стаканчик перед собой. — Я обедал недавно, так что пока не голоден. Чонгук кивает и садится обратно. Он смотрит не отрываясь на засыпающего постепенно мужчину и хмурится, потому что у него щёки впалые, губы до крови прокушенные, полупрозрачная кожа – даже на носу венки видны, складка между бровей от того, что хмурится постоянно, и навсегда уже покрасневшие веки. Выглядит он сейчас как картина некоего извращённого, известного своими мёртвыми образами художника; жаль лишь, что сейчас в этой роли выступает Чонгук, абсолютно этого не хотевший, на самом деле. быть может было бы лучше, если бы он умер сразу же? Чонгук не цепляется за жизнь, на самом деле, потому что у него много мыслей в голове на тему того, что было бы, если бы он так и не очнулся или – что лучше – умер на месте, не мучая никого ненужными надеждами и не пичкая Тэ, вместе обезболивающего, страданиями, потому что даже сейчас, пребывая в сознании, он делает это, ведь совсем не помнит его. До ушей внезапно ладная мелодия доносится, который не было раньше; Тэхён приоткрывает глаза, смотрит на Чонгука мгновение, а после оглядывается растерянно по сторонам. Посетители улыбаются приятной музыке и даже слегка покачиваются в такт, явно довольные. — Это на фортепиано играют. Раньше часто играл здесь ты; из случайных посетителей редко кто делает это, — поясняет Тэхён сонно, потирая глаза. А после раскрывает их широко и смотрит за спину Чонгука, немо открывая и закрывая рот. — Юнги?.. — Давно не виделись, — слышится тихое шипящее в ответ.