Унимая дрожь в руках и возвращая память

Чонгук бережно укутывает Тэхёна, уснувшего почти сразу, как только устроил голову на его плече, и возвращается в гостиную, где в ускоренном режиме Хосок собирается, что-то усиленно ища. Прислонившись к двери, парень с лёгкой надменной ухмылкой подмечает побои, появившиеся на нём от чужих рук; проглатывая злость насильно, он кашляет громко в кулак и делает шаг навстречу уверенный, смотря с предостережением в тёмные глаза. Хосок реагирует на его появление слабо, вздыхая лишь устало и продолжая искать кольцо. Место на среднем пальце зудит фантомно, потому что вокруг внезапно пусто, добавляя больше в чонову копилку отрицательного. Со всем произошедшем он не удивится совсем, если вдруг в его самолёт вдруг врежется случайно другой, – наверное, даже счастлив будет, потому что под испытывающим взглядом напротив хочется не то что провалиться под землю – пройти сквозь неё, ближе к сжигающему, удушающему. хотя итак уже там, по сути. — Кажется, ты и без моей подачи почти мёртв. Жалкое зрелище, — Чонгук скалится, не в силах держать ярость при себе. В голове набатом тэхёновы слова о том, что всё в порядке, и в параллель горькие всхлипы, что терзают его тело до сих пор, когда сознание давно отключилось. — Ищи быстрее что потерял и проваливай. — Я понимаю твою злость, Чонгук. Также как и то, что простыми извинениями тут не отделаться. Мне жаль, но сколько бы раз я ни клялся, что это правда, ты не поверишь мне всё равно, ведь так? Между нами не могло быть ничего; это был заранее проигрышный ход, и я знал это. Но мне необходимо было убедиться, потому что Тэхён второй лишь человек, что смог копнуть в меня глубже, — Хосок трёт покрасневшие глаза и шмыгает носом, с лёгкой улыбкой представляя как он выглядит со своими нелепыми попытками объясниться со стороны. — Кажется, мне суждено быть одиноким. Ты прав, я и вправду жалок. Чон не успевает среагировать прежде, как тяжёлый кулак ударят под дых. Он корчится и смотрит растерянно на Чонгука, заносящего руку под очередной удар. — Почему из тебя всё нужно выдалбливать силой, чёртов Хосок?! — Чонгук не успевает смягчать удар совсем; под влиянием эмоций тело движется наперёд его воли, требуя выпуска прожигающего внутренности пара. — Знаешь, что злит меня больше того, что ты сделал с Тэхёном? То, что ты выставляешь его крайним, — Хосок чужой кулак перехватывает и рикошетом отражает, подавляя. А после теряется внезапно, понимая смысл чужих слов. — Нет, я не… — Чон смотрит затравленно на нависшего над ним парня и надеется отчаянно, что это не так, потому что самостоятельно разобраться в собственных чувствах сейчас не в состоянии. — Тогда перестань говорить о том, что Тэхён был твоим последним шансом. Перестань думать, что из-за его отказа твоя жизнь будет под клеймом одиночества. Перестань смотреть на меня так, будто я отнял его у тебя, — Чонгук вздыхает тяжело и Хосока отпускает, устраиваясь на полу рядом. Повисает долгая неловкая пауза. — До самолёта час остался, поторопись. — Да, — отвечает мужчина на автомате, поднимаясь и направляясь к коридору. — Прощай, Чонгук. Чонгук его не провожает; не оборачивается даже, когда входная дверь хлопает тихо, звеня маленьким колокольчиком. Лишь глотает непрошенные слёзы, уткнувшись в рукава. «— Прощай, хён». Чон возвращается к Тэхёну почти сразу же, потому что до дна опустошён. Падает тяжело на кровать рядом и ногами проскальзывает под одеяло, ведь те замёрзли внезапно; в глухой ночной темноте он находит кимову руку холодную и сжимает крепко в своей, отвлекая себя от желания поднести её к губам и поцеловать мягко, потому что разбудит наверняка. На языке отчего-то вдруг жжение ощущается: Чонгук невольно вспоминает их сумбурный поцелуй (первый для него) и облизывается рефлекторно, будто после делал так каждый раз. — Кукки? — слышится со стороны сонное хриплое. Тэхён приподнимается на локте и глазами находит подсвеченный лунным светом профиль возлюбленного, вздрагивая внезапно от тяжести на своей руке. — Ох, прости, я уснул?.. Что-то случил за время, пока я спал? — Нет, ничего, — Чонгук улыбается и касается кимовой щеки, проводя невесомо линию вниз: очерчивая скулу, спускаясь к подбородку, нажимая слегка на кадык. — Я разбудил тебя? — Наверное? — Тэ зевает громко и трёт руками глаза. — Говорят же, что если на спящего человека долго смотреть, он проснётся. Ох, если так… как давно ты здесь? — Совсем недавно, — у Чонгука руки к Тэхёну сами тянутся, касаясь трепетно до чего достают; тот льнёт к нему ближе, подставляясь под ласки, и урчит довольно, жмурясь после каждой из них. — Я, наверное, не говорил тебе этого после амнезии, но ты красивый, — Чон ловит тэхёнов подбородок пальцами и заглядывает в чужие сияющие глаза, отражающие зеркалом его трепет и вожделение. — Очень. Я не смог удержаться, пусть и не видел тебя чётко из-за темноты. Прости. Тэхён мычит в ответ отрицательно, от Чонгука вдруг отстраняясь. Со стороны слышится приглушённое шуршание постели, и в следующее мгновение парень замирает невольно в слепом предвкушении; выдыхает порывисто, когда на грудь давят усиленно, а по левую сторону от головы ложится кимова рука. — Знаешь, что на самом деле красиво? Твоя ревность, — Тэ улыбается в пустоту, находя ладонью чужое лицо и надавливая на кончик носа немного. — Я был растерян из-за Хосока, и растерян до сих пор. Мы были близки в последнее время, но я не думал даже, что он испытывает ко мне что-то из романтического… Поэтому впал в ступор тогда, не был в силах оттолкнуть. Но твоё появление, твои эмоции и действия… Они уверили меня в том, что чувства ко мне живы в тебе до сих пор и имеют силу. Дали надежду на то, что я могу достучаться до твоих воспоминаний обо мне, вывернуть их наизнанку. И тот поцелуй, знаешь… после долгой разлуки он был намного слаще и горче, чем я ожидал, — мужчина нависает над Чонгуком, томно выдыхая в чужие губы. Касается его щеки своей и оставляет на ней поцелуй мимолётный, хмыкая тихо на прошедшиеся по чонову телу мурашки. — Я не хочу давить на тебя этим или обременять, но раз уже произошло то, что произошло, позволишь мне?.. Тэхён замирает на мгновение в нерешительности прежде, чем, зажмурив глаза, прижаться к чужим губам, в темноте едва найдя. Чонгук вздрагивает всем телом ощутимо, коротко выстанывая вслух. От того, что ощущения от прошлого поцелуя затмили воспоминания, сейчас парень ощущал всё словно в первый раз: холодные шершавые губы – явно искусанные в волнении; дыхание одно на двоих с лёгкими задержками на полуслове, потому что обстановка в комнате внезапно слишком интимная для них; оледеневшие пальцы, робко касающиеся шеи и ищущие отчаянно в ворохе одеял его ладонь; чужое сердцебиение над рёбрами, перебивающее его собственное. Говорить после, что он не соглашался на поцелуй или зол из-за него Чон попросту не имеет права, когда подаётся вперёд сам, приподнимаясь на локтях, и проталкивается языком робко сквозь чужие губы, дрожа мелко от переполненной пустоты внутри. Прижимая Тэ к себе за шею ближе, Чонгук не чувствует отвращения или резкого отторжения; происходящее кажется ему таким невероятно правильным и нужным, что кружится голова. Поняв, что позволил себе лишнего, когда руки спускаются ниже чужого пояса, мужчина отстраняется резко с пошлым причмокиванием и отводит в сторону глаза, забыв напрочь, что их не видно всё равно. — Прости, Чонгук, я забылся… Парень распахивает глаза растерянно, забывая как дышать, когда Ким ерзает на его бёдрах смущённо, вызывая внезапный жар в животе. Неприятный, всепоглощающий, болезненно тянущий. — Всё в порядке, — Чон хмурится и кусает губы усиленно, стараясь отвлечь себя. — Только слезь, пожалуйста, у меня бедро болит. Тэхён ойкает тихо и оказывается на другой стороне кровати сразу же, мысленно коря себя за то, что причинил Чонгуку боль – пусть неосознанно. По телу лёгкая дрожь проносится от внезапного осознания своих действий; на коже фантомом ощущается прикосновение чоновых губ и его сбившееся дыхание, подтверждающие, что парню не всё равно – и это вводит в краску вдруг отчего-то, заставляя едва не вскрикнуть, когда чужие руки мягко на плечи ложатся, сжимая приободряюще. — Ты неправ, если думаешь, что я попросил тебя отстраниться потому, что мне неприятно, — Чонгук утыкается носом меж кимовых лопаток и выдыхает тяжело, не зная, какие подобрать слова. — Я не чувствовал отвращения; наоборот – мне было приятно. Очень. И да, я так же думаю, что чувства к тебе живы во мне до сих пор и имеют силу. Поэтому давай вместе достучимся до моих воспоминаний о тебе и вывернем их наизнанку. Тэхён улыбается счастливо, кидаясь внезапно на Чонгука; поваленный обратно на кровать, он смеётся тихо и заворачивает Кима старательно в свой кокон бесконечного тепла, рук и ног, обвитых вокруг тела, и одеял. И это вдруг кажется ему тем самым необходимым, что не давало становиться счастливым; тем, что позволяло бы проснуться пораньше с утра и приготовить завтрак, что побуждало бы улыбаться через силу, даже если больно, что невольно заставляло бы показывать свою любовь всеми возможными способами. всё это – Тэхён.

* * *

Чимин который день крутится вокруг тэхёнова кафе с пакетом конфет и извинениями, но тот всё не выходит на работу; Сокджин упомянул вскользь как-то, что к мужчине желание рисовать вернулось, поэтому он выпросил отгул, а после налил Паку за счёт заведения чашечку крепкого кофе – он ненавидит его, но уже битый час смакует на языке в самом дальнем уголке зала, слепо ожидая непонятно чего. Мужчина знает прекрасно, что теперь может наведаться к Тэ домой, но после выходки Хосока позволить себе этого не может; пусть не знает никто, что именно он дал Чону на признание добро, вина за это неподъёмным грузом повисла на плечи и с каждым днём сильнее тянет вниз. И только то, что Тэхён снова рисовать начал хоть как-то его облегчает, позволяет изредка вдохнуть в себя грязный городской воздух вполноту, потому что желание держать кисть для Кима – словно индикатор его внутреннего состояния. Положительного. На экране перед лицом девятый по счёту видеоролик крутится, в суть которого Чимин не вникает особо, отвлекаясь на зазвеневший у двери колокольчик – и пропадает где-то мысленно сразу же, потому что в кафе, воровато оглядываясь, врывается Юнги. Медленно пройдясь по залу и всмотревшись в каждого посетителя, он спрашивает что-то у бариста за кассой и хлопает по ней внезапно зло, отчего у Чимина невольно мурашки по всему тело проходятся, а в горле образовывается комок. Злость за Тэхёна в троекратном размере возвращается, и Пак уже готов встать, чтобы начать рвать и метать, как Сокджин выходит из служебного помещения и, прочистив горло, произносит холодно: — Проваливай. — Ты не смеешь, — шипит Юнги, оттянув слегка маску. Обращая на себя лишнее, ненужное внимание, ведь быть здесь сейчас он не должен. — Не думаю, что тебе нужны проблемы, Юнги. А они будут, если ты сейчас же не покинешь моё заведение. Видишь ли, — Сокджин делает театральную паузу, оглядывая заинтересовавшийся ими народ, — ты поставил в неловкое положение работника, которого я ценю. Доставил ему и его спутнику физический и моральный дискомфорт. В довершение всего, почти устроил драку. Я слишком требователен и честолюбив, чтобы простить такое. Отныне ты в моём чёрном списке, Юнги, так что не смей больше появляться здесь. Проходит меньше сотой секунды, как опрокинутый стол летит в сторону Джина, едва не сбивая с ног. Юнги рычит гортанно и с ноги переворачивает следующий, пугая посетителей, заставляя их поспешно уйти; разбивает посуду, раня кого-то, и врезается внезапно взглядом в Чимина, такого маленького и беззащитного в своей растерянности, прикрывающего рукой кровоточащее плечо. И вспыхнувшая внезапно сильнее злоба вдруг утихает, потому что не так видел Юнги сломление Чимина; не так представлял его раны и чувства, не от этого. Подоспевшая охрана скручивает его, воспользовавшись заминкой, и уводит под чужие ликования, настойчиво прося камеры убрать. — Ты в порядке? — подбегает Сокджин к Паку сразу же, давя на его рану платком. — Повреждено только плечо, ничего больше? — Всё в порядке, — отмахивается тот, улыбаясь, но зрительного контакта с Юнги не разрывая; есть в его взгляде нечто глубокое и жадное, что беспокоит мужчину очень, заставляет холодную дрожь пройтись по спине. У него не уходит много времени, чтобы понять: не удастся теперь выветрить из памяти этот взгляд цепкий, не предвещающий ничего хорошего, и губы мертвенно бледные, шепчущие немо «я до тебя доберусь», потому что в голове набатом о том, что это не пустые угрозы. — Уверен? — Сокджин хмурится в явном недоверии, потому что знает Чимина почти столько же, сколько Тэхёна, но со вздохом неизменно отпускает, когда тот кивает и направляется к двери, бросив небрежно о том, что заглянет по дороге в больницу. Джин не скандальщик и, на самом деле, тот ещё добряк, поэтому выкидывает Юнги через задний ход, чтобы никто не видел. Махнув охранникам рукой, он смотрин на Мина, не спешащего с земли подниматься, сверху вниз; угрозу в чиминову сторону он заметил при их первом же столкновении глазами, а потому стоять в стороне, когда на кону жизнь ни о чём не подозревающего ребёнка, он не будет. — Ты же ведь понимаешь, о чём я хочу тебя предупредить? — произносит жёстко, без вступлений. — Даже не догадываюсь, — Юнги сплёвывают вязкую слюну вперемешку с кровью от прокушенной губы и смотрит снизу вверх с вызовом. — Не приближайся к нему, Юнги, — Сокджин щурит глаза в предостережении, обманчиво расслабленно прислонившись плечом к двери. — Иначе я не ручаюсь за себя, — и, развернувшись резко, уходит было, как слышит в спину плевком брошенное: — Давай сыграем, Джин, — Мин скалится в злобном подобии улыбки, специально на больное давя, — как в старые добрые времена. Предположим, на… него. Мужчина разворачивается резко, скалясь, потому что воспоминания, что он так упорно старался забыть, вдруг обрушиваются на него волной; сметающей, всепоглощающей. Юнги смеётся задушено, хватаясь за грудь, и катается по асфальту, ведь опущенный на колени пуленепробиваемый был всегда для него подделкой, жалкой пародией на неповторимый оригинал. — Я удивлён, что ты всё ещё реагируешь так, Джин. Уверен, Намджун отреагировал бы также, но шутить с ним я не рискну. Или… — Проваливай, — шипит Сокджин сквозь зубы, вновь поворачиваясь к Мину спиной. зря. Напоследок в Юнги прилетает угроза о созыве папарацци, если он сейчас же не покинет его территорию; мужчина лишь хмыкает на хлопающую громко дверь и жмурится удовлетворённо, потому что настроение чужой злостью и загнанностью внезапно улучшено. Поднимаясь, он думает, что неплохо было бы в довесок наткнуться на того рыжего уродца, потому что сейчас в кафе он был абсолютно точно; вероятно, после отправился зализывать рану в ближайшую больницу, ведь сам наверняка не в состоянии (в Юнги до сих пор злость таится, что ранил Чимина не он, хотя утихает немного при мысли, что это был им брошенный осколок). Мужчина не беспокоится, идя по улице лишь в маске – свеча своими мятного оттенка волосами и брендовыми гвоздиками-полумесяцами, потому что это лучший способ не выделяться из толпы. Несколько девчонок внезапно узнают в нём прославленного репера под ником Agust D и пищат восхищённо, на что Юнги подмигивает флиртующе и прижимает палец к губам, прося – приказывая – молчать. Те тают мгновенно и теряют айдола из виду сразу же. Наручные часы пищат призывающе, когда Юнги собирается купить что-нибудь перекусить, ведь не ел уличной еды уже давно. Вздохнув тяжело и скривившись мимолётно, он достаёт из кармана небольшую коробочку, а оттуда – маленькую бледно-голубую таблетку, что закидывает сразу в рот. Не хотел бы он глотать её, но несколько приёмов итак пропустил – разрушенное кафе Сокджина и съёмка его буйства как итог. Агентство разберётся с этим наверняка, но Намджун не спустит с рук точно. Выбор Юнги падает на два рыбных пирожка, за которые он отдаёт крупную купюру и даже не ждёт сдачи. Идя не спеша вдоль дороги, он задумывается вдруг, что было бы, если бы ему не мешала его болезнь. Может, он попал бы в рай? Не был бы омрачён клеймом насильника и вместо молеб и криков слушал бы каждый день звонкое пение ангелов. Кажется, вон и один из них. Юнги замирает вдруг, щурясь. Ох, нет, показалось, это всего лишь Пак Чимин. чёртов рыжий уродец.

* * *

Чонгук мнётся в нерешительности у порога, крепко сжимая в ладони ручку двери. Глаза табличка с именем и должностью мозолит, потому что оказываться здесь он не планировал совсем; Тэхён записал его на приём без разрешения, ведь знал прекрасно, что парень привычно начнёт отказываться, потому что средств на это в обрез. Со своей хмуростью Тэ был непреклонен, выложив на стол выпрошенную на месяц вперёд зарплату: Сокджин долго сомневался в этом вопросе, но сдался наконец почему-то, когда Ким пришёл к нему снова несколько часов назад. В плату за услугу он попросил у него картину, ведь мужчина заикнулся как-то, что снова начал рисовать; только не в тёмных блеклых цветах, как обычно, а в ярких и насыщенных, жизнерадостных. Поэтому теперь, когда Тэхён закрылся в мастерской, у Чонгука нет выбора. Ощущая лёгкое неприятное покалывания на кончиках пальцев, он стоически встречается со взглядом гипнолога, который на деле оказывается приятным с виду стариком, улыбающимся мягко и искрящим глазами, а не возвышающимся над ним монстром с запасок острых слов, давящих на самое больное, за плечами. Почувствовав от этого некое спокойствие, Чон проходит дальше, замирая перед врачом в незнании что делать дальше. Тот улыбается этому шире и показывает рукой на кресло напротив: — Присаживайтесь, — садясь сам, старик ожидает, когда это сделает Чонгук. — Меня зовут Нам Докхва. Обращайтесь ко мне по имени, если так вам будет удобнее. — Ох, да, — отвлекшись на разглядывания кабинета, который оказался совсем обычным, рассеянно отвечает Чонгук. — Я Чонгук. Чон Чонгук. Говоря об этом, моя личность?.. — Да, остаётся в секрете, — отвечает врач сразу же, делая пометки в блокноте. — Я отвечаю за сохранность данных каждого своего пациента, можете не беспокоиться об этом. Пользуясь положением, могу я задать вам вопрос личного характера? — дождавшись кивка, старик продолжает: — Вы ведь тот знаменитый Чон Чонгук, автор множества хитовых текстов и собственно написанных песен? Вас очень любит моя племянница. Да и мне, человеку старой закалки, ваш труд пришёлся по душе, — врач смеётся тихо, вызывая у парня невольную улыбку в ответ. — Спасибо, мне очень приятно, — Чонгук скрещивает непроизвольно руки в оборонительном жесте. Гипнолог хмурится мимолётно, ведь на контакт парень не идёт никак. А после, оборонив случайно вопрос о его чувствах после потери памяти, удивляется, потому что Чонгук внезапно разговорчив настолько, что врач едва успевает отвечать на его вопросы, общая тема которых – как не сделать больнее тому, о ком забыл. На некоторые старик улыбается уклончиво, потому что не знает что сказать (ирония). — Пожалуйста, примите удобное для вас положение. Можете лечь, если хотите, — поняв, что Чон раскрепостился достаточно, старик переходит непосредственно к началу гипноза; думая краем сознания о том, что из этого выйдет, потому что впервые он в результате не уверен, берёт в руки блокнот с ручкой и начинает. — Закройте глаза и расслабьте мышцы. Почувствуйте, как дрёма обволакивает вас; как тело приятно становится тяжёлым, наполненным нежелания двигаться. Оставьте все проблемы и сомнения позади и отдайтесь ощущениям. Голос гипнолога тихий, размеренный, с лёгкой хрипотцой. Он обволакивает сознание мягко, почти физически берёт его под контроль; Чонгук принимает это с поразительной лёгкостью, подаваясь ему навстречу в желании обрести покой, отвергнуть без угрызения совести все проблемы и сомнения. — Вы находитесь в темноте, но она не давит на вас, не заставляет почувствовать панику. Наоборот – дарит защищённость и уверенность. Внезапно перед собой вы видите лестницу. Не задумываясь, спускаетесь по ней. Со стороны у каждой стены весит зеркало. Остановитесь и посмотрите в одно из них. Что вы видите? — Мальчик, — отзывается Чонгук задушено, вглядываясь внимательно в отражение. Там сгорбившийся, зашуганный ребёнок в рваной одежде и бесконечных синяках, нелепо заклеенных пластырями. Смотрящий вниз и никуда больше, совершенно неуверенный в себе и своей нужности. — Хорошо. Вы знаете его? — голос врача слышен словно откуда-то из-под сознания, не являясь отдельным от него. — Да, — Чонгук хмурится, явно не желая признавать. — Это я. — Вам не нравится то, что вы видите? — Нет, — отзывается резко. — Этот ребёнок зашуганный, избитый, отвергнутый родителями и обществом в целом. Он в прошлом. — …хорошо. После Чон по наставлению спускается дальше, заглядывая в зеркало через одну. Видит себя более повзрослевшего, но не менее зашуганного. Всё так же избитого, но теперь не одними родителями; имеющего на хрупком теле не только синяки, но и кровоточащие отметины. Повзрослевшего чуть больше, в день, когда выиграл случайно в карты гитару; в день, когда принял решение научиться играть на ней и погрузился в это с головой. Повзрослевшего ещё немного, но с уже чьей-то рукой на плече – чуть ниже, с другой на грифе висящей на шее гитаре. Далее – с этими же руками на груди, талии, бёдрах, ногах. На одной из ступеней Чонгук вдруг видит себя обнажённого, почти пугаясь; успокаиваясь под голос гипнолога, он разглядывает позади своего отражения силуэт и внезапно находит в нём нечто знакомое. Руки, что обнимают со спины бережно, кажутся родными до дрожи; губы, что касаются шеи, вызывают мурашки на собственной. Но до сих пор парень не видит его лица. Шагнув в желании прикоснуться к зеркалу, но лишь проведя сквозь него, он с задушенным криком падает, утопая внезапно в чём-то вязком. Хватаясь руками за нечто склизкое, он едва выбирается, оказываясь на подсвеченным холодным лунным берегу. Посередине него небольшая шкатулка стоит, окаймлённая в проржавевшее; замок на ней потемнел, облупился. — Откройте её. — Но у меня нет ключа, — Чонгук хлопает по карманам в надежде отыскать хоть что-то похожее, но находит всё, кроме этого: смятые нотные листы, порванные гитарные струны, использованные тюбики краски, сломанные кисти и ошмётки холстов. — Подумайте о том, что тяжелит вас больше всего. Произнесите это вслух. — Я боюсь… не оправдать ожидания Тэхёна, — Чон сжимает рубашку в районе груди, потому что сердце внезапно щемить невыносимо начинает. — Боюсь разочаровать. Боюсь потерять. — Хорошо. А теперь снимите с шеи ключ. Парень подхватывает пальцами тонкую верёвочку, стягивая. Осмотрев ключ, оказавшийся подобием отпечатка пальца, он подносит его к замку, что не открывается, а попросту разваливается. После разрушается сама шкатулка, сияющее содержимое которой проваливается в разрастающуюся в земле дыру; Чонгук прыгает за ней не раздумывая, хватая и прижимая к груди на лету. —… вы меня слышите? Чон Чонгук! — старик пытается до переставшего отвечать Чонгука достучаться, хмурясь, но тот метаться по кушетке внезапно начинает, открывая рот в немом крике. — Что вы видите?! Чонгук! Уши закладывает вой сирены, а в глаза бьёт едкий красный цвет. Тело Чонгука тоже в красном, только приглушённом, что ли; повернув усилием голову в сторону, он смотрит на свою руку, от которой осталось едва не мясо, и внезапно хочет смеяться истерически, на деле захлёбываясь лишь. — Машина… С окрашенного в грязный серый неба мелкий дождь капает, что сродни кислотному своим холодом разгорячённое тело Чонгука разъедает. Ноги парень перестаёт чувствовать окончательно, когда нечто с глухим звоном падает на них, ломая; он рад, на самом деле, потому что перестаёт чувствовать боль хоть немного. А после едва не забывает себя, потому что всё вдруг оказывается в приглушённом красном. — …кровь… Чонгук потерял бы сознание давно, если бы не угасающая едкая злость и горькое бесконечное сожаление. Если бы он знал, что это – последний его день, он бы не накричал на заказчиков, не прогнал бы своего менеджера, не поссорился бы с Тэ. За последнее парень чувствует вину особенно, потому что Ким наверняка будет думать, что он погиб из-за него; будет считать, что из-за его решения Чонгук взбесился, и наверняка забросит рисование. Иронично, ведь ему его научил именно он. Из последних сил парень пишет своё прощание на асфальте собственной кровью, потому что больше нечем, но дождь так зло смывает его, усиливаясь. В мыслях Тэ уходит от него, махнув рукой; уходит и заказчик, который подвёл, и менеджер, что так недобросовестно вёл работу. Уходят старые друзья и знакомые, уходят преданные фанаты, с которыми он виделся на фан-встречах не раз. Чонгуку больше не за что цеплять, незачем бороться. Тот, кто был нужен ему больше всего, ушёл первым. — …Тэхён… прошу, не покидай меня!..