***
«Одна из дома не суйся» Прокрутив это воспоминание в голове несколько раз, пришла к выводу, что мне, в принципе, не сложно, а резон прислушаться к совету имеется. Ладно бы одна ходила (и то поберечься никогда не лишне), так с дитём же! Так что супружник был перехвачен на пути к двери и уведомлен, что ему предстоит провожать нас с Шиньей до дома многоуважаемого родственника. Казалось бы, минут пять идти, мимо нескольких домов, а вот не всё так просто, когда дома эти ни разу не дружественные. — Почему ты заплетаешь косу? — остановился на пороге Горо. Суть вопроса дошла до меня не сразу. — Я… — махнула упомянутой косой, закидывая на плечо и задумчиво ответила: — Забыла. Прости. Сейчас… Замужней женщине полагалось ходить с пучком, скрытым под белой тканью. То-то на меня смотрели так все эти дни! — Все еще не можешь привыкнуть, что я вернулся? — странно хмыкнул мужчина. Я несколько смущенно качнула головой. Волосы, слишком длинные, слишком упрямые, чтобы не оказывать мне сопротивления, начали наконец-то собираться в подобие необходимой причёски. Сквозь зажатую губами ленту вырвался вздох: — Придётся позже немного отрезать длину. С тех пор, как это перед свадьбой сделали, они слишком отросли. Неудобно так. — В городах к традициям относятся проще, — словно невзначай заметил Горо. Сердце издало тревожный «ту-дум». Я знаю, он ждёт ответа, но… — Поговорим об этом вечером, — вышло почти умоляюще. Послушный и тихий — слишком, черт возьми, тихий — Шинья не сопротивлялся одеванию маски и молчал почти всю дорогу, не выглядывая, не издавая никаких звуков. И это подогревало беспокойство, не отпускающее до конца с тех пор, как «покойный» муж встретился мне на дороге к дому… Дому Ао, чьи жёлтые глаза напряженным прищуром встретили моё воссоединенное семейство. Головоломка сложилась, с треском разбивая хрупкий купол моего кое-как пришедшего в норму мирка. — Не отдам! — с обреченным упрямством прошептала я внезапно севшим голосом. Руки, придерживающие сына, свело от сдерживаемого желания сжать так крепко, чтобы никто и ничто на свете не смогло отнять. Спокойный, почти ласковый, уже знакомый тон Старосты увещевал меня отдать Шинью, как и месяцы назад советовал избавиться от обузы, чтобы спокойно найти себе нового мужа. — Люди недовольны, Морико, — говорил он. — Они напуганы тем, что так рядом… Сейрю уже достаточно взрослый, чтобы не нуждаться в матери. Его предшественник сможет научить его всему необходимому, и при этом… Восемь месяцев — это взрослый?! В ушах зазвенело. За вычетом единственно возраста, Староста говорил тошнотворно-правильные вещи. И я не знала, чем возразить. Я думала, у меня ещё есть время! Мне нечего было сказать, и это резало до темных мушек перед глазами. Я не видела Ао, не слышала, кто и что ещё говорил, пока кто-то не подошел, приобняв за плечи со спины, и не ворвался в мою безмолвную истерику решительным: — Хватит, дядя. Думаю, моей жене необходимо успокоиться и все обдумать. Ничего ведь страшного не произойдет за один-единственный день? Затопившие меня благодарность и облегчение за его спасительные слова отдались слабостью в ногах, хорошо, что упасть не дали. Истеричка, как есть истеричка! И головой совсем не думаю! — Ребенок от груди не за один день отучается, господин Староста, — мягко, чтобы успокоиться в первую очередь самой, пояснила я. — Поэтому прошу простить, но сейчас я не смогу отдать Шинью. Ао молчал. Смотрел только с какой-то звериной тоской и легким раздражением — такой знакомый и уже привычный, и одновременно чужой. Увы, теперь не сбежать к нему под крылышко, не шагнуть навстречу проблеме. Остаётся одно решение. Страшное, ненадежное, однако единственно для нас возможное. Староста покачал головой в притворном укоре и кинул строгий взгляд, похоже, Горо. — Делайте, как знаете, но до зимы деревня должна быть обезопасена. Договоритесь сами.***
Ао вышел сразу за нами и бросил в спину: — Ты что-то задумала. Это был не вопрос, так что я не стала на него отвечать, только повернулась к нему. Ладонь на моем плече сжалась, зато Шинья явно обрадовался вниманию любимой няньки и оживился, подарив мне тем самым немалое облегчение и смягчив колючий взгляд предшественника. Я все для себя решила. Только скреблось в душе сожаление, что этот несчастный человек скоро умрёт в одиночестве и ненависти. У него не будет Шиньи, моего тихого маленького принца, одной улыбкой освещающего собой мир. Не будет цели жизни, смысла существования. Ничего не будет. От этой мысли улыбка вышла не такой уверенной и ироничной, как мне того хотелось. — Морико? — негромко спросил Горо. Он казался натянутой тетивой: отпусти — выстрелит. — Всё хорошо, — постаралась уверить обоих. — Думаю, все получат то, чего желают. Ао — спокойствие, Горо — мечту, ну, а я — жизнь с Шиньей… Муженёк настойчиво потянул меня вперёд, на дорогу к дому, вознамерившись, судя по всему, игнорировать мрачное драконище за нашими спинами. Шинья издал причудливую руладу, призванную выразить его категорическое несогласие с таким положением дел. Я тоже не вдохновилась, но возмутиться не успела — Горо остановился, повернулся всем телом и всмотрелся мне в лицо. Я этот хитро-задумчивый взгляд узнала и потому предупредила: — Поцелуям — нет! — Что же так категорично? — хмыкнул он. — А мне оно надо, чтобы мне потом вся деревня кости перемывала, обзываясь ещё всяко-разно? Горо дернул уголком рта, скосившись мне за ухо. — Даже в щеку не поцелуешь любимого мужа? Примерно осознав, с какой стороны ветер дует у такого приступа острой нехватки поцелуев, с трудом удержалась от закатывания глаз. Но решив, что ничего зазорного в этом нет, чуть иначе перехватила сына, встала на носки и быстро клюнула, куда достала. А достала я до подбородка. — Доволен? Судя по скривившимся на секунду чертам — не очень. Пожала плечами, чмокнув ещё и голубую макушку, активно крутящуюся по сторонам.***
Вещи, изорванные и раскиданные по разным углам, придавали комнате атмосферу какого-то пошленького фильмеца. Что показательно, все они были женскими. Моими, то есть. Нет, мне не хотелось плакать, хотя такая идея определенно промелькнула. Зато ругаться хотелось до невозможности. Смачно так, в голос, со всеми анатомическими подробностями. Упомянуть и повернутых девах, и Старейшину, и Горо, Ао, Хирью и весь этот чокнутый мир. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Я не для этого несколько лет из речи выкорчевывала всякую пакость, чтобы сорваться из-за этих поганок бледных! Тем временем Шинья, окончательно оживший, ползал среди тряпок, самозабвенно перебирая разноцветные тканюшки и демонстрируя мне особо приглянувшиеся. Ну, хоть кто-то из нас радуется! А ведь самые красивые наряды испортили, зар-р-разы. Выбрасывать все не стала, отобрала крупные куски. Кое-что и перешить можно, хоть на ребенка. Вдруг у Джун долгожданная дочка появится, да и на Шинью кой-чего можно… Я правда старалась погрузиться в дзен уборки. Не думать о проблемах хоть немного. И, тем не менее, Горо вечером встретила эмоциональным шипением: — Я согласна. Давай… Сбежим из этой проклятой деревни.