***
Началось все с того, что возмутилось моё чувство прекрасного. Я, значит, стараюсь, убираю, за собой и Шиньей слежу, а тут в мое царство чистоты и порядка вторгается преступно неухоженный элемент. И если над прической Ао я была не властна (в конце концов, бессмертных тут нет — соваться с расческой к такому бугаю!), то обеспечить сожителя целой и чистой одеждой сочла своим священным долгом. Тут-то и выяснилось, что этой самой одежды, считай, нет, и менять ее на время стирки толком не на что. Остановило это меня? Нет, конечно. Очень вовремя вспомнились даренные запасы ткани, синей такой, плотной — самое то для приближающейся осени. Ее много, хватить должно, ну и мне тренировка в шитье. Вот, собственно, и вышло… Вообще, у нас отношения пошли на лад. Да, до абсолютной гармонии там как до Луны пешком, все-таки мы не успели привыкнуть к длительному присутствию друг друга на одной территории, что приводило к возникновению неловких ситуаций, но, в целом, все было более чем неплохо. К слову о ситуациях. К величайшему своему стыду, виновником их по большей части выступала я. Самый яркий пример — та самая злосчастная шторка. Крайне полезная вещь, когда ты живёшь в одной комнате с особью противоположного пола, которая тебе не муж и не родня… Если о ней вспоминать вовремя. Дело было так: Ао ушёл куда-то ещё утром, едва позавтракав, так что мы с Шиньей остались, предоставленные друг другу, как и некоторое время до этого. И так я ушла в свои мысли, делая все на автомате, что, когда пришло время кормежки, и не подумала пойти и закрыться — настолько была крепкой сформированная привычкой подсознательная уверенность, что Ао до вечера не будет. И, что очевидно, именно в этот момент — ни минутой раньше или позже — он и решил зайти. Неизвестно, кто из нас удивился больше, но дернуться я не могла, так что только аккуратно повернулась, чтобы голубая макушка сына сработала цензурой. Ао же как стоял, так и замер: с рукой, отводящей в сторону полотнище, наполовину сунувшись в дом, и с настолько отсутствующим выражением на лице, что я даже испугалась — не сломался ли мой товарищ случайно? — С возвращением, — вырвался у меня неожиданно веселый смешок, когда немая сцена затянулась, — Прости, можешь ты?.. Договорить не успела — Ао с каменным лицом выскочил обратно наружу. Неловкость ощущалась не столько из-за того, что «о боже, он увидел», так как ничего страшного там углядеть было нельзя, сколько как вина перед самим Ао, который к такому повороту сюжета явно готов не был. Его вообще слишком часто приходилось шокировать. Увидел он как-то мои с сыном занятия оздоровительной гимнастикой… Его взгляд тогда вполне ясно дал понять, кем меня считают. Сейчас ничего, вроде, привык. Даже не дергается практически. Зато я все ещё иногда бью посуду, колюсь иглой и жгусь от неожиданности появлений этой бесшумной заразы.***
Дети растут слишком быстро. Вот, казалось, этот кроха мог только спать и кушать, а спустя секунду он уже улыбается, дергая тебя за волосы, начинает двигаться и активно изучать мир. Родители не всегда поспевают за изменениями, и это нормально. Однако порой невнимательность может дорого обойтись. Возраст в семь месяцев обычно и становится рубежом, в котором становится опасно оставлять ребенка без присмотра. Но Шинья всегда был спокойным, флегматичным, и я забылась. Оставила сидящим в колыбельке, отвернулась перемешать в котелке. Не знаю, что его привлекло: залетевшая в дом бабочка, солнечный зайчик или что ещё — я полуобернулась на вошедшего хозяина дома, краем глаза заметив, как сын заваливается через невысокий бортик. Вскрик тугим комком застрял в горле. Я подалась вперёд, не успевая, отчаянно не успевая добежать. Негромкое ругательство донеслось словно сквозь вату, и я неожиданно поняла, что он поймал. Неловко — хорошо хоть не за ноги — но поймал! С прорывающимися сквозь облегченный смех рыданиями я кинулась к ним, перехватила сына, невольно ткнувшись на мгновение в грубую темную ткань, тут же намокшую. — Спаси…бо. О Господи, спасибо, Ао! Кажется, мне никогда не было так страшно, как в тот момент. Я потеряла всякую осторожность, забыла, что за детьми нужен глаз да глаз — проходили ведь уже и с племянником, и в определенной степени с Тэ Хеном и Мин Хо. Не будь рядом Ао… А что, если бы он свернул себе шею? Сильно ударился головой? Ему же едва минуло полгода, это хрупкое крохотное создание, которому навредить можно даже неосторожным чихом! Дура. Ох, дура! И я все-таки окончательно разревелась. Шинья, осознавший свой испуг, тоже. И Ао застыл, напрягся, явно не понимая, что ему теперь делать с захлебывающимся криком ребенком и его погрузившейся в истерику горе-мамашей. — П-прости, — всхлипнула-хихикнула, отходя на пару шагов назад, — я сейчас успокоюсь… И Шинья успокоится. Сейчас… Я глубоко вдохнула и выдохнула, начав качать сына на руках, утешающе шепча всякую околесицу дрожащим икающим голосом: — Тише, маленький, все хорошо. Мама здесь, Шинья, не плачь. Тш-ш-ш… Шинья затих и даже закрыл глазки. Я плюхнулась на «драконий» сундук, не прекращая баюкать малыша, однако мне на этот счёт даже не сделали замечания. Ох ты ж, как меня приложило. Когда эмоции улеглись, не сдержала негромкого хмыканья, увидев все еще стоявшего посредь хаты Ао, который все это время наблюдал за бесплатным представлением, и подвела итог: — Ну что ж, родительское боевое крещение мы прошли. Теперь ничто не страшно! Мужчина уставился совершенно дикими глазами, и набрал воздуха что-то нелестное сказать, однако я подбородком кивнула на Шинью. Ему осталось только передернуться, махнуть рукой и отправиться на заправку, пока содержимое котелка не превратилось в угли. Спал отныне сынок со мной.***
Погода в последние дни совершенно испортилась. То и дело пробегали мимолетные дожди, сквозь все щели гулял пронизывающий ветер. А на душе, наоборот, все больше теплело. У нас устаканился быт и подобие взаимопонимания. Без особой надобности мы с Ао друг к другу не лезли, но какие-то короткие разговоры о насущном, вроде что приготовить на ужин или как будем готовиться к зиме, поддерживались спокойно. Не так давно даже начал задавать вопросы. — Что значит «на автомате»? Я, трудолюбиво коловшая тем временем пальцы и погруженная в мечты о швейной машинке, ляпнула гениальное: — Машинально. И только спустя минуту глубокомысленной паузы до меня дошло. — Ну, инстинктивно. Ненарочно. Какие там ещё синонимы, — отложив шитье, от разочарования в себе приложила руку к лицу. — Плохо я объясняю, знаю. Можешь не обращать внимания, если вдруг начну глупости говорить. Хотя, если будет интересно, я попытаюсь объяснить, конечно… Как уж умею. Он только кивнул. А что тут можно сказать? За окном — непогода, а в дом пусть и пробираются сквозняки, беспомощны перед тёплой накидкой и маленькой, да согревающей печкой. Сытый ребенок спит, мужчина-добытчик, тоже накормленный, поразительно довольно щурится, и пусть подушечки пальцев побаливают, весь этот почти семейный уют… Я тряхнула головой, убирая челку и сгоняя пробравшуюся в сердце грустинку. Всем сейчас хорошо, и это главное.