Мама для Дракона

— Сейчас бы погулять, — вздохнула я, обводя взглядом потолочные балки. С недавно заделанной усилиями Ао крыши пока не капало, но через некоторое время вода непременно найдёт лазейку, и нужно этот момент отследить, чтобы не очнуться в грязевом болоте. В руках я держала наполовину дошитое лоскутное одеяло, которым хотела застелить нашу с Шиньей символическую половину — чтобы сидеть теплее и ползать можно сразу. Паршивый свет отнюдь не помогал, но закончить хотелось побыстрее, так как требовалось приготовить ещё много всего. Увы, драконье зрение доступно не всему нашему чудному семейству, и глаза потихоньку сдавали. Со вздохом отложив незавершенную работу, прикрыла верхнюю половину лица ладонями, стараясь расслабить глазные мышцы, а когда убрала их, встретилась с внимательным взглядом и покачала головой. — Просто устала. Ао чуть нахмурился, однако его поспешил отвлечь Шинья, тянувшийся к зажатой в его руке деревянной игрушке. Присмотревшись, я заметила: — У нас такого не было. Сам сделал? Он дернул плечом и отдал ребенку игрушку, зашелестевшую своим содержимым от движения. Сын, сообразив, что полученная вещица способна издавать забавные звуки, замахал ею. Звучание напоминало маракасы. — Не я. Прошлый Сейрю. Я удивилась. Про предшественника мне слышать ещё не приходилось, хотя я нередко задумывалась о том, кто вообще воспитывал Ао. — Каким он был? — поинтересовалась осторожно. Мужчина сжал зубы и как-то горько, отрывисто ответил: — Жалким. И не успела я ничего добавить, снял повисшего на его ноге Шинью и прошагал к тому самому сундуку, в который запретил мне когда-то лезть. Достав оттуда мешок, он вернулся на старое место и молча высыпал содержимое на покрывало. Я перебралась ближе, с удивлением замечая, что это… Игрушки. Много разных игрушек в виде животных, простеньких человечков, погремушки, затесалась даже кукла с соломенными волосами, обряженная в простенькое темное кимоно и, если не показалось, пара гребней с узорами, намного более причудливыми, чем на подаренном мне. Заслышав полные энтузиазма звуки, я отложила в сторонку всё, имеющее слишком острые углы — особенно обнаруженную шпильку — и, следя за реакцией Ао, подпустила счастливого маленького дракончика. — Это он все сделал? — выдвинула догадку. Ао кивнул. — Он любил эту проклятую деревню, — деревянный человечек (воин, если судить по забавному шлему) смотрелся крохотным в крупной мозолистой ладони. — Каждого человека. Защищать их хотел! — Некрасивая усмешка перечеркнула светлую грусть на его лице. Давно её не видела. И видеть не хочу. — А ты разве нет? — Мне ничего другого не оставалось. Несмотря на равнодушные интонации, глаза у Ао были честны. Сам хотел защищать. Сам путь такой выбрал. — Почему тогда ты называешь своего наставника жалким? Золотые искры сверкнули зло. — Ему так хотелось угодить деревенским, хотелось, чтобы его приняли… Он многое умел. Но помощь от Сейрю принимать не любят, — последние слова Ао почти выплюнул, — а дети разбегались при его появлении. Так он подкидывал игрушки на видное место. Заколки, гребни — тоже. Хотя знал, что узнай кто, что это дело рук проклятого, сожгли бы все к демонам! Я слышала старую, глубокую обиду. Не только за себя, за свою судьбу — за слишком доброго предшественника. — Ему было… Сколько тебе. — воспоминания вскрылись, как болезненный нарыв, и Ао говорил уже не смотря ни на меня, ни на Шинью, непонимающе поглядывающего вверх. — Он был слабым. Худым. Из оружия только луком владел, да и тот не любил. Бестолковый. Наивный. Говорил, что рано или поздно нас все равно смогут понять и принять… Даже такими монстрами. Я представила молодого тонкокостного парня со светлым лицом и безумно грустными глазами. Ему бы за девчонками ухлестывать, жизни радоваться, а не ребенка чужого воспитывать на отшибе и убивать случайно забредших людей. Сколько их, таких, погибло никому не нужными, мечтающими о самом простом, естественном для любого человека? И плачущая девочка из сна, пусть совсем на меня не походила, но та маска… У меня много вопросов, Сейрю. — И ты все это помнишь? — Плохо. Шинья оставил игрушки и принялся цепляться за мою ногу, пытаясь подтянуться, но раз за разом шлепался обратно. Помогать ему я не стала, только оттерла с щеки слюну и спросила: — Скажи, Ао, ты видишь монстра? Он воззрился непонимающе. — Шинья — монстр? Тот как раз упрямо сжал в крохотных пальчиках ткань и предпринял ещё одну попытку не просто забраться на колени, как мне сначала показалось — встать. — Он ребёнок. Маленький человек, у которого есть голова, ноги, руки, уши, нос и рот… Все такое же, как у любого из детей наших односельчан. Он думает, чувствует, учится и растет. В этом вы похожи на «обычных» людей, потому что вы, черт возьми, оба люди! Да, глаза. Да, сила. И что? Мы способны убить друг друга оружием, ядом, палочками для еды и голыми руками, без всякой магии! В мире много действительно страшного, Ао. Бьют, убивают, насилуют беззащитных, женщин и детей, сжигают целые города и деревни, там, снаружи, процветает работорговля, проституция и прочая мерзость. И знаешь что? За всем этим стоит совсем не страшный монстр, а человек. Мы разные, у нас есть свои достоинства и пороки, так хватит уже считать, будто с тобой что-то не так! Говорила я негромко, почти спокойно, но в горле все равно пересохло, и дыхание сбилось, как от долгого бега. Захотелось отвернуться и уйти. Я не хотела говорить… Такое, тем более при Шинье. Хотелось поддержать, а вышло… Победный звук привлёк внимание, и я захлопала в ладоши: — Какой ты молодец! Ты же мой хороший, уже встаёшь сам! Шинья кое-как держался за меня, чтобы не упасть, но выглядел довольным. А в моих ушах звенело едва не произнесенное: «Я люблю тебя, дурак!»

***

Она плакала. Ао не знал, что ей снилось, но точно ничего хорошего. Прежде, чем он успел остановить себя, слезы оказались стерты с мягкой щеки. Улыбка идёт Морико намного больше… Только весь вечер она дарила улыбки одному сыну. Да и когда тот уснул первым, больше хмурилась и закусывала губы. Он разозлил и расстроил её, понять бы ещё чем. Тем, что назвал Сейрю монстрами? Проклятыми? — Дурак… — Шепнула девушка сквозь сон. Дурак. Действительно, старый дурак. Сколько ему осталось? Год или два? Так ждал момента, который позволит сбросить весь груз и на краткие мгновения, но стать человеком… А Морико говорит, будто он всегда им был. И хотя мысль об этом все ещё чужая, неправильная, умирать не хочется. Смерть в первый раз за двадцать шесть лет по-настоящему пугает. Что будет с этими двумя, когда его не станет? Куда Морико пойдёт? Как защитить её и Шинью, доверчивого ребёнка любящей матери? В последние дни в голове все перепуталось. Ао не успевал осознать одно действие, как Морико выкидывала нечто новое. Он был ведомым, слепым и глухим. А подорванное доверие к ней не восстанавливалось — никогда, кажется, и не ломалось. Она притягивает ближе и ближе. Обнимает, позволяет уснуть на коленях, вдыхая запахи молока, трав и дыма. Поёт, смеётся, хватает за руки, перебирает волосы, словно ей и в правду приятно касаться… Зачем? Чего добивается? Он не давал единственной родившейся догадке окрепнуть и прорасти в мыслях. Слишком глупо и невозможно. «Ты встретишь однажды, малыш, кого-то, кто тебя полюбит. Я же тебя встретил! Да не кривись ты так…» Лица и голоса не вспомнить. Одни слова в памяти остались, да безмолвный изломанный силуэт наивного Сейрю, погибшего на следующий день. Сам Ао такой же, только на этом свете задержался подольше. Слишком долго, как некоторые считают. »…хватит уже считать, будто с тобой что-то не так!» Как только Морико дожила до их встречи? Покровительство Хирью уберегло? Но как долго сможет беречь? Ао чувствовал: ему нужен совет. Сам он не справится. Только у кого спрашивать?