Луч солнца золотого Тьмы скрыла пелена…
Ао вскинулся, ища глазами знакомую фигуру, но дом был пуст.И между нами снова Вдруг выросла стена
Ветер и эхо, гуляющие по углам, играли с ним злую шутку. Морико часто пела здесь песни, в которых он не узнавал ни единого слова, и сейчас казалось, обернись — а она стоит за спиной, укачивает сына. Чертова ведьма! Яд растекался по венам, точил, разъедал изнутри. Поверил ведь, дурак! Поверил, что боги под конец жизни решили улыбнуться чужими устами, послали ему эту невозможную девчонку с маленькими теплыми руками и звонким смехом. Поверил, что хоть крохотной каплей той нежности, что дарилась Шинье, может задеть и его. О большем он и не просил никогда! О, действительно ли не просил? Как бы хотелось ненавидеть. Проклинать. Но кого? Морико, виноватую только в том, что любит своего мужа? Горо, воскресшего слишком невовремя? Так ведь нет. Винить можно только себя. За то, что расслабился, размяк, позволил поднять голову давно умершей надежде. За то, что посмел возомнить себя человеком. Человеку доверяют, позволяют стоять за спиной, поддержкой и опорой, хотя он мог бы и взять на руки своего пацана, ведь Морико недавно и разогнуться-то не могла;на человека смотрят с восхищением и нежностью; человека целуют так, словно нет ничего естественнее; человека любят и от него ждут защиты. А ты — монстр, Ао, неужели забыл?Ночь пройдёт, наступит утро ясное Знаю, счастье нас с тобой ждёт
Морико, слегка склонив голову к плечу, улыбается, и внезапно Ао осознает: он понимает. Понимает, о чем поётся в этой песне.Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная Солнце взойдёт…
Она протягивает к нему руку, но тут же резко оборачивается за спину, где клубится чёрный туман, словно кто-то окликнул. Всматривается. Слушает. Ао подаётся вперёд, надеясь прикоснуться, остановить… Только пальцы хватают воздух.***
Планы приходилось менять. Возвращаясь за женой, Горо ожидал увидеть отчаявшуюся, послушную и удобную Морико. Она бы стала хорошей подстраховкой со своими способностями, которые могли бы помочь вначале с ведением дел, да и люди семейному человеку с женой и ребенком верят куда охотнее, чем вылезшему неизвестно откуда одиночке. Увы, планы пришли в полную негодность. Ее даже узнать было трудно: одежда, походка, взгляд — все другое. Точно чужой человек. По правде, Горо считал новую Морико даже очаровательной. Это была уже не та пугливая и до беспамятства влюбленная девочка с интересным даром. Влюбленность-то осталась, но стала осторожнее и ненавязчивее, а девочка превратилась в женщину. Красивую, неглупую и твёрдо стоящую на своём. Такую не так просто обмануть, отвлечь или использовать втёмную, зато если не врать открыто и вовремя проявлять заботу, пользы в городе она может принести несравнимо больше. Ещё бы не эта её слепая привязанность к Сейрю… Горо ограниченным дураком не являлся и умел внимательно смотреть и слушать. На Сейрю любили сваливать все несчастья от пропавших без вести охотников до неурожая и внезапно треснувшей посуды. Это ведь удобно: людям нужно кого-то винить. Не абстрактных богов или далекого короля, чья воля не добирается до таких глухих деревень. Кого-то живого, настоящего, кто всегда перед глазами. И с подобной ролью несчастные Проклятые справлялись прекрасно. Так ещё и деревню умудрялись защищать от заблудших на огонёк разбойников, которых много нынче развелось — времена нехорошие. Зря только дядя так давил. Монстры-то они монстры, хоть раз увидишь в бою — не усомнишься, да терпение у них предел имеет. Даже ручной зверь укусить может, если его палкой в брюхо долго тыкать. Хорошо, что это будут уже не его проблемы. — Нам примерно сколько до ближайшего поселения идти? — задала вопрос Морико, корпевшая над подобием сумок и заплечных мешков — Я за день дошёл, — Горо оценивающе пробежался глазами по ней и просыпающемуся Сейрю и хмыкнул, исправляясь: — Дня за два доберемся. Нарастающее хныканье заставило их обоих отвлечься. Морико беспомощно оглядела разложенные вокруг детали, готовые в любой момент разойтись, множество иголок, и только хотела встать прямо так, как Горо остановил. — Я его возьму. Удивлённо-настороженный взгляд он встретил спокойно, дождался неуверенного кивка и только после этого подтянулся поближе к люльке. Маленький дракон казался бы безобидным, если бы не его глаза. Смотреть прямо в них, конечно, было бы глупостью, но если остановиться на точке чуть выше, у лба, можно многое увидеть, не заостряя внимание ни на чем. Странно думать о том, как это беспомощное существо, что сейчас жмурится от плача, может через несколько лет превратиться в настоящее чудовище, способное убивать без единого прикосновения. Стоило взять ребенка на руки, как он замолчал и моргнул. Это хорошо. Считается, будто дети чувствуют многое, и то, что этот не заливается слезами, может помочь его матери успокоиться. Откуда же ей знать, что кричать её сын словно боится? Нормальные дети зовут мать на помощь, а не молчат, верно? — Давай его сюда, — ласково, много ласковее, чем прежде, просит разложившая все по местам Морико и, прижав к себе мальчишку, улыбается. — Уходим… Завтра? Нужно Шинье сообразить новый сл… Перевязь. Закончу только с сумками. Верно, завтра. Осталось придумать, как укрыться от зорких драконьих глаз. Благо, всякое зверьё всегда Морико любило, и старый Сейрю, похоже, исключением не стал. Кто знает, что происходило между ними за закрытыми дверями? Но она любила с прежней силой только его, своего мужа. И это было хорошо. Любящая жена-ведьма и ребенок с проклятыми глазами… Это может оказаться полезным.